Томми пробирался на своем «Бьюике» в потоке машин, подсчитывая в голове, какими возможностями располагает. У него получились две цифры перед шестью нулями. Две достаточно большие цифры. Неплохо для парня, родившегося в Юханнесхове в конце пятидесятых, тайно покуривавшего сигареты «Робин Гуд», слушавшего Джерри Вильямса и считавшего «Фантомаса» и «Бигглз»[37] крутыми фильмами.
Она негромко напевала ему, мыла его, причесывала ему волосы и каждый день переодевала его в чистую одежду. Продолжала читать ему книгу, которую он читал перед тем, как с ним случилось несчастье, — София нашла ее рядом с его кроватью с закладкой внутри.
Дверь в палату Альберта была приоткрыта. Йенс остановился, заглянул внутрь. Вид матери, ухаживающей за своим не приходящим в сознание сыном, каждый раз потрясал его. В руке он держал колоду карт, которую купил внизу в киоске. Ему представлялось, что они с Софией будут играть в карты, чтобы убить время. Но теперь, когда он стоял перед палатой, перед ним как будто выросла невидимая стена, не дававшая ему войти. Он почувствовал, что не может стать частью жизни Софии и Альберта. И даже теперь, единственный раз в жизни, ему не дано переступить через свои страхи и войти в тепло дома.
София сидела и читала вслух, откинув прядь волос со лба. Как она прекрасна, когда не подозревает о том, что за ней наблюдают.
Йенс повернулся и пошел прочь.
В помещении царила напряженная и подавленная атмосфера. Мужчины напряженно размышляли. Они сидели там же, где всегда: в конференц-зале, из которого Бьерн Гуннарссон устроил себе личную курилку. Гуннарссон был начальником Томми. Пососав свою трубку, он прервал затянувшуюся паузу.
— Что нам известно, Томми?
До этого момента тот сидел, откинувшись на стуле, устремив взгляд в крышку стола. Некоторое время он продолжал смотреть в одну точку, прежде чем поднять глаза.
— Ларс Винге был лабилен. Гунилла опасалась его. Она как-то упоминала об этом между прочим, но я тогда не придал этому значения. Но он, судя по всему, проявлял настойчивость, считал, что способен на большее, чем та работа, которую ему поручают. Звонил ей, посылал письма по электронной почте, был агрессивен, угрожал. Кроме того, совсем недавно его постигли один за другим два несчастья — смерть матери и девушки. Похоже, это совсем выбило его из колеи…
Гуннарссон слушал и курил свою трубку. Томми продолжал:
— Винге отправился в реабилитационный центр, но через несколько дней сбежал оттуда. У нас зарегистрирован его звонок Гунилле в тот вечер, когда он вернулся домой. Возможно, он позвонил ей и попросил о помощи, этого я точно не могу знать. Как бы там ни было, на следующее утро она пришла к нему на квартиру. Он застрелил ее, а потом покончил с собой. Все указывает на то, что он совершил это под воздействием сильнейших препаратов…
— Что за препараты?
— Сильнодействующие лекарства. Он доставал их «левым» путем и злоупотреблял ими. Видимо, у него была долгая история зависимости от них. Я не очень знаю детали, но, по словам Гуниллы, ситуация с употреблением препаратов снова вышла из-под контроля. Возможно, это связано со смертью матери и подруги.
— А расследование? — спросил Гуннарссон, пыхтя трубкой.
Томми потер глаза, словно стряхивая невидимую пылинку.
— Вот тут и начинается самое странное. В конторе на Брахегатан почти ничего не удалось обнаружить. Там оказалось почти пусто: лишь несколько отчетов о слежке, отдельные фотографии и немногочисленные материалы следствия.
— Почему?
Томми сделал эффектную паузу, поднял глаза.
— Не знаю.
— А твои версии?
Янссон напрягся, словно то, что ему предстояло сказать, доставляло ему физическую боль.
— Слушаю, — повторил Гуннарссон, не выпуская из зубов трубку.
— Может быть, дело в том, что у Гуниллы и Эрика ничего не было, что им не удалось продвинуться в расследовании… Во всяком случае, не настолько, как они пытались это показать.
Он произнес эти слова несколько извиняющимся тоном, словно ему трудно было говорить плохое о мертвых.
— Почему ты так думаешь? — хрипло проговорил Гуннарссон.
— Если помнишь, этот метод работы принесла в организацию сама Гунилла. Мы пошли навстречу, дали ей карт-бланш. Возможно, ей стало стыдно, когда все пошло не так, как она надеялась. Или она рассчитывала на финансирование. Понимала, что не получит его, если не продемонстрирует успехи. — Томми пожал плечами. — Однако я точно не знаю.
Гуннарссон глубоко вдохнул и, выбив трубку в ладонь, выбросил пепел в мусорную корзину.
— А убийства в ресторане «Трастен»? — спросил он.
— Этим занимается Антония Миллер. Я передал ей все, что нашел в конторе у Гуниллы, — то немногое, что было. Будем надеяться, что криминологи помогут нам продвинуться в этом деле.
— А этот самый Гусман бежал?
— Да, мы разыскиваем его по всем каналам. Его отец был убит в своем доме в Марбелье примерно в то самое время, когда прозвучали выстрелы в «Трастене». Судя по всему, это мафиозные разборки, куда более масштабные, нежели мы предполагали вначале.
Гуннарссон наморщил лоб:
— Ханс Берглунд?
— В бегах, — ответил Томми.
— Почему?
Янссон покачал головой.
— Не знаю. За ним много чего водилось еще до того, как он начал работать в группе Гуниллы. Похоже, он просто сбежал.
Некоторое время было тихо.
— И где же он?
Томми покачал головой.
— Понятия не имею.
— А Аск? Какого черта он возник во всей этой истории?
Янссон выдержал паузу, прежде чем ответить.
— Я задал этот вопрос Гунилле, когда увидел его в «Трастене». Она ответила, что поручала ему некоторые задачи по наружному наблюдению, чтобы не создавать дополнительной нагрузки штатным сотрудникам.
Гуннарссон посмотрел на него.
— Она так и сказала — не создавать дополнительной нагрузки?
Томми кивнул.
— Почему тогда он покончил с собой, этот Аск? — спросил Гуннарссон.
— Почему люди кончают с собой? Понятия не имею, но он не первый из наших коллег, кто выбрал самый короткий путь. Тебе хорошо известно его прошлое. Никто не желал с ним работать и вообще иметь дел после того, как его с позором выгнали из СЕПО. Он был как прокаженный — никчемный и одинокий… Думаю, он просто чертовски устал.
Томми заметил, как его собеседник чуть заметно кивнул. Феномен под названием «чертовски устал» был хорошо знаком его начальнику.
Гуннарссон глубоко вздохнул:
— Тебе не кажется, Томми, что в этом деле слишком много вопросов без ответов?
Янссон выждал, прежде чем ответить.
— К сожалению…
Это и был его ответ. Где-то внизу шумели машины. Они сидели в здании главного полицейского управления на Кунгсхольмене. Бьерн Гуннарссон снова набил свою трубку, еще раз вздохнул.
— Как поступим?
— Мы мало что можем сделать. Это трагедия, Бьерн. Творение рук безумца по имени Ларс Винге. Ужасная история. Что касается расследования дела Гусмана, которым занималась Гунилла, то мы будем продолжать с теми материалами, которые имеются в нашем распоряжении. То же касается убийств в «Трастене».
Держа наготове спички, Гуннарссон проворчал, держа в зубах трубку:
— В этой трагической истории мы сами отчасти виноваты. Гунилла хотела работать полностью автономно, и мы пошли на это. Мы допустили, чтобы она потерпела неудачу. С другой стороны, если бы она избавилась от этого комплекса девочки-отличницы и попросила нас о помощи, когда обнаружила, что расследование не продвигается, сегодня все могло бы быть по-другому.
Томми прекрасно чувствовал своего босса. Где-то в глубине души Гуннарссон панически боялся — боялся того, что ему придется отвечать за весь этот хаос. Томми только того и нужно было.
— Я возьму все это на себя, Бьерн. Сделаю так, чтобы все устроилось.
Гуннарссон снова разжег свою трубку, сделал несколько глубоких затяжек — дым казался почти голубым. Он пристально смотрел на Томми, пока никотин впитывался в язык и щеки.
— Гунилла и Эрик были нашими друзьями, Томми. Их репутация была безупречна. Я хочу, чтобы ничто не очернило их памяти.
Янссон кивнул.
Эпилог
Август
София пересадила Альберта с переднего сиденья машины в инвалидное кресло. Она знала, что сын ненавидит эту процедуру. Так много мелочей в повседневной жизни он находил унизительными, однако держался мужественно, никогда не показывая слабость или отчаяние. Иногда это пугало ее. Она опасалась, что он копит все чувства в себе.
Однако блеск в его глазах не угас. София заметила это, когда две недели назад он очнулся на больничной койке. Вся ее тревога сразу улетучилась. Это был ее Альберт, который, едва очнувшись, начал задавать ей вопросы, очень разозлился, когда понял, как теперь будет выглядеть его жизнь, через два дня начал плакать, а уже через четыре дня начал шутить с ней, как прежде. Тут настал ее черед погрузиться в горе. Потом он снова начал расспрашивать. Она рассказал все — с того момента, как познакомилась с Гектором в больнице, про Гуниллу и угрозы, до того, как убежала с ним в Испанию. Он внимательно слушал ее, пытаясь понять.
