Как только я принимаю, что Юркевич живет этой мыслью, как-то иначе начинает звучать его выглядевшая раньше догматической и почти бездумной привычка всюду вставлять цитаты из Библии. Читая Юркевича первый раз, я думал, что ими он подавляет возможность спорить у своих читателей, как бы отсекая ее авторитетом церкви и веры. А сейчас я вижу, что Юркевич занят другим: он перепроверяет Библию. Он приводит какое-то Библейское высказывание, а потом разбирает жизнь и какие-то душевные проявления и показывает: смотрите, смотрите, ведь так и есть! Жизнь подтверждает, значит, все верно, этот путь возможен…
«Из откровения мы видим, что человек создан не как экземпляр рода или породы, но как человек, — создан не из средств, которые были уже в материальной природе, но непосредственным могуществом Божиим и по образу Бога (Быт. 1, 27). Особенности, которыми отличается душа человеческая от души животной, вытекают отсюда сами собою» (Там же, с. 140).
А теперь добавьте опущенные слова, в которых он, возможно, сам себе боялся признаться: берем и проверяем!
«Назначение человека и его достоинство не исчерпываются его безотчетным служением целям рода; женщина, например, еще не соответствует своей идее только потому, что она рождает детей и таким образом поддерживает существование человеческого рода: в этом служении идее рода она должна осуществить идею человека, она должна обнаружить свое достоинство не как самка, а как человек.
Человеческий дух есть не родовой, а личный, не связанный неотразимыми влечениями, а свободный; его действия не суть простые события, определенные идеей рода, а поступки, которые он вменяет себе, как личную вину и личную заслугу. Человеческий дух, как говорит один современный философ, есть своя собственная идея, а не идея рода; от этого он способен к индивидуальному развитию, к свободному избранию и к свободной постановке целей жизни и деятельности.
Как богоподобный, он развивается под нравственными идеями, а не только под физическими влечениями: свой союз с родом он определяет, на основаниях физических, нравственными отношениями правды и любви. Эти общие качества, может быть, мы еще выясним себе в последующих рассуждениях о душах животных» (Там же).
Нет сомнения, что, говоря о душе человека, Юркевич не отличает ее от духа, но это уже и не важно. Главное понятно: душа это идея, образ, который Творец вложил в свои творения, и в соответствии с которым каждое из существ развивается. Душа строит животное, как существо, ограниченное в своем развитии определенным уровнем способностей, обеспечивающим ему выживание на земле.
Но для какой «земли» предназначены те способности, которые выращивает в человеке его душа?
Глава 10. Сердце Юркевича
Вторая работа Юркевича, которую я бы хотел разобрать, была написана примерно за год до «Из науки о человеческом духе». Называлась она «Сердце и его значение в духовной жизни человека» (1860). Эта работа поразила воображение философов, и поэтому ее всегда упоминают, когда говорят о Юркевиче.
О связи души и сердца говорит все христианство, хотя учение это не христианское, а библейское, то есть еще иудаистическое. И как таковое, оно уходит корнями в семитские народные представления о душе. Поэтому, когда об этой статье пишут: «этот трактат по библейской психологии, в котором Юркевич признает за Божественным Откровением значение важного источника многих философских построений» (Абрамов, с. 642), — это и верно и неверно. Юркевич, конечно, писал трактат именно о библейской психологии, но вот сама «библейская психология» рождалась в столь отдаленные времена, когда не только о Библии, но даже и о намерении ее создать мыслей не было.
Она рождалась как плод осмысления народных представлений. И, похоже, что эти представления вовсе не были случайными, похоже, что они всего лишь отразили какие-то наблюдения над действительностью. Почему я так думаю? Да потому, что любая попытка описывать душу как сердце живо отзывается во мне и во всех знакомых мне русских людях. Это означает для меня, как для психолога, то, что библейские представления легли на некое узнавание, имеющееся в сознании и русского народа. Иначе говоря, нет никакой библейской психологии, которая была бы создателем представления о связи сердца и души, а есть библейская запись подобных наблюдений, и есть библейское использование этих представлений в каких-то своих целях. Но эти цели религиозные, и их я обсуждать не буду.
Поэтому я вынужден отделять все попытки Юркевича навязывать мне какие-то религиозные выводы из рассуждений о сердце. Более того, я даже особо не буду приводить библейскую составляющую его рассуждений. Для меня она несущественна как раз потому, что Юркевич лишь опирается на цитаты из Библии. Но как только он эту цитату привел, как вдруг его благочинная сдержанность с него слетает, и он принимается взахлеб рассказывать о сердце и душе.
Это значит, что он, как русский человек, и сам видит то, о чем говорит Библия. И Библия ему нужна не для рассказа о сердце и душе, а для нравственного вывода, который он отсюда пытается сделать. Вывод этот, в сущности, есть требование сделать выбор жизненного пути, поэтому я оставляю его для личного прочтения. Меня интересует лишь то, как раскрывается Юркевичем понятие души.
Поэтому я просто последовательно пройду вслед за его рассуждениями по всему сочинению.
Исходное положение сочинения жестко задает точку отсчета, от которой будет рассматриваться мир душевной жизни.
«Кто читает с надлежащим вниманием слово Божие, тот легко может заметить, что во всех священных книгах и у всех богодухновенных писателей сердце человеческое рассматривается как средоточие всей телесной и духовной жизни человека, как существеннейший орган и ближайшее седалище всех сил, отправлений, движений, желаний, чувствований и мыслей человека со всеми их направлениями и оттенками» (Юркевич. Сердце, с. 69).
Чуть ниже Юркевич сделает уточнение: «Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни человека» (Там же).
Так что никакого сомнения нет, речь идет и о душе. Как я уже предупреждал, библейские цитаты я опущу, поскольку меня не интересует история библейской психологии. Мне нужно живое самопознание, поэтому я выберу те места, которые откликаются у самого Юркевича и отзываются у меня. Я надеюсь, и у вас.
Если быть честным, то работа эта написана слабо. Юркевичу едва перевалило за тридцать. Он, очевидно, честолюбив и хочет известности. Иначе он не принял бы всего через год после этого предложение бросить духовную службу и переехать в Москву, в Университет. Поэтому написана эта работа так, что многочисленные и не очень внятные выдержки из Библии как бы отводят глаза от недостатков собственного исследования.
Первый недостаток — это отсутствие четких понятий и определений. Сердце есть средоточие душевной и духовной жизни. Что такое душа? Что такое дух? Отличаются ли они между собой для Юркевича? Если отличаются, то почему в первом высказывании про сердце он вообще забывает о душе, а во втором она появляется?
Далее, что такое средоточие? Это некое пространство, где происходит вся эта душевная деятельность? Или же сердце просто может ее ощущать? Оно как бы тот орган, через который душа действует?
Вопросы эти не могут не возникнуть при исследовании, но в начале их нет. Он просто заявляет то, в чем современник, по его мнению, усомниться не может, и тем как бы набирает материал описания этого весьма приблизительного определения средоточия. Делается это примерно так.
Сначала он заявляет какое-то положение, вроде: «Сердце есть седалище всех познавательных действий души» (Там же, с. 70). Затем приводит выдержки из Библии, описывающие нечто подобное: «Уразуметь сердцем— значит понять (Втор. 8, 5); Познать всем сердцем — понять всецело (Иис. Нав. 23,14). Кто не умеет сердца разумети, у того нет очес видети и ушес слышати (Втор. 29, 4)» (Там же).
Таким образом набираются черты понятия «сердце» в Библии. Я приведу основные.
«Что мы твердо помним, напечатлеваем в душе и усвояем, то влагаем, полагаем, слагаем и записываем в сердце своем» (Там же).
«И как мышление есть разговор души с собою, то размышляющий ведет этот внутренний разговор в сердце своем» (Там же, с. 71).
«Сердце есть средоточие многообразных душевных чувствований, волнений, страстей. Сердцу усвояются все степени радости, от благодушия (Исх. 65,14) до восторга и ликования пред лицом Бога (Пс. 83, 3)» (Там же).
«Наконец сердце есть средоточие нравственной жизни человека» (Там же).
От этого описания, как кажется в начале, постепенно делается переход к некой иной анатомии человека. Пожалуй, можно ее назвать духовным составом. Вещь эта сложная для видения, и Юркевич не дает возможности понять, видит ли он этот состав сам, или же лишь слепо перелагает то, что сказано в писании. Но видеть можно как прямо, так и опосредовано. И видение сквозь описания — это тоже видение. Он определенно видит духовный состав, глядя в различные тексты, описывающие его. Но вот вопрос: хочет ли Юркевич видеть некий духовный состав человека, как видели его мистики, или ему нужно иное видение, попроще?
