Пустив в ход микропипетку, он собрал в нее верхний слой жидкости и пустил его струйку в другую крохотную мензурку, снятую со стеллажа. В нее же он добавил две с половиной дозы этилового спирта, запечатал пробкой мензурку, осторожно потряс ее и, разместив в центрифуге, повторил процедуру с контрольным образцом. Центрифуга заработала.
Коннор дал ей вращаться минут десять. Ожидая, они обменялись всего лишь несколькими словами. В воздухе сгущалось и росло напряжение. Таймер наконец щелкнул, и центрифуга постепенно замедлила бег. Настал момент предельного напряжения, когда Коннор извлек маленькую мензурку и снова поднес ее к свету. Верхние три четверти объема представляли собой прозрачный раствор, а внизу образовалась плотная взвесь катышков. Он слил жидкость, опустил крохотные катышки в воду, плотно закрыл мензурку, проделал уже знакомую процедуру с контрольным образцом — и снова началось вращение.
— О'кей, — произнес Коннор, нарушив долгое молчание. — Вот он, момент истины.
Он смешал гелевую субстанцию с соляным раствором и минуты четыре подогревал его в микропечке, после чего вылил в поднос с гелем. По окончании пертурбаций, которые претерпел раствор, он добавил красящего вещества к обоим образцам «Матернокса»; теперь им предстояло пройти калибровку и сравнить полученный материал со стандартным образцом. Аккуратно и тщательно, по капле, он разместил «Матернокс» и калибровочный стандарт в соседних пазах. Наконец он подключил машину к силовой установке. Крохотные пятнышки как бы синих чернил появились там, где раствор был в геле. Медленно, в течение следующих пятнадцати минут, синий цвет стал перемещаться вправо.
— А что, если подышать свежим воздухом? — предложил он Монти, убедившись, что все идет как полагается. — Это будет длиться еще минут сорок.
Монти с благодарностью кивнула. Она отчаянно проголодалась, и вместе с Коннором они направились в почти пустую университетскую столовую. Обзаведясь двумя большими тарелками гуляша, они с удобством устроились, позаботившись, чтобы их никто не мог подслушать.
Несмотря на то что поблизости никого не было, Монти понизила голос до шепота:
— Коннор, я все время думаю — должна быть причина, по которой этому досье дали имя Медичи. Например, Полифем, он был одним из циклопов, связь совершенно очевидна. А что кроется за Медичи?
— Медичи были очень влиятельной семьей во Флоренции эпохи Ренессанса. Так?
— Да. Они были очень жестоки и в то же время считались щедрыми покровителями искусства, литературы и учености в целом.
— Я думаю, что, наверное, в этом и заключается смысл.
Монти покачала головой:
— А я думаю, тут есть что-то большее.
— Например?
— Не знаю. Полифем смахивает на дурную шутку, но в ней есть какая-то логика. Я думаю, нам придется искать ее и у Медичи.
Он неторопливо прожевал кусок мяса и проглотил его.
— А что насчет другого досье, до которого я так и не смог добраться, — Латоны? Для тебя что-то значит слово «Латона»?
— Латона? — Она пару раз повторила это слово. — Да! «Метаморфозы» Овидия! Латона — римское имя Лето, которая родила от Юпитера Аполлона и Диану. Легенда гласит, что ее оскорбили ликийские пастухи и она превратила их в лягушек.
Лягушки.
Едва она произнесла это слово, как ее охватило беспокойство — она внезапно вспомнила лягушку, которая прошлым вечером каким-то образом оказалась у нее в кухне.
— Господи, как все это загадочно, — сказала она.
Коннор подарил ей странную кривую улыбку — он, без сомнения, тоже вспомнил этот инцидент.
— У тебя какая-то неприязнь к лягушкам? Они пугают тебя?
— Да.
— Ты когда-нибудь была в кабинете доктора Кроу?
Ей пришлось на секунду задуматься.
— Нет… я была только у Рорке. А что?
— Я видел у него на столе лягушку из папье-маше. И вид у нее был довольно странный.
— Эй! — воскликнула она. — У сэра Нейла тоже сидит лягушка на столе — вроде как на золотой пластине… или что-то в этом роде. Наверно, это невероятно дорогая безделушка, но я на нее не обратила особого внимания.
— Значит, мы проследили связь между циклопами, лягушками и Медичи. Тут просматривается какая-то загадка.
— Может, у кого-то очень странное чувство юмора, — пробормотала она.
— Я бы сказал, что юмор занимает едва ли не последнее место в списке приоритетов «Бендикс Шер», — ответил Коннор.
А тем временем в лаборатории горизонтальные кобальтово-синие линии смещения, выявленные с помощью красителя, заметно продвинулись в емкости с гелем. Коннор молча изучил их, после чего отключил технику и перенес их в затемненную комнату.
Водрузив их на верх трансиллюминатора, который смахивал на фотоувеличитель, они оба надели защитные шлемы с визорами. Когда погасло основное освещение, наступило мгновение темноты, после чего помещение наполнилось пурпурным сиянием из трансиллюминатора. Монти посмотрела на кювету с гелем и, к своему изумлению, увидела, что часть полосок геля светятся ярко-оранжевым светом.
Коннор сделал снимки поляроидом. Когда он выключил ультрафиолетовое освещение и зажег верхний свет, Монти по выражению его лица увидела, что он глубоко встревожен.
— Что это такое? — спросила она, обеспокоенно наблюдая за ним.
Он повернулся:
— Это ДНК. Не протеин. Длиной примерно шесть групп. Ты видела линии перемещения в геле? Как под ультрафиолетовой лампой они становятся ярко-оранжевыми? — Он выглядел предельно серьезным. — Это работа ДНК.
— Ты же не хочешь сказать, что в капсулах «Матернокса» кроется ДНК?
— Именно. Они несут в себе ДНК и что-то вроде системы доставки. — Он выразился совершенно точно и недвусмысленно. — Здесь идет речь о генной инженерии. Капсулы «Матернокса» проводят изменения в плане генной инженерии в организме женщины, которая принимает их. Они несут в себе комплекс генов с инструкцией по их доставке.
Монти потрясенно открыла рот, но не издала ни звука. Ей показалось, что кровь в венах заледенела и свернулась.
— К-к-каких генов?
— Не могу сказать… это уже не по моей части. Тут нужен человек, глубоко разбирающийся в молекулярной биологии.
— Насколько глубоко?
— По моим прикидкам, кто-то уровня твоего отца.
Она сглотнула комок в горле.
— Коннор, я не знаю, на что мы тут наткнулись, но в любом случае я не хочу, чтобы он имел к этому отношение.
Наклонившись, Коннор опять уставился в микроскоп.
— В том списке и твоя подруга Анна, да?
— Да, — еле слышно сказала она.
Он поднял на нее глаза. Казалось, от лица его отхлынула вся кровь.
— Монти, я не хочу даже размышлять на тему, что здесь происходит. Я подозревал, что тут замешана ДНК, и оказался прав. Это все, в чем я уверен и что могу тебе сказать.
— А как ты думаешь, что это может быть?
— Помнишь Йозефа Менгеле? Нацистского врача, который проводил эксперименты в Освенциме?
Монти читала эти жуткие отчеты о страшных экспериментах над людьми сумасшедшего доктора, который пытался удовлетворить желание своего фюрера создать расу господ.
— Да.
— Если содержимое этих капсул «Матернокса» не является результатом какой-то случайной ошибки или загрязнения, — сказал Коннор, — то в «Бендикс Шер» есть некто, рядом с которым доктор Менгеле — жалкий любитель.
72
Северный Лондон. 1953 год
— Куда ты идешь, Дэниел?
— Погулять.
— Ты слишком много гуляешь. Будь жив твой отец, он бы не позволил тебе оставлять меня в таком положении. — Лицо матери обрело мрачное выражение. — Ты идешь в какое-то греховное место?
Дэниел подошел к входной двери.
— Бог видит тебя. Бог будет знать, если алкоголь коснется твоих губ. Он покарает тебя за твои грехи, так же как Он покарал меня. — Мать наклонилась к стиральному корыту и извлекла простыню, держа ее распяленной между металлическими крюками ее двух искусственных рук.
Дэниел лишь презрительно взглянул на оловянное распятие на стенке в холле и на обрамленную молитву «Отче наш», которая висела рядом с ним.
— Тебя это не волнует, да? Бойся Бога и соблюдай Его заветы: ибо в этом подлинная обязанность человека. Екклесиаст.
Дэниел натянул пальто.
— Мирровый пучок — возлюбленный мой у меня; у грудей моих пребывает.
Лицо матери вспыхнуло гневом.
— Да покарает тебя Господь за твои гнусности!
Дэниел выразительно улыбнулся ей в ответ:
— Песнь песней Соломона. Глава первая. Стих двенадцатый, — и затем захлопнул за собой дверь.
Ее голос настиг его на садовой дорожке.
— Помнишь Книгу Иова, Дэниел? Помнишь? — пронзительно кричала она. — «Я был глазами слепому и ногами хромому. Отцом я был для нищих, и тяжбу, которой я не знал, разбирал внимательно. Сокрушал я беззаконному челюсти, и из зубов его исторгал похищенное».
