И все-таки чувствовалось, что он чем-то опечален. Подозреваю, ему было немного грустно оттого, что он никогда больше не увидит Аттилу, некогда – лучшего его друга, а в последние годы – заклятого врага, новости о преждевременной смерти которого дошли до нас несколько месяцев назад. Впрочем, на людях Аэций своих эмоций не выказывал. Не проявлял он особого беспокойства – по крайней мере, открыто – и по поводу той неопределенности политической ситуации, которая возникла в империи после ухода Аттилы с исторических подмостков. А такому беспокойству было откуда взяться: решив одну проблему, смерть короля гуннов породила проблему другую, и, возможно, даже более серьезную. Одно лишь имя Аттилы вызывало ужас у всех без исключения жителей Римской империи, и живший в их сердцах страх позволял Аэцию объединять федератов и римлян для борьбы с общим противником. Теперь же, когда одна угроза миновала, возник другой вопрос: сможет ли обескровленная римская армия (после сражения на Каталаунских полях ряды ее значительно поредели) что-либо противопоставить федератам, начни они вновь мутить воду в Галлии? Похоже, ответ на этот вопрос даст лишь время.
Я же тем временем уже проследовал из Лугдуна, где стоит войско Аэция, в Рим – для того, чтобы подобрать подходящее жилище и передать во дворец сообщение о приезде патриция».
– Благодаря этому ты сможешь воспользоваться услугами cursus velox , – с этими словами Аэций вручил Титу некий свиток. – Маршрут твой таков: следуешь вниз по реке Родан до Арелата, далее – по Юлия Аугуста до ее пересечения с Виа Аурелиа в Италии. Оттуда, уже по Виа Аурелиа, доскачешь до Рима. Со сменами лошадей на почтовых станциях доберешься за неделю. Договоришься о встрече с магистром оффиций и предупредишь его о моем приезде; раз уж император в Риме, двор и консистория тоже должны были перебраться туда из Равенны. Пусть устроит тебе встречу с префектом претория, у которого ты испросишь разрешения на использование мной и сопровождающими меня лицами дворца Коммода. К моему приезду дворец должен быть готов.
– Валентиниану это не понравится, господин, – нерешительно возразил Тит. – Разве императорские дворцы не находятся в его личной собственности?
Аэций пожал плечами.
– Плевать я хотел на то, что он об этом подумает. Магистру пехоты и конницы отказать он не сможет. Так или иначе, префект Боэций – мой друг. Если с Валентинианом возникнут какие-то проблемы, он все уладит. – Он бросил взгляд на стоявшую на тумбе клепсидру. – Нет еще и двух. – Ухмыльнувшись, Аэций похлопал Тита по плечу. – Поторопишься – окажешься в Арелате еще до заката солнца.
* * *
В одной из комнат Домус Августана – центрального строения огромного, мощеного кирпичом и бетонированного дворца Домициана, стоявшего на Палатинском холме в Риме, – Валентиниан держал совет со своим amicus principis , своим фаворитом, евнухом Гераклием.
– Требует предоставить ему наш дворец Коммода, – кипел от ярости император. – Самоуверенность этого человека не знает границ! Вдобавок ко всему – подумать только, – позволяет себе пренебречь формальной просьбой и посылает одного из своих прислужников, этого агента Тита, для того, чтобы сообщить нам, что намеревается занять один из наших дворцов. Похоже, он уже забыл, кто здесь император…
– Осмелюсь с вами не согласиться, ваша светлость. Уж об этом-то он точно помнит, – ответил Гераклий. – И все же, я бы вам посоветовал принять дополнительные меры для обеспечения личной безопасности. Сегодня – дворец Коммода, завтра – дворец Домициана? – Евнух улыбнулся. – Надеюсь, вы не находите меня слишком капризным? Не хотелось бы причинять вашей светлости чрезмерное беспокойство, но, полагаю, об этом стоит подумать. Вспомните, что случилось с Грацианом и вторым императором, носившим ваше имя – оба они были свергнуты тщеславными полководцами. Ни для кого не секрет, что Аэций на все готов пойти ради того, чтобы получить ваше согласие на брак его сына, Гауденция, с вашей дочерью Евдокией. Возникает вопрос: почему это так для него важно? А что, если в результате этого союза родится мальчик?..
– Хватит ходить вокруг да около, Гераклий, – резко оборвал его Валентиниан. – На что ты намекаешь?
– Ни на что, ваша светлость, так, размышляю вслух, – вкрадчиво произнес евнух. – Хочу лишь заметить, что если то будет ребенок королевских кровей, Аэций может и не устоять перед соблазном.
– Не устоять перед соблазном? – переспросил Валентиниан, бледнея. – Соблазном узурпировать наш трон, прикрываясь именем внука? Это ли ты хотел сказать?
– Я лишь то хотел сказать, что вашей светлости следует быть крайне осторожным, – мягко, заискивающе произнес Гераклий. – На всякий случай. Аэций, как мы знаем, человек нелицеприятный: уничтожил Бонифация, унизил вашу матушку, плюет на ваши указы. Кто знает, на что он готов пойти ради собственной выгоды? Мой совет: будете с ним встречаться, не оставайтесь наедине, или, по крайней мере, не забудьте вооружиться.
– Благодарю тебя, Гераклий, – сказал император. – Ты верный друг. Хотелось бы нам, чтобы все наши советники так заботились о нашем благополучии! А теперь можешь нас оставить. Нам нужно обдумать твои слова.
Отвесив поклон, евнух исчез за дверью; на губах его играла злорадная улыбка. Как и его хозяин, ранее он часто становился объектом насмешек Аэция. Что ж, вскоре, возможно, ему удастся поквитаться!
* * *
Протянув меч сопровождавшему его centenarius , Аэций отпустил охрану, дюжину молодых, статных германцев, не раз доказывавших свою верность и отвагу. Безоружный, направился он к воротам дворца Домициана. Оказавшись по другую их сторону, он вспомнил предостережение Тита и прочих агентов, настоятельно советовавших ему не встречаться с Валентинианом, не приняв дополнительных мер безопасности. Император раздражен, подозрителен и психически неуравновешен, говорили они, и не скрывает своего возмущения тем, что патриций пожелал явиться в Рим без приглашения. Но Аэций от этих предупреждений лишь отмахнулся. Что может ему сделать Валентиниан? Наорать на него? Угрожать? Если император попытается его арестовать, его телохранители – едва слухи об этом выйдут за пределы дворца – тут же придут на выручку. С охраной Валентиниана они справятся в считаные минуты – та хоть и носит красивую форму, напоминает скорее кучку игрушечных солдатиков, нежели настоящих бойцов.
Аэций уверенно вошел в левый – для официальных приемов – блок состоявшего из трех строений дворца, где его уже ожидал silentiary , один из римских вельмож, выполнявший функции начальника дворцовых служб. Он проводил патриция через триклиний и перистиль в приемный покой, отделанную разноцветным мрамором огромную залу, вдоль стен которой рядами стояли гигантские статуи. На установленном в дальнем конце залы троне восседал Валентиниан. К удивлению Аэция, император был не один: со всех сторон его окружали придворные и евнухи, среди которых выделялся своими округлыми формами любимец Валентиниана, Гераклий.
Внезапно Аэций ощутил беспокойство – он-то рассчитывал переговорить с императором наедине, – но уже через пару секунд тревога его сменилась презрением. Понятное дело: Валентиниан испуган, не знает, как быть, и, для получения моральной поддержки, собрал вокруг себя подхалимов и лизоблюдов, готовых поддержать его в любом решении. И все же, сказал себе Аэций, проявлять истинные чувства ему не следует. Королевский брак – вопрос деликатный и важный; тут, прежде всего, нужно быть дипломатом. Размеренной поступью он подошел к трону и, остановившись в паре шагов от него, отвесил императору поклон.
– Полагаю, ты пришел заявить о притязаниях твоего сына на руку моей дочери, – произнес Валентиниан, подавшись вперед. В его прозвучавшем чересчур громко голосе звучал не вопрос, скорее – утверждение.
– Я бы не стал говорить о каких-то притязаниях, ваша светлость, – спокойно ответил Аэций. Впервые он, понимая, что лишь такт может помочь ему добиться своего, обратился к императору так, как того требовал этикет. – Насколько я понимаю, принцесса Евдокия хочет этого брака не меньше Гауденция.
– Сказал бы уж: «не меньше меня самого», – накинулся на него Валентиниан. – Уверен ли ты, что речь идет лишь о счастье наших детей, а никак не о твоих собственных амбициях?
– О каких амбициях вы говорите, ваша светлость? – спросил Аэций, слегка озадаченный. – Безусловно, породниться с прославленным родом Феодосия – огромная честь для моей семьи. Но, за исключением престижа, который дает мне этот брак, я не получаю ничего более.
– Ты лжешь! – закричал император. – Этот брак для тебя – первый шаг к императорской мантии; если уж не для тебя лично, так для твоего сына, или внука, если такой родится. Породнившись со мной, ты получишь возможность обрести трон на законных основаниях.
