и следовал девизу «положение обязывает». К несчастью, всем этим достоинствам сопутствовали соответствующие предубеждения и узость мышления – черты, которые Энтони учил презирать, но которые тем не менее вызывали у его жены восхищение. Глория обнаружила, что в отличие от большинства мужчин этого типа он не зануда. Тюдор Бэрд был красив, обладал долей остроумия, и в его обществе Глория чувствовала, что в силу некой черты характера – назовите ее глупостью, сентиментальностью, преданностью или чем-нибудь еще, не подпадающим под эти три определения, – он пойдет на все, лишь бы доставить радость предмету своей любви.
Тюдор сам упомянул об этом в разговоре, корректно, с истинно мужской тяжеловесностью, за которой скрывалось непритворное страдание. Глория нисколько не любила бывшего приятеля, но однажды вечером поцеловала из сентиментальной жалости. Ведь он был такой милый – пережиток исчезающего поколения, которое всю жизнь с педантичным упорством питается иллюзиями, полными элегантной утонченности, а на смену ему идут уже куда менее доблестные глупцы. Впоследствии она радовалась, что поцеловала Тюдора, потому что на следующий день самолет Бэрда рухнул с высоты в тысячу пятьсот футов и осколком двигателя ему пробило сердце.
Глория в одиночестве
Мистер Хейт сообщил, что суд состоится не раньше осени, и Глория твердо решила сниматься в кино, не оповещая о своих планах Энтони. Муж увидит, какого блестящего актерского успеха и финансового благополучия она добилась с помощью Джозефа Блокмэна, ничего не давая взамен, и откажется от глупых предрассудков. Однажды она лежала полночи без сна, предвкушая в мечтах оглушительный успех, а наутро позвонила на студию «Филмз пар экселенс». Мистер Блокмэн находился на данный момент в Европе.
Однако мысль об актерской карьере на сей раз так прочно засела в голове, что Глория решила пройтись по агентствам по найму киноактеров. И, как часто случалось, органы обоняния в очередной раз воспрепятствовали осуществлению благих намерений. Отвратительный запах, стоявший в агентстве, наводил на мысль о трупе, пролежавшем там длительное время. Глория выждала пять минут, изучая малопривлекательных соперниц, а затем стремительно покинула помещение и направилась в самый отдаленный уголок Центрального парка, где надолго задержалась и в результате схватила простуду. Очень уж хотелось выветрить дух агентства из костюма для прогулок.
Весной из писем Энтони – не какого-то одного, а по общему настроению – Глория поняла, что он против приезда жены на Юг. С фрейдистской навязчивостью повторялись странные отговорки, которые, казалось, занимают все его мысли и мучают в силу своей полной несостоятельности. Энтони в каждом письме исправно перечислял надуманные предлоги, отчаянно стараясь убедить Глорию в их целесообразности. Уменьшительные, ласковые слова, появляющиеся в письмах, выглядели фальшивыми и вымученными. Создавалось впечатление, что, закончив очередное послание, Энтони просматривает его снова и вставляет нежные обращения, как эпиграммы в пьесу Оскара Уайльда. Глория сделала определенный вывод и тут же отвергла его. Гнев сменялся приступами подавленности, и в конце концов она гордо решила не обращать внимания на новые странности мужа и наполнила свою часть корреспонденции холодностью, которая в каждом последующем письме проявлялась все сильнее.
В последнее время у нее находилось достаточно занятий. Несколько авиаторов, с которыми Глория познакомилась через Тюдора Бэрда, приезжали в Нью-Йорк и навещали ее. Объявились и два других старых поклонника, их часть расквартировали в Кэмп-Дикс. Когда молодые люди получили приказ отправляться за океан, они, так сказать, передали Глорию с рук на руки своим приятелям. Однако после очередного неприятного инцидента с претендентом на лавры капитана Коллинза она при знакомстве с мужчинами давала ясно понять, что для заблуждений относительно ее статуса и намерений повода нет.
С приходом лета Глория, как и Энтони, стала просматривать списки погибших офицеров, испытывая некую сладостную грусть, когда узнавала о гибели одного из парней, с которыми когда-то самозабвенно танцевала. А иногда она узнавала по фамилии младших братьев своих бывших почитателей. По мере развития наступления на Париж Глория приходила к выводу, что мир наконец подошел к черте, за которой ждет неизбежный и давно заслуженный крах.
Ей исполнилось двадцать семь. День рождения промелькнул незаметно. Несколько лет назад, в день двадцатилетия, Глория испугалась, в двадцать шесть испытала легкую тревогу, а сейчас с удовольствием любовалась в зеркале по-британски свежим цветом лица и по-мальчишески стройной фигурой, совсем не изменившейся за прошедшие годы.
Глория старалась не думать об Энтони. Возникало чувство, что она пишет чужому человеку. Глория рассказала друзьям, что мужа произвели в капралы, и была страшно раздосадована их любезной безучастностью. Однажды ночью она расплакалась, жалея Энтони, и будь он чуть отзывчивее, Глория с первым же поездом помчалась бы без колебаний на Юг. Чем бы Энтони там ни занимался, ему требовалась моральная поддержка, и Глория чувствовала, что в данный момент способна даже на это. В последнее время, когда Энтони не выкачивал из нее духовных сил, Глория чудесным образом ожила. До его отъезда она имела обыкновение размышлять о своих упущенных возможностях, копаясь в воспоминаниях. Теперь же она вернулась к привычному для себя образу мыслей, основательному, полному презрения к окружающему миру, со стойким убеждением, что жить надо сегодняшним днем. Глория купила куклу и нарядила ее, а однажды всю неделю проплакала над повестью «Итан Фром». В следующий раз она с наслаждением прочла несколько романов Голсуорси, которого любила за способность воссоздать иллюзию юной романтичной любви, зарождающейся подобно рассвету в темноте. Любви, которую женщины вечно жаждут обрести в будущем или ищут в прошлом.
В октябре письма от Энтони приходили все чаще, их тон становился все более истеричным, а потом он вдруг и вовсе перестал писать. В течение полного тревоги месяца Глории потребовалось призвать на помощь всю выдержку, чтобы удержаться от желания без промедления поехать в Миссисипи. Потом из телеграммы она узнала, что Энтони лежал в госпитале и в течение десяти дней прибудет в Нью-Йорк. В тот ноябрьский вечер он, подобно образу из сна, пройдя через танцевальный зал, возвратился в ее жизнь. И долгие часы, наполненные знакомой радостью, Глория прижимала Энтони к груди, лелея иллюзию счастья и благополучия, которые уже не надеялась обрести вновь.
Крушение генеральских надежд
Через неделю полк Энтони снова отправился в военный лагерь в Миссисипи для расформирования. Офицеры заперлись в купе пульмановских вагонов и пили виски, которым запаслись в Нью-Йорке. В пассажирских вагонах солдаты тоже по мере возможностей напивались и, когда поезд останавливался на станциях в небольших поселках, делали вид, что возвращаются из Франции, где именно их стараниями разгромили германскую армию. Поскольку все носили форменные пилотки и утверждали, что просто не успели
