– Смотри.
...
Камилла Мержи
1965–1981
Луи Мержи
1925–1995
Мари Мержи
1949–1988
Мари-Луиза Мержи
1928–1995– Странно, да? Бабушку звали, как дедушку и ее старшую…
– Дело не в этом. Твоя мама родила тебя в шестнадцать лет ?
– Что? Что ты такое говоришь?
– Посмотри на даты.
Я читала, перечитывала, считала, одиннадцать минус пять, шесть , я покачала головой, нет, я ошиблась, и снова начинала считать, однако пять плюс шесть получается одиннадцать, это точно, я была потрясена, я даже достала из кармана бумагу и ручку и стала решать этот пример письменно. Это невозможно. Эта история невероятная. Эта история невозможная. Мне захотелось взреветь, ноги подкосились, я упала на колени, теперь плита была еще ближе, я прочла имя мамы, Камилла, и подумала: Это глупо, горшок с цветами стоит как раз напротив года ее рождения, мой год рождения написан рядом, но почему нельзя прочесть ее год? Я отпустила руку папочки, запрыгнула на плиту и попыталась передвинуть горшок с красными цветами, которые заслоняли цифры после 1 и 9, но чья-то рука схватила меня за рукав и оттащила назад так резко, что я упала на землю.
– Не трогай, грязно!
Бабушка. Я попыталась объяснить ей, что собираюсь сделать, но она посмотрела на меня взглядом, который говорил: «Даже не пытайся».
Я посмотрела на свои руки, они не были грязными, я не понимала, я видела, как она пришла с горшком в руках, она его только что купила. Я встала, отряхнула комбинезон, мне очень нравятся комбинезоны, гораздо больше, чем юбки, папочка протянул мне руку, c’mon, let's go, Sweetheart [82] , я взяла его за руку, он повел меня, я слушала, как шуршит гравий под его шагами. Я повернулась и увидела бабушку, которая вознесла руки к небу, ее плечи дрожали – теперь я понимаю, что она рыдала, – а дедушка стоял прямой как палка, подняв к ней руки, но не решаясь к ней прикоснуться, а внизу, в конце аллеи, со шпиля собора, который медленно поднимался из-за стены, на меня смотрело игольное ушко.
Я не могла пошевелиться. Я продолжала стоять на коленях, подавленная, перед мраморной плитой с именами и непонятными датами, маленькая девочка ушла с папой, а я осталась, дрожа как листок, у меня все болело, мне хотелось плакать, но слез не было, я не знала, что мне нужно поплакать, не понимала, где нахожусь, что я здесь делаю, я только знала, что меня зовут Джинн, Жанни, Жан, Джинни, я замерзла, был день и одновременно ночь, я не могу стоять, я не смогу сесть за руль, нужно позвонить Жоэлю. Приди за мной, приди за мной, я не могу, я больше ничего не знаю, мои руки протянуты вперед, пальцы лежат на цифрах.
– Джинн? Что с тобой? Джинн?
Голос Сесиль донесся откуда-то издалека. Она теребила меня за рукав.
Я задрожала и закричала:
– Позвони… Жоэлю. Позвони ему! Пусть приедет…
Она залезла в карман моего плаща, достала мобильный, но я видела, что она повертела его в руках и уронила на землю. Я проделала над собой нечеловеческое усилие, наклонилась за ним, взяла двумя руками, руки дрожали так сильно, что я ничего не видела, я нажала на * и на 1, один раз, два, три раза, а когда я увидела, что на экране появилась стрелочка вызова, подумала: «Звони…» Больше я ничего не видела, не знала, сколько прошло времени, я услышала шаги на гравии, чьи-то руки меня подхватили, кто-то держал меня, чтобы я не упала, и потащил меня к началу аллеи. Плачущая Сесиль шла впереди меня, она произносила слова, которые я не понимала, я оглянулась, у могилы никого не было, больше никого. Не отпускай меня, Жоэль, веди меня – It’s me, Jeannie, I’m here [83] , я здесь. – Daddy ? – Да, моя девочка, c’mon, let’s go, Sweetheart.
БАШНЯ
Давным-давно был на свете замок.
Я лежала на спине в кроватке с очень высокими краями, у меня были маленькие пухлые ручки с маленькими пальчиками, которые дергались и опускались к губам, и я их обсасывала ням-ням , а потом они снова поднимались вверх и больно падали мне на нос – аййй.
На фоне прямоугольного неба я видела склонившиеся надо мной растерянные, испуганные, ошеломленные лица, которые смотрели на меня, вытаращив глаза – Что это? – гримасы отвращения – Какой ужас! – слезы – Какое несчастье! – рыдания – Нельзя ее так оставлять, нужно обязательно показать врачу…
Я не хотела, чтобы они звали врача, не хотела, чтобы ко мне прикасались. Не хотела, чтобы врач трогал меня своими грязными лапами. Пусть только попробуют до меня дотронуться! Я красивая, однажды я свершу великие дела, впрочем, вначале я просто встану. Нужно только ухватиться за бортик, и…
Изо всех сил я подняла кулак к небу – я себя в обиду не дам , – маленькая пухлая ручка удлинилась и выросла, маленький кулачок раскрылся, пальцы вцепились в спинку дивана, и я села.
– Смотрите!
Они, все трое, были здесь: Жоэль, Сесиль и мой отец. Сидели вокруг меня. Сесиль заламывала руки и выглядела очень уставшей, бедняжка, мне сказали, что она не спала всю ночь. Папа сидел по другую сторону низкого столика, склонившись вперед, сцепив пальцы, с мрачным лицом, мне сказали, что он резко постарел, бедный папочка. Жоэль сидел на краю дивана, мертвенно-бледный, с осунувшимся лицом, – Что такое, дорогой? – мои ноги лежали на подушках, его руки сжимали мои лодыжки. Очень крепко. На мне была пижама, а сверху плед.
Болела голова. Это была не мигрень, а головная боль как при похмелье или после истерики… или во время гриппа, головная боль, как будто тебя избили до полусмерти.
Была ночь.
Во рту было вязко, мозг затуманен, я не знала, что выпила и почему у меня такое похмелье, но, судя по всему, выпила я немало.
Почему они так на меня смотрят? Может, кто-то умер?
– Я спала? Сколько времени? Daddy?
– Половина седьмого. У тебя кататония [84] со вчерашнего вечера. Мы как раз говорили о том, что нужно вызвать врача и отвезти тебя в больницу.
Я потерла лицо:
– Что?
– Ты не помнишь? – тоненьким голоском спросила Сесиль.
– Что?
– Как мы ходили на кладбище.
– Ах… кладбище… О, папочка…
Мое горло сжалось, я разом все вспомнила, упала на спинку дивана, стала искать руку Жоэля, протянула руку к папе, он вскочил с места:
– I’m here, Sweetie [85] .
– Не двигайся!
– Осторожно! – мягко сказал Жоэль, обнимая меня за плечи.
– Со мной все в порядке, просто я хочу его видеть. I’m sorry, Dad [86] . Я только хочу, чтобы ты сидел напротив, я хочу тебя видеть, слышать и задавать тебе вопросы, хорошо? (Туман в голове вдруг развеялся, и я вспомнила все: кладбище, плиту, цветочный горшок, даты, которые никак не согласовывались, злобные слова бабушки.) Я все вспомнила! Я не сержусь, мне не страшно, мне просто нужно прийти в себя, хорошо? Okay, Daddy?
– Хорошо….
– Ты уверена? – спросил Жоэль.
Я глубоко вздохнула:
– Уверена. Со мной все в порядке. У меня немного болит голова, но в целом я чувствую себя хорошо. У меня был… шок. Но все прошло. Я не умру. Просто мне нужно время, чтобы прийти в себя. Я хочу пить. Пить. Воды… Холодной…
Сесиль побежала на кухню, вернулась со стаканом, наполненным кубиками льда и налила в него воды. Я опустошила стакан, вернула, она наполнила его снова, вода текла по щекам и подбородку, я не обращала внимания, я выпила один за другим четыре стакана, вода была холодная и приятная, я вытерла губы рукавом.
– Итак, – сказала я.
Их глаза засверкали, я почувствовала, что улыбаюсь, это было бы смешно, если бы не было так грустно. Я потеряла сознание, она ждали продолжения, как будто во время моего… отсутствия я ушла в четвертое измерение в поисках объяснения, как будто хотела встретить дух, который передал бы мне сообщение, смысл жизни, последнее слово…
Но я знала, что правда здесь, и больше нигде.
– Итак, это невероятная и невозможная история.
– Какая история? – спросил Жоэль, и по его лицу я поняла, что в течение тех часов, что я была без сознания, он перестал дышать, жить, чувствовать, что его сердце только-только начинает биться.
Я наклонила к нему голову и прикоснулась свежим губами к его сухим губам:
– Моя история, Love. – Я указала на папу. – Жоэль, познакомься, это мой папа, Джон Этвуд. Джон, познакомься, это мой друг, Жоэль.
– Мы уже…
– Возможно, но я не хочу этого знать. Я хочу знать то, что я должна знать, кто такая Камилла и кто моя мама. И почему, Джон… и я буду продолжать называть тебя Джоном, пока не получу ответ… потому что в эту минуту я знаю, кто такие Сесиль и Жоэль, но уже не знаю точно, кто ты и почему мне вчера на кладбище стало плохо. Who are you, John Atwood? [87]
