Первый дом, к которому Кузнечик привел Эсме, расположился на пересечении улицы Ювелиров с другой, не менее респектабельной и кичливой. Это строение из красновато-коричневого камня, весьма невысокое по здешним меркам — всего-то в два этажа, — производило странное впечатление: отчего-то казалось, что его хозяин не испытывает недостатка в средствах. Юнга не мог понять, откуда взялась эта необъяснимая уверенность — вроде бы, по соседству стояли почти такие же дома, но при взгляде на них не казалось, будто смотришь на толстого торговца, чье сытое и лучащееся довольством лицо способно вызвать у портового бродяги, пусть даже и бывшего, лишь одно чувство — ненависть. Он бы никогда не предположил, что в этом доме обитает целитель, чье призвание — помогать страждущим, исполняя волю богини, но вывеска не могла лгать.
Эсме замедлила шаг, и Кузнечик невольно последовал её примеру.
— Вспомни-ка поточнее, — проговорила она вполголоса, — что написано на вывеске? Меня одолевают сомнения, честно говоря. Ты бы знал, что я чувствую…
— Достопочтенный Парем Сейлеран, — процитировал Кузнечик по памяти. — Целитель милостью Пресветлой Эльги, посвященный. А вот знала бы ты, как меня вчера с этого богатого крыльца шуганули! Для них, наверное, грамотный матрос — такая же редкость, как целитель на Окраине.
— Да, мне давно хотелось узнать, кто учил тебя грамоте… — усмехнулась целительница. — Не переживай, выведывать твои тайны я не стану. Ладно, друг, пойдем отсюда.
— Как это? — изумился Кузнечик. — Ты же хотела… ты просила… неужели тебе этот дом не нравится?
Девушка вздохнула.
— Можно подумать, он нравится тебе. «Посвященный» — это значит, что достопочтенный Парем как-его-там занимает очень важную должность в Гильдии целителей, а в Эверре он и вовсе за главного. Если кто-то из пациентов будет недоволен целителем — а такое случается, представь себе! — то придут оба сюда, к посвященному. Ещё он единственный торговец зельями… — Она нахмурилась. — Знаешь, вскоре мне понадобятся зелья, но их не продадут тому, у кого нет гильдейской грамоты. Три тысячи кракенов…
— Не переживай, — сказал юнга. Ему почти удалось заставить свой скрипучий голос звучать ободряюще. — Капитан что-нибудь придумает!
Эсме печально улыбнулась, а Кузнечик вспомнил, как накануне вечером Горам, один из матросов «Невесты ветра», заметил вполголоса: «Наш капитан-то влюбился…» Он всего лишь выразил вслух то, о чем вся команда давно знала; просто до Эверры никто не осмеливался об этом даже думать. «Они любят друг друга, — поправил другой матрос. — Думаешь, кто-то осмелится нарушить правило? Тогда нам не жить». «Ну-у, не знаю… — Горам пожал плечами. — Вот если Эсме нас оставит, тогда точно дело дрянь. Поди, разыщи вторую такую! А правило — что правило? Нет таких законов, которые нельзя было бы обойти!» Если бы кто-нибудь спросил Кузнечика о его мнении, юнга бы растерялся, но этим утром он видел, какое у Кристобаля Крейна было лицо…
«Ты не прав, Горам, — подумал мальчик, которому слишком рано пришлось повзрослеть. — Есть и непреложные законы!»
Они с Эсме пошли дальше. Жилище второго целителя находилось недалеко от дома посвященного Парема, но здесь было намного спокойнее, чем на перекрестке двух шумных улиц, да и большие окна первого этажа, озаренные красными огоньками герани, внушали доверие. Чуть помедлив у порога, Эсме протянула руку к дверному молотку — рыбине с большой головой и причудливо изогнутым хвостом, — и в этот миг Кузнечик ощутил запоздалый укол тревоги.
Что-то было не так…
В приоткрывшуюся щель выглянула пожилая женщина, чьи глаза были красны от слез.
— Вы пришли к Лайону? — спросила она. — Я вас не знаю, госпожа, но целитель сегодня не принимает…
— Впусти их, — раздался новый голос откуда-то из-за её спины. — Я сама разберусь, что к чему, а ты иди. Он ждет.
Шмыгнув носом, заплаканная незнакомка скрылась из вида; вместо неё к двери подошла худощавая женщина неопределенного возраста, ростом едва ли по плечо Кузнечику. Она была похожа на цветок, который высох между страниц толстой книги, приобретя тем самым хрупкое подобие вечной жизни, на зависть своим собратьям — вроде, и краски сохранились, и лепестки по-прежнему нежны и тонки, но такую красоту опасно трогать руками. Глаза, однако, у неё были молодые: в них плескалась сила юности.
Удостоив Кузнечика лишь мимолетным взглядом, незнакомка посмотрела на Эсме, и что-то в её лице изменилось.
— Меня зовут Эстрелла, — сказала она. — Сдается мне, милая девушка, ты занимаешься тем же ремеслом, которому посвятили свои жизни я и Лайон.
«Эстрелла Карен, — вспомнил юнга. — Целительница». У этой дамы был очень симпатичный домик в северной части города, его юнга вчера обнаружил случайно и не повел туда Эсме лишь потому, что она в своем роскошном наряде смотрелась бы странно в квартале, где жили семьи простых моряков. Теперь он не знал, правильно ли поступил или всё-таки ошибся.
Эсме кивнула, отвечая на вопрос целительницы, и Кузнечик лишь теперь заметил, что она сильно побледнела и дрожит. Он не на шутку испугался и впервые подумал, что их прогулка вполне может закончиться плачевно. Крейн помочь не сможет, а значит…
— Входите! — Эстрелла взмахнула рукой. — Нынче я здесь за хозяйку, хотя Лайон ещё не ушел от нас. Но он совершенно точно не был бы против.
— Не ушел? — шепотом спросил Кузнечик, когда они перешагнули порог и оказались в темной прихожей. — Куда?
— Увидишь, — так же шепотом ответила Эсме. Её рука отыскала его ладонь, крепко стиснула — юнга и не ожидал такой силы от хрупкой целительницы. Эстрелла, продолжая играть роль хозяйки, провела их по узкой лестнице на второй этаж и дальше — в комнату, где из всей мебели была одна лишь кровать.
Из открытого окна падали лучи солнца, освещая лицо человека, лежавшего в кровати — череп, обтянутый желтой кожей. О том, что он пока что жив, говорили лишь еле заметное колыхание одеяла на груди да подрагивание длинных сухих пальцев, которые словно пытались что-то обхватить, но уже не могли — не хватало сил. Кузнечику уже не раз приходилось сталкиваться со смертью, но то, что он увидел сейчас, неприятно поразило мальчишку: человек умирал, как умирает изнуренное засухой растение, которому уже не поможет дождь. Казалось, будто Лайона — а сомнений в том, что это именно хозяин дома, целитель, не было! — выпили досуха, оставив ему ровно столько жизненной силы, сколько нужно было для еле слышного дыхания.
В ногах у умирающего сидела незнакомая девушка. На её красивом лице застыло скорбное выражение, но глаза были сухими — большие, черные, они смотрели прямо, и этот пустой взгляд не на шутку испугал Кузнечика. Испуг, впрочем, длился недолго: уже через миг он перешел в панику, потому что по другую сторону кровати что-то шевельнулось и над головой Лайона показались пушистые белые уши пардуса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
