Следуя музыке, Росс понял, что выделывает ногами такое, чему никогда специально не учился. Они все время импровизировали, постоянно усложняя рисунок танца. По мере того как они расходились на всю длину шелкового покрывала, шаги их убыстрялись, жесты становились театральнее, затем они снова настолько приблизились друг к другу, что ощутили испепелявший обоих жар.
Захваченные водоворотом страсти, влюбленные воспаряли все выше и выше, понимая, что еще немного, и они взлетят, ибо их удерживала лишь замысловатая паутина вожделения, конфликта и трепетного чувства — такого же осязаемого, как и натянутая между ними ткань. Росс посмотрел в глаза Джулиет и прочитал в них безмолвное приглашение. Он приблизился, но она упорхнула, и тогда он стянул покрывало с ее спины.
— Не так далеко, моя гурия.
Росс поднял руку, и она выполнила пируэт. Волосы ее разметались и напоминали теперь расплавленное золото и янтарь.
— Гурию не так-то просто поймать, о мой господин, — гортанно произнесла она.
Темп музыки все возрастал, она оглушала влюбленных, предусматривая один-единственный исход. Внезапно Росс нетерпеливо схватился за шелковое покрывало и привлек Джулиет к себе.
— Но я желаю поймать тебя!
Джулиет резко повернулась, ударив его волосами по лицу, словно хлыстом, и тут же уютно прижалась к нему спиной, обжигая его от плеч до бедер. От нее пахло розами, специями и… женщиной.
У Росса участилось дыхание, он отшвырнул скомканную ткань, что соединяла их, потом просунул руки под легкий, как шепот, шелк и чуть не умер от наслаждения, почувствовав податливую женскую плоть. Едва коснувшись Джулиет, Росс понял, что теперь уже ни за что не остановится. Его ищущие руки скользнули с тонкой талии к твердому животу, алкая чувственных ощущений.
Он обвел пальцем ее пупок, погладил под грудью, поцеловал за ушком через тонкие золотистые нити ее волос. Джулиет затрепетала в ответ, и Росс потянулся к мягким округлостям ее грудей. Соски ее напряглись, и Джулиет протяжно, чуть дыша, застонала. Потом принялась покачивать бедрами, прижимаясь к его паху, намеренно воспламеняя его.
Росс, едва выдохнув, опустил руку и, прокравшись под шелковым покрывалом, пробежался пальцами по ее животу, по мягким вьющимся волоскам на лобке, пока наконец не добрался до влажных, распухших складок. Женщина задрожала, тихо восторженно всхлипнула и уронила голову ему на плечо. Так они и стояли, забывшись в чувственном уединении.
Потом вдруг Джулиет отпрянула, выскользнула из его объятий, и Росс успел захватить лишь полную пригоршню покрывал. Но он тотчас выпустил легкую ткань из рук, и она упала на пол, как гагачий пух, открыв почти все прекрасное, стройное тело Джулиет. Она засмеялась, вцепилась в его хлопковую рубашку.
— В эту игру должны играть двое! — Джулиет, рванув, распахнула рубашку, потом легонько куснула мужу руку.
Этот укус оказался последней искоркой, которая воспламенила страсть между ними. Росс притянул Джулиет к себе и увлек на кровать, потом всей своей тяжестью придавил ее извивающееся тело. Он целовал ее грудь, а она сопротивлялась и боролась с ним, как дикое животное, которым можно овладеть только с боем.
Они слились, словно две пантеры, пустив в ход когти, зубы, завершая свой первобытный танец благодаря той глубинной дикой страсти, которая пылала в них, и полностью доверяя друг другу. Когда Джулиет высвободила руки и принялась царапать ему грудь, Росс, пригвоздив ее ладони к кровати и прижав ноги чреслами, расстегнул брюки.
Одним мощным движением он вошел в нее, его горячая плоть вонзилась в ее страждущее тело. Это была не просто игра, но в высшей степени глубокая реальность, которая когда-либо открывалась им, физическое воплощение всех бушевавших в них эмоций. Она укусила его за плечо, желая слиться как можно полнее, стремясь стать единым с ним целым.
Росс с дьявольским умением довел ее до экстаза, и все тело Джулиет загорелось белым пламенем. Слова, которых она так боялась, вырвались сами собой:
— О Боже, Росс, я так люблю тебя!
Больше всего на свете она хотела, чтобы он ответил ей взаимностью, чтобы сказал, что любит ее, пусть даже это было бы не правдой или всего лишь крошечной долей сложной, запутанной истины.
Однако Росс промолчал, закрыв ей рот поцелуем, наполнив собой до такой степени, что в ней не осталось ничего, кроме страсти и жажды утоления. Сотрясающим ее взрывам, казалось, не будет конца.
Росс прервал поцелуй и хрипло застонал, когда перестал наконец сдерживаться. Его ритмические конвульсии настолько совпадали с ее содроганиями, что невозможно было различить, где кто. Джулиет жаждала слиться с ним, и на несколько коротких мгновений мечта ее сбылась.
Когда пламя страсти стало стихать, по лицу Джулиет потекли тихие слезы: «О, мы с Россом коснулись самых дальних рубежей страсти, пришли в долину неизбывной радости, которая превзошла все любовные грезы, что я все время лелеяла в эти долгие годы одиночества!»
Все эти годы Джулиет, не задумываясь, отдала бы за любовь.
У Росса едва хватило сил снять с себя брюки и сдернуть покрывала с Джулиет. Засыпая, он притянул ее к себе и прошептал, что если бы сейчас в комнату вошла Захра, он был бы не способен даже поднять голову, не говоря уже о большем. Джулиет долго и радостно смеялась, а потом погасила лампу. Они в изнеможении забылись.
На небе розовыми лучами занялся рассвет, и они снова занялись любовью. На этот раз их страсть была мягче, сладостнее. Джулиет расслабленно лежала, распростершись на Россе, ее спутанные волосы щекотали ему щеки и горло; они плавно, ритмично двигались. С трудом верилось, что эта мягкая, уступчивая дама была той самой дикой кошкой, которая оставила на спине и груди Росса отметины. Но это тоже было частью ее таинственной и необычной натуры.
Оглядываясь на прошлое, Росс вспоминал, что их свадьба была игрой с ясно различимыми правилами: она началась с волшебных открытий и продолжалась исполнением желаний, отчужденностью, потерями и мучительной болью: «Этот наш, возможно, последний акт любви был хрупкой попыткой примирения перед надвигающейся опасностью. Вот она, совсем близко. Осталось пройти самый короткий и самый грозный отрезок пути».
Грустная мысль.
«Джулиет сказала, что любит меня. Но нельзя же всерьез принимать признания, произнесенные в пылу страсти, ибо страсть — известная лгунья», — думал Росс. Поверить ей? Но тогда он сам вновь откроет двери страху и такому глубокому и болезненному смятению, которые невозможно будет сдерживать.
«Слава Богу, что через несколько часов мы начнем действовать. Жизнь и смерть намного проще, их гораздо легче понять, чем любовь».
