– А вы дерзки, адмирал?
На лице дона Педро обозначилась печальная улыбка.
– Пожалуй, нет. И уже довольно давно.
– А благородны?
– Стараюсь таковым быть.
– Мне чудится в вас какая-то печаль, – спокойно и задумчиво произносит мадам Дансени. – И мне кажется, что это не связано с возрастом.
Он уже полностью взял себя в руки – как ни странно, намек на возраст его взбодрил – и с величайшим презрением пожимает плечами.
– В юности я изъездил полмира, всюду таская за собой свою меланхолию, как ручную кладь… Будто бы заранее был уверен в том, что жизнь отнимет у меня все то лучшее, что мне достанется. А может, это было предчувствие…
– Что же вам досталось в итоге, сеньор?
– Так сразу ничего не приходит в голову, – отвечает он.
– Вы уверены?
– Да, сеньора.
Опершись на локоть, обложенная со всех сторон подушками, Марго Дансени смотрит на него требовательно и очень внимательно, но в улыбке ее чувствуется сострадание. Ее шея и руки выглядят теплыми, нежными, притягательными. Она прекрасна, внезапно думает адмирал – уже не в первый раз. Именно здесь, с этим светом она ослепительно хороша.
– Руссо утверждал, что человек пробуждается во время путешествия, – говорит она.
– Я этого не отрицаю. – Адмирал вновь обрел свое обычное хладнокровие. – Когда-нибудь я попытаюсь познакомиться с ним поближе. Узнать получше.
Марго Дансени снова берет книгу и перелистывает страницы, бегло и равнодушно рассматривая гравюры. Затем неожиданно поднимает глаза, словно желая застать адмирала врасплох.
– Но кое-что можно о вас сказать с уверенностью, адмирал: вы – красивый мужчина, – говорит мадам Дансени.
– Не знаю, что вы под этим понимаете, – растерянно моргает дон Педро. – В моем возрасте…
– Красивый мужчина – это тот, в ком сама природа предусмотрела два важнейших свойства: личная сохранность, подразумевающая много всего, даже способность выжить в войну, и сохранение вида, которое сводится всего-навсего к… Вы целовали хоть одну женщину в Париже, сеньор?
На этот раз адмирал действительно теряется. Это уже не просто растерянность, это чуть ли не паника.
– Не думаю, что… Ради бога, сеньора… Разумеется, нет!
– Разумеется? В отличие от Испании, в Париже целуются очень охотно. Нет ничего естественнее этого выражения привязанности и взаимной симпатии.
Она настойчиво протягивает адмиралу книгу, тот берет ее снова.
– Почитайте мне немного, сеньор. Очень вас прошу. Мои друзья часто читают мне вслух.
– Я не знаю, имеет ли смысл это делать, – извиняется дон Педро, смущаясь. – Она по-французски.
– Так что же? Вы отлично говорите по-французски. Переводите на испанский. Мне бы хотелось услышать, как все это звучит на нашем с вами языке.
Книга уже открыта на какой-то странице, которую мадам Дансени, передавая ее адмиралу, заложила пальцем. Адмирал читает вслух, делая паузы в нужных местах и стараясь произносить слова как можно отчетливее.
У них те же потребности, что и у мужчин, и сделаны они из того же материала, но ведут себя совершенно иначе. Мысли о чести, боязнь столкнуться с бестактностью и невежеством, опасение зачать ребенка не позволяют им испытывать чувства, свойственные мужчинам…
– Продолжайте, прошу вас, – умоляет Марго Дансени, когда дон Педро поднимает глаза от страницы и смотрит на нее. – Будьте любезны, еще несколько строчек.
– Как вам угодно…
Кровь, желание, нервное возбуждение распалили его клинок и сделали твердым. Оба, не сговариваясь, принимают наилучшую позу: стрела любовника вдета в колчан возлюбленной, семя закипает, разогреваемое взаимным трением телесных членов. Избыток наслаждения устремляет его прочь, и божественный эликсир вот-вот готов извергнуться…
Дон Педро прерывает чтение. Смущение, думает он – и думать об этом ему неприятно, – наверняка отражается у него на лице. А мадам Дансени все замечает!
– Как вам книга? – спрашивает она.
Он колеблется, подбирая слова.
– Возбуждающее чтение, – заключает он. – Полагаю…
– Полагаете, сеньор?
– Да.
Улыбка Марго Дансени становится шире.
– Философская литература, чего же вы ожидали!
Адмирал не отвечает. Между ее губ, которые она еще не успела накрасить, виднеются острые резцы – белоснежные и блестящие. Глаза ее тоже блестят, но по-другому.
– В таком случае продолжайте, пожалуйста. Читайте с той страницы, где я отметила значком.
Дон Педро смотрит на нее уже сдержаннее. Хладнокровие вновь при нем.
– Вы уверены, сеньора? Вам это кажется уместным?
– Да, вполне.
Он продолжает читать вслух, четко проговаривая все слова и разделяя фразы. Перевод дается ему без труда.
– À l’ instant vous tombâtes entre mes bras[97], – читает он.
В этот миг вы пали в мои объятья. Я без колебаний схватила клинок, который до этого мгновения казался мне преисполненным страха, и сама пристроила его в отверстие, которому сей клинок угрожал. Вы погрузились в меня, однако от ваших яростных толчков и ударов я не издала ни единого крика; мое внимание, сосредоточенное исключительно на удовольствии, не позволяло мне прислушиваться к боли… Страсть уже стерла философское отношение к человеку как хозяину себя самого, как вдруг вы произнесли, обращаясь ко мне и едва выговаривая слова:
– Я не смогу, Тереза, воспользоваться всеми правами, которые вы мне предоставили; вы можете понести, а я хочу этого избежать. Величайшее наслаждение уже близко, поднесите вновь вашу длань к своему победителю в тот миг, когда он оторвется от вас, и помогите ему ритмичными движениями… Этот миг настал, дочь моя… Я… умираю… от наслаждения…
– Ах, но ведь и я умираю, – воскликнула я. – Я не могу более терпеть… Я… теряю… рассудок…
Тут я схватила клинок и легонько сжала его в руке, служившей мне в этот миг неким подобием футляра, который он использовал, чтобы достичь наивысшего пика.
Дойдя до этого пункта, адмирал медленно закрывает книгу, поднимается с кресла и несколько мгновений стоит неподвижно, серьезный и сосредоточенный. Затем, неторопливо приблизившись к Марго Дансени, словно бы давая ей возможность остановить его словом или взглядом, он преодолевает, так и не встретив препятствия, пространство, отделяющее его от блаженства.
Над улицей Вивьен дождь раскинул свое серое покрывало. Его непрозрачная пелена временами делает невидимыми здания, которые тянутся по обе стороны улицы. Прижавшись спиной к мокрой стене и защищая себя от воды лишь с помощью шинели и шляпы, Паскуаль Рапосо издали следит за доном Эрмохенесом Молиной и аббатом Брингасом, которые поспешно шагают по мостовой, взявшись под руку и укрывшись от ливня большим черным зонтом. Скосив глаза направо, Рапосо убеждается в том, что Мило, сопровождаемый двумя парнями, – «шутниками, которым он полностью доверяет», как сам полицейский ему объяснил, – также следует за ними по пятам по другой стороне улицы, зоркий и сторожкий, как ястреб-перепелятник, ловко обходя струи воды, падающие с крыш и из водостоков. Улицы почти безлюдны: изредка проедет экипаж, обдав все кругом грязью. Редкие пешеходы пробираются поспешно, почти украдкой, а то и вовсе бегут со всех ног, чтобы не промокнуть насквозь. Бледный сероватый свет едва проникает в сумрачные порталы, витрины некоторых магазинов подсвечены горящими свечами. Все вокруг кажется холодным, мокрым, сиротливым и бесприютным.
Рапосо что-то прикидывает в уме, выбирая удобный момент. В районе Нёв-де-Пети-Шан, неподалеку от Пале-Рояль, тихая, темная улица Вивьен совсем замирает. Пять минут назад аббат и академик вышли из банка Ванден-Ивер и движутся в направлении Сены. Остается предположить, что они несут с собой деньги, предназначенные для покупки «Энциклопедии» у вдовы Эно, эти деньги, как утверждает Мило, мастер такого рода расследований, должны передать сыну вдовы, адвокату, чей кабинет располагается рядом с Дворцом правосудия. Этот путь предполагает несколько точек, где можно осуществить задуманное, о чем Рапосо размышляет сейчас с хищной и зловещей улыбкой. Они обговорили и обсудили все, кроме подходящего места, где приведут в исполнение свой план. Однако по мере того, как аббат и библиотекарь приближаются к реке и центру города, шансов становится все меньше. В окрестностях Лувра даже в дождь много людей и экипажей, а в районе Нового моста нет-нет да и прошагает патруль французских гвардейцев. Вот почему все должно произойти раньше, в квартале, чью воображаемую границу Мило обозначил в районе Сент-Оноре. Это, по словам полицейского, крайняя точка. Последняя возможность напасть и убежать.
Единственное, что удивляет, – размышляет Рапосо, с яростной бранью уворачиваясь от очередного ледяного потока, низвергающегося с крыши, – это отсутствие дона Педро Сарате. Несмотря на то что Рапосо, Мило и двое головорезов шли за библиотекарем и аббатом с того момента, как они покинули банк Ванден-Ивер, проведя внутри битый час, адмирал так и не появился. В принципе, это не так важно, поскольку все равно понятно, в чьих руках находятся деньги, полученные в обмен на вексель, предъявленный академиками; однако Рапосо – человек щепетильный: он не любит идти по жизни дальше, не завершив начатого. Скорее всего, адмирал движется им навстречу, размышляет Рапосо. Возможно, еще не решено, где произойдет встреча – в кабинете адвоката или в Марэ, где живет вдова. Последняя мысль его тревожит. Надеюсь, подозрительно говорит он себе, этот тип не появится прямо сейчас, а упаковывает где-нибудь двадцать восемь томов проклятой книги.
