далеко не так высоко, как умение слушать. Вот почему, начав строить свою карьеру, я стала великолепной слушательницей. Мужчины, ни на секунду не задумываясь, выбалтывали мне свои секреты и открывали передо мной душу, полагая, что меня, в общем-то, можно и не учитывать. Я не жалуюсь. Я действительно сделала неплохую карьеру благодаря тому, что меня часто замечали, но крайне редко слышали. Я открыла ту узкую дверь, потихоньку проникла в «Сент-Освальдз» и завладела им. Если бы я могла сейчас сказать что-нибудь той мне, какой я была в юности, той, что так страстно хотела, чтобы ее приняли в общество, я бы посоветовала ей вот что: Перестань надеяться на то, что тебе достанутся крошки от чужого пирога. Когда-нибудь ты будешь владеть собственной пекарней.
В ту субботу я приехала в школу чуть раньше назначенного времени. Уже с утра было жарко – как оказалось, это был самый жаркий день того лета, – и я надела шорты и сандалии, а волосы подвязала в «конский хвост». С собой я прихватила большую полотняную сумку, куда помимо других вещей сунула и маленький красный портфельчик, найденный мной в школьном театре. Я пока еще и сама не знала, понадобится ли он мне, но поскольку этот портфельчик был со мной в тот злополучный день 1971 года, он мог мне пригодиться, если я намерена отпереть тот проклятый замок и выпустить свои воспоминания на волю.
Подойдя к школе, я увидела, что боковая дверь распахнута настежь, и вошла, сразу наткнувшись на нашего школьного смотрителя Криса; он был в джинсах и майке, а свои светлые волосы убрал с лица и туго стянул на затылке резинкой; очки висели у него на груди, прицепленные к вырезу майки. У его ног на паркетном полу стоял ящик с инструментами.
Он явно был удивлен, увидев меня, и спросил:
– Не могу ли я вам чем-то помочь, мисс?
– Да нет, я просто хотела кое-что доделать, подчистить кое-какие хвосты. Это ведь нормально? Вам я точно мешать не буду.
Он пожал плечами.
– Ну что вы, мисс, как вы можете мне помешать! Кстати, доктор Синклер и мистер Скунс сейчас на кафедре, если они случайно вам понадобятся. – Он усмехнулся, заметив, какое у меня при этих словах стало выражение лица. – Насколько я понимаю, присоединяться к ним вы не собираетесь?
Я улыбнулась:
– Как это вы догадались? А я-то думала, что в школе уже ни души не будет!
– Ну, в основном так и есть. Иногда, конечно, заходит кто-то из учителей, чтобы у себя в столе прибраться или расписание на следующий год составить. Мистер Скунс говорит, что в школе лучше всего находиться, когда в коридорах не кишат эти мальчишки. – Он произнес это так похоже на Скунса, что я не выдержала и рассмеялась.
– Я вижу, вам с ним и раньше не раз доводилось встречаться на каникулах.
– Да, очень часто, – сказал Крис и снова усмехнулся. – Вообще-то именно благодаря ему меня и из школы вышибли.
– Вот как? Так вы учились в «Короле Генрихе»? – Я изо всех сил старалась не показать своего удивления. Выпускники этой школы, как правило, впоследствии не работают ни уборщиками, ни сантехниками, ни даже смотрителями школ. Они поступают в Оксфорд или Кембридж и возвращаются оттуда с лавровым венком на голове и докторской степенью в кармане.
– На самом деле учился-то я в «Сент-Освальдз», – сказал Крис и опять усмехнулся. – А в «Короле» у меня друзья учились. Мы с ними обычно в шахматном клубе встречались, а потом шатались всей компанией, иной раз и хулиганили слегка. А Скунси однажды нас выследил и сообщил обо мне директору. Я был бюджетником, стипендию получал, вот меня и вышибли.
– Сочувствую, – сказала я, пытаясь представить себе, какой позор был бы для моих родителей, если бы нечто подобное случилось с Конрадом.
– Просто я вел себя как последний идиот. Почти все мальчишки такие. Зато теперь в «Короле Генрихе» учится сынишка моего брата. Будем надеяться, ему больше повезет, чем мне.
Я вновь почувствовала тот странный запах, похожий на запах горящей фольги, только теперь он стал раза в два сильнее. И вместе с ним возникло некое воспоминание, неуверенное, но настойчивое. Я попыталась представить себе, как выглядел Крис мальчиком, лет восемнадцать назад. Очень светлые волосы, чересчур длинные, пожалуй; очки в дешевой оправе от «National Health».
– Милки! У вас было прозвище Милки! – вырвалось у меня.
Он невольно рассмеялся.
– А ведь верно! Я и впрямь был похож на этого Milky Bar Kid. Господи, как же я ненавидел эти очки! Но в «National Health» они выдавались бесплатно, а моя мать ни за что ни от чего бесплатного не отказалась бы. – Он, прищурившись, посмотрел на меня: – А откуда вам мое прозвище известно?
– Вы с моим братом дружили, – сказала я. – С Конрадом Прайсом.
Крис – Милки – вдруг застыл.
– Вот ведь черт возьми! Так это были вы? Ну и дерьмо! – Его растерянность была, похоже, совершенно искренней. – И много вы помните? – спросил он.
– Достаточно много, – заверила я его.
Милки каким-то совершенно детским жестом потер переносицу и от этого сразу стал выглядеть куда более молодым и уязвимым.
– Тяжело вам, должно быть, приходилось, – сказал он. – Вы ведь тогда совсем малышкой были.
Я кивнула:
– Да, порой бывало трудновато.
Он вздохнул.
– Неизвестность, должно быть, хуже всего. Когда только и думаешь: а вдруг он все-таки когда-нибудь вернется? У меня когда-то был кот, и однажды он взял и исчез. А я все надеялся, что он, может, вернется, и это оказалось куда хуже, чем если б я собственными глазами видел, как его машина переехала. – Милки снова потер переносицу, и я почувствовала некий слабый укол – вероятно, проснулся мой гнев. – А меня вы помните? – спросил он. И мне показалось, что ему очень не по себе.
Я молча кивнула, вспоминая заброшенный железнодорожный туннель и проклятое сливное отверстие в раковине. А также – как Милки, светя себе в лицо карманным фонариком, становился похожим на пугавшего меня монстра из водопроводных труб. А не он ли тогда шептал мое имя в темноте? Бекссс. По-моему, как раз он.
– Я помню, как мы стояли под Перечницей, – сказала я. – Я очень хорошо это помню.
Он снова посмотрел на меня. Почти умоляюще посмотрел.
– Мне, конечно, тогда не следовало во всем этом участвовать, – сказал он. – Но я же вам сказал: в детстве я был полным идиотом. У меня тоже маленький братишка имелся, вот я и привык над ним измываться – дразнить, подшучивать. Только шутки у Конрада… – Он снова потер переносицу. – В общем, шутки у Конрада были совсем другие. Некоторые из них в школе прямо-таки легендарными стали.
– Вроде той, когда он пытался школьную фотографию испортить?
Милки с унылым видом кивнул:
– Ну да, в том
