— Ты улыбаешься, — неуверенно улыбаясь в ответ и подавая тёплый чай, с облегчением выдохнула Эмма.
— Мне нравится, как ты заботишься обо мне.
— Ратмир, тебе необходим целитель. У тебя могут быть сломаны рёбра…
— Они встанут на места. Не волнуйся.
— Сами?! — не удержалась от насмешливого взгляда.
— Да, — не поддерживая шутливого тона, ровно ответил он. — Меня сложно убить.
— Но почему же тогда ты был в таком виде? Почему рана не заживала?
— Надо было поохотиться, поесть, отдохнуть.
Эмма, не веря, смотрела на него.
— Дай-ка я посмотрю твою рану, — и она принялась снимать повязку, а он устроился удобнее и выложил на кусок булки оставшуюся икру.
— То, что надо, — с полным ртом, пояснил он в ответ на её удивлённый взгляд, — у меня даже мурашки по всему телу бегут, столько энергии в этой икре! Ничего подобного никогда не ел!
Эмма смотрела на его грудь и удивлялась, потому что оставшийся к утру на месте раны уродливый корявый шрам разглаживался прямо на её глазах. Но ещё большее впечатление произвело то, что тело словно бы выплюнуло незамеченные ею остатки чёрного металла. Ратмир чуть охнул, поморщился и быстро сглатывая, прохрипел:
— Терпеть не могу, когда рёбра встают на места и срастаются! — и недовольно скривившись, потёр грудь кулаком.
— Я в шоке, — растерянно опустив руки, она смотрела на него, как на существо иного порядка. Те шрамы, что она видела вчера, исчезли напрочь!
Одно дело — слышать о быстрой регенерации, теоретически знать о беспрецедентной выживаемости, и совсем другое, когда вот так, прямо на глазах изменяется кожный покров, происходят какие-то процессы внутри.
— Я даже не знаю, как осмыслить то, что я вижу, — подавая салфетку грязнуле, пробормотала Эмма.
— Тебя это пугает?
— Не пугает, но путает. Обычно критерием любви, если можно так выразиться, служит боязнь за любимого в опасных ситуациях, а тут получается, что посылая тебя на войну, я могу продолжать веселиться, есть сладости и не испытывать внутреннего напряжения. Я, наверное, плохо объясняю, но у меня в душе кавардак.
— Я не против, чтобы ты чувствовала себя хорошо без меня и ела то, что тебе нравится.
— Рада, что ты не против, — аккуратно освобождая Ратмира от пустой кружки, хлебной корзинки с крошками булки, вылизанной плошки из-под икры и ненужных теперь тряпок, Эмма хмурилась. — Не могу не переживать и не могу теперь не думать о том, что этого не нужно делать, потому что это бессмысленно!
Они смотрели друг на друга и оба были растеряны.
— Эмма, я же живой — и мне больно, когда в меня стреляют, жгут…
Он произнёс эти слова тихо, как будто не желая, чтобы она их услышала, и всё же надеясь, что любимая их услышит.
И его тихое признание, его порыв напомнить о том, что он живое, чувствующее существо, помогли Эмме понять и принять неуязвимость его тела. Через этот дар Ратмиру суждено пережить много боли. Пусть он после ран восстанавливается значительно быстрее, чем люди после операций, но зато ему никто не даст ни наркоза, ни обезболивающего — и всё это будет повторяться раз за разом…
— Никогда не скрывай, что ты чувствуешь, — устроившись рядом с Ратмиром на кровати, Эмма обняла его и постаралась объяснить свои сомнения:
— Мы такие разные… у нас разный подход ко многому, но я хочу тебя понимать и эгоистично жду в ответ того же. Мне сейчас стыдно, что я такая слабая и могу послужить причиной шантажа. Что ты молчишь? Не знаешь, как сказать, что я переоцениваю твоё отношение ко мне?
— Моё сердце в твоих руках, так откуда же сомнения, любимая? Я думаю о том, что мне было бы спокойнее, если бы ты жила в замке…
— А ты бы тут один крутился как ужаленный?! Нет. Замок на острове — не выход. Мы будем жить вместе, здесь или в другом месте, друг у друга на виду.
Взбудораженная, Эмма начала жестикулировать, но попала в плен рук Ратмира и уже спокойнее добавила:
— Нельзя акцентироваться на слабости в нашем союзе, надо пользоваться преимуществом!
Скинув с себя его руку, она поднялась и насмешливо велела ему вставать, приводить себя в порядок и приходить нормально завтракать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Возле дверей она столкнулась с мальчишками и, подмигнув им, попросила Хлада помочь отцу разобраться, где лежит его одежда, а Жар отправился с нею накрывать на стол.
Помощница по хозяйству, нанятая из людей, уже вовсю хлопотала на кухне, и можно было позволить себе потратить время и красиво накрыть стол в столовой. Но, как водится, если день начался с сюрприза, то жди следующего, и он не задержался.
Во двор влетели две лошади, которые, как бы странно это ни выглядело, вели себя вызывающе.
Пока Эмма соображала, что, а точнее, кого она видит, Хлад выскочил из дома, радостно выкрикивая приветствия. Сторожа отступили, неприязненно косясь на дурных животных, а Гром с Грозой принялись красоваться перед вышедшей Эммой.
На острове эта парочка уникальных созданий заскучала и решила найти себе работу. Узнав, что приятная магичка всё же спуталась с судьёй и пригласила его сына в гости, они вскоре отправились следом.
По дороге эта парочка целенаправленно приглядывалась к вольной жизни и активно обсуждала между собою условия их найма. Чем больше лошадки видели, тем быстрее росло количество обязательных к исполнению будущим хозяином пунктов.
Прежде чем наниматься на работу, надо было решить, будет ли унизительным сажать себе работодателя на спину или следует обзавестись элегантной двуколкой?
Позволять ли употребление слов вроде «ну!» или «тпру!»? Теоретически достаточно назвать адрес, но практически ни Гроза, ни Гром не знали города, и поначалу им всё равно придётся слушать простецкие подсказки.
Как часто им проходить медосмотр у кузнеца и требовать ли лабораторной чистоты или ограничиться только особым отношением?
Ярые споры разразились, когда вопрос коснулся пропитания. Гроза предпочитала стандартный набор продуктов с редким вкраплением хлебобулочных подслащённых изделий, а вот с желудком Грома маги что-то намудрили, и его иногда тянуло на вяленое мясо и солёную рыбу.
Следовало предположить, что сюрпризы в меню их ещё ожидают, так как ранее ассортимент получаемых продуктов был беден. Уже в дороге Гроза поняла, что любит, когда ей макают булку в мёд, а Грому нравится чихать от перца.
В пути можно было бы провести много времени, но оборотни оказались довольно прижимистым народом и угощали только один раз, а потом норовили надеть хомут на голову! Ну, это образно, так как хомутов у них не было, но все равно, высокообразованной паре не хотелось впрягаться в крестьянскую жизнь.
После первых приветствий Гром выступил вперёд и важно заявил:
— Предлагаю свои услуги по доставке из одного населённого пункта в другой, недорого, — с намёком он выделил последнее слово и даже подмигнул.
— Что?! Мы же договорились, что дорого! — возмутилась подбегающая Гроза и тут же крикнула улыбающейся Эмме:
— Отвезу куда угодно за кров и пищу!
Гром вытаращился на нахалку и укусил её за круп, едва успев увернуться от ответного удара копытом:
— Предательница! — злобно сверкая красивыми глазищами, возмущённо зашипел он ей.
— Эй-эй, — замахала руками Эмма, стараясь обратить на себя внимание, — рада вас видеть, но не уверена, что могу предоставить вам работу!
— Это почему же? — обиделась Гроза.
— На судье катаешься? — понимающе выдал Гром.
— Он же не оборачивается? — фыркнула Гроза, но о чём-то задумалась, а потом, игнорируя пошлые шуточки приятеля, элегантно развернулась боком и, мотнув головой, предложила:
— Моя спина всяко лучше и комфортнее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Гром подавился, по-собачьи расставил передние ноги, припал к земле и, вывернув голову, подозрительно посмотрел снизу вверх на Грозу:
— Ты не заболела часом, обделённая разумом скотинка?
Подруга фыркнула и сделала вид, что не замечает ни его, ни оскорбительных выпадов.
— Вы видели? Вы слышали? — завертелся волчком Гром, призывая мельтешащих рядом серых сторожей в свидетели творящегося безобразия, — нет, вы слышали?! Она же первая надрывалась, что сажать людей на спину это унизительно! Я её слушал, а она называла всех, кто позволяет управлять собою, прогибающимися лизоблюдами! Мерзавка! Я ей верил, а она!
