Генерал-лейтенант тяжело поднялся и, даже не попрощавшись, вышел из кабинета. Гельветов проводил его внимательным взглядом и. едва только закрылась дверь, бесшумно перевернул полированную панель на столе перед собой, так что из недр стола поднялась клавиатура. Скосил взгляд на Керста, легко пробежался пальцами по клавишам, выдвинув точно такую же клавиатуру и ему, а потом одна из панелей стены перед ними превратилась в экран. Гаряев входит в служебный лифт, двери за ним смыкаются, - аккорд Цензора на клавиатуре, - свет в кабине лифта на мгновение тускнеет, потом разгорается до ослепительной яркости, кабина резко ускоряет свой бег, почти проваливаясь вниз, проскакивает указанный этаж. Лицо Гаряева крупным планом, он испуганно озирается, в панике жмет на все кнопки подряд, судорожно и бесплодно. Неожиданно стены кабины остаются на месте, а пол вместе с пассажиром продолжает двигаться, но уже медленно, попадая в глухой колодец из толстенных черных стен. Движение прекратилось, а откуда-то сбоку выдвинулась полутораметровой толщины плита, наглухо закупорив колодец сверху. Снова Гаряев, крупным планом вопящий рот.
- Звук, - с невинным видом осведомился Керст, - дать никак нельзя?
"Нельзя быть таким жестокосердным, - Гельветов из принципа ответил бегущей строкой на экране, - все-таки столько лет вместе. Можно сказать, бок о бок. Он, кстати, об этом канале, - не знает?"
"Если именно об этом, - понимающе кивнул головой, Керст тоже перешел на строку, - то ни боже мой. Двойное дно."
Цензор искоса глянул на него и, чуть помедлив, вывел:
"Тройное."
Переглянувшись, они вдруг заливисто заржали, и, будто в ответ на это, изображение на экране вдруг задрожало, зарябило, потеряло четкость. Крупным планом, - лицо Гаряева с выражением нечеловеческого, запредельного ужаса, он же - хватающий воздух ртом и валящийся на пол. Через несколько секунд дрожь исчезла.
"Сразу семь герц? Без подходцев? Круто!"
"Обижаете. Индивидуально подобранная частота, близкая к семи герцам. Давайте засечем время."
"А не подохнет?"
"Зависит только от нас. Но не должен"
Щелчок клавиши, - и по самому низу экрана побежали характерные зигзаги кардиограммы.
"Ты что, - и в ЭКГ сечешь?"
"А как же. И все потому что мама жутко настаивала, чтобы я непременно был доктором. Например вот это, - он показал на экран, - по-научному называется "изоэлектрической линией".
Неотрывно глядя на часы, он стремительно закрыл экран и набрал код: "Возврат к прерванному заданию" - лифт, скрупулезно проделав все манипуляции в обратном порядке, привез бездыханного генерала на заказанный им этаж.
- Саша, - ласково позвал он по селектору, - поднимись-ка к нам и прихвати отчет по "Севмашу" за прошлый квартал. Это срочно…
И объяснил, отпустив клавишу:
- Я, Карлыч, специально позвал самого страшного торопыгу отдела. Жди через пару минут.
- Там, - глаза у ворвавшегося в кабинет Саши были не то, что по полтиннику, а прямо-таки по юбилейному рублю, - генерал!!! В лифте!!! Плохо! Почти не дышит…
Брови Гельветова поползли вверх и поднялись до максимала, так что за часами пока что следил Керст.
- Что такое? Дмитрий Геннадьевич?! - Он схватил трубку селектора. - Медбригаду к третьему лифту! Срочно! Гаряеву плохо! - И с перекошенной физиономией повернулся к Саше, рявкнул. - А ты чего тут? Беги туда, поможешь! Я сейчас следом…
- Смотрим… Смотрим… Ага, вот и они! Сколько там протикало?
- Семь минут с момента остановки сердца. Потрясающе! Но, Цензор, - изъяснялись вы, надо сказать, как какой-нибудь титулярный советник лет сто тому назад. Раньше я что-то не замечал в вас склонности к высокому штилю.
- Почему-то душа требует последний год-полтора. А кроме того, - я же не артист все-таки, так что для того, чтобы мотивированно изобразить Доброго Полицейского, я сыграл на глубокой подсознательной убежденности каждого сотрудника Органов в неописуемом гуманизме царской власти. Буквально каждый из них, читая, как ж-жуткая охранка поступала с революционерами, испытывал истинное смятение, потому что понимал, как обстояло бы дело не то, что в девятнадцатом или в тридцать седьмом, а даже и в наши дни. Зато вы, со свой стороны, были совершенно неподражаемы в роли Злого: так отыграть истеричную, вовсе непредсказуемую от страха за свою шкуру чиновную душу, это, знаете ли…
- Цензор, иногда мне кажется, что я талантлив универсально, - с отвратительной напыщенностью ответил Керст и вздохнул, - так что главного фигуранта теперь нет, а потому нет и следствия по его делу.
- Равно как нет и вскрытия по его телу, поскольку тело-то как раз еще поживет… некоторое время. Помрет годика через два от пролежней, родственникам от объединения пенсию в размере его оклада. В общем - все, что положено в таких случаях… Замена…
- Кандидатура подготовлена. Наверху одобрено назначение, - ежели что, - некоего Москлецова, вы его знаете.
- Да уж… Говорил я вам, что существует непреложное правило: негодяев к делу привлекать нельзя, какие бы выгоды это ни сулило поначалу.
- Дураков нельзя привлекать к делу, а что касается негодяев, то мы и сами-то…
- Да, - Гельветов согласно кивнул, - для очень больших негодяев в этом правиле приходится делать исключения. Просто по техническим причинам.
- А этот, на фотографии, - он кто?
- Да откуда ж мне знать, - удивился Цензор, - я в первый раз его вижу.
- Ну как он?
- Пока все то же.
- А перспективы?
- Ты знаешь, что такое - "декортикация"? Это когда отмирают все клетки коры головного мозга… У него как раз этот случай. Осталось шиш да маленько, повреждены даже подкорковые ядра, хотя и в гораздо меньшей степени… А нервные клетки, как известно, не восстанавливаются.
- Ты уверен?
- Спроси Сабленка, он и по старинке пробовал всяко, у него то же самое выходит. Только лучше наших разработок по этой части нет ничего. Даже отдаленно сравнимого. Все прежнее, - это как ощупью вместо зрения.
- Вот беда-то, - рассеянно проговорил Гельветов, - да ты наливай себе, мы тут второй день уже, так что полное самообслуживание всех входящих… Так что никакой надежды?
- Слушай, - я тебя не узнаю!!! Ты все время повторяешь б-бессмысленные вопросы, совершаешь бессмысленные телодвижения и смотришь бессмысленным взглядом!
- Ты веришь, - я растерян! В растение превратился человек, который никогда не был мне другом или хотя бы даже приятелем, с которым мы ни раз грызлись так, что шерсть летела… Который не разделял моих взглядов а нередко - так просто мешал, но вот с ним стряслась беда, и я испытываю жуткое смятение! У меня все валится из рук, я не могу ни о чем думать! О чем ни задумаюсь, все упирается в него! Понимаешь, - он слишком долго был рядом и воспринимался, как данность… Гос-споди, какая ж нелепость!
- Неприятно то, что выбыл из строя один из тех, с кем мы начинали все это, первый из нас, и не звоночек ли это оставшимся?
- Вот я, - нередко его поддевал. - Ершисто начал Керст. - Посмеивался над его сверхбдительностью, а вот теперь, после случившегося, мне вдруг пришло в голову: а ведь таких, чтоб истинный охранитель, по призванию, - больше нет. Он всегда был идейным, за совесть работал, всегда думал только об одном, чтобы ни малейших лазеек, ни тени возможности для утечки… Это не долг службы был, во всяком случае, - не он один, это составляло смысл его жизни.
В комнате повисло тягостное молчание, и все собравшиеся, как постоянный состав, так и прибылые, - выпили.
- Э-эх, - тяжким вздохом прервал затянувшуюся паузу Зелот, - а ведь может и так статься, что мы все ошибались, а он один был с самого начала прав…
- Да. Вот кто-то может сказать - мания! Паранойя! А я скажу, - высокое служение. Благородный фанатизм. Он в прямом смысле горел в этом своем служении, а мы, слепцы, не видели этого. Не представляю себе, как он еще смог столько продержаться, потому что человеческая душа не способна выдержать подобное напряжение сколько-нибудь долго…
- А! Бросьте вы! - Керст махнул рукой. - Видели - не видели… Ну скажите, - как бы вы ему помогли? Он обречен был нести свой крест в одиночку, - он рассеянно налил немаркированный коньяк себе и еще в две ближайшие рюмки, - снять этот груз с его плечей могло только увольнение, - а на это он никогда не пошел бы, - или смерть.
- Но переживания последних месяцев, - Сабленок сделал жест четвертушкой соленого огурца, наколотой на вилку, - были экстраординарными даже для него. Он жаловался, что совершенно не может спать, даже со снотворным, а от усталости порой заговаривается, - ну, в смысле говорит не те слова, которые собирался. Просил выписать что-нибудь посильнее.
- А вы?
- Отказал, разумеется. Категорически потребовал, чтобы он срочно ушел в отпуск и отправился в санаторий… профильный. Он очень резко отказался… практически послал, - понимаете? - я потребовал, чтобы он подписался под отказом, думал хоть так на него повлиять. Но на него и это не подействовало. Подписал не моргнув и глазом…
