комбината. Посмотрел на люстру, на деревянные часы. Провел пальцами по фацету настольного стекла. Все в этом кабинете на месте: и письменный стол, и кресло. Не на месте только сидящий в кресле человек — сам директор. Да, такие не растут, такие занимают должность. Вот когда можно ответить на вопрос Шеляденко: «Що такэ Папуша?»
Глава XVI
Объявление о дне и часе расширенного заседания лабораторного совета висело на дверях неделю. В повестке дня значилось: «О качестве выполняемых работ». Но то, что сам директор института изъявил желание присутствовать, всех настораживало.
В «героях дня» оказался инженер Зборовский. С обзором его грубейших ошибок и выступил Гнедышев, человек, не любивший кого-то разоблачать, питающий ненависть к кляузам и кляузникам.
— Что дельного может противопоставить он фактам? Ничего, — хлопнул Гнедышев по столу листками, в которые время от времени заглядывал. — Ему остается одно: изворачиваться и лгать.
Уже по тому, как Гнедышев начал говорить, Ольга поняла, что будет беспощаден. Все подтверждал он документами, неуязвимыми по достоверности.
Запрокинув локти за спинку стула и положив ногу на ногу, Петь-Петух демонстрирует равнодушие: рассматривает полоски своего носка, норовит заговорить с сидящими возле. Улыбается, словно речь идет не о нем.
На столе, чуть ли не вровень с подбородком директора, высится стопка папок. Гнедышев выдернул одну из них, рывком развязал тесемки и положил перед Смагиным — председателем лабораторного совета.
— Вот еще пример. На этой галиматье институт понес материальный ущерб в двадцать пять тысяч рублей. Почему? Да потому, что устройство дренажа по схеме, разработанной инженером Зборовским, не обеспечило осушения даже части территории в районе поселка Турханщино. Почему?.. Спросите об этом автора. Бригаде, которую потом возглавил товарищ Парамонов, пришлось заново провести все исследования.
Гнедышев вынимал папку за папкой, видно заранее их подобрал:
— А срыв сроков технического отчета по строительству Криворецкой ГЭС? А коренная переделка по Березанской ГЭС? Небывалый в институте случай: сотрудники лаборатории предъявили рекламацию на безграмотную работу своего же коллеги! Инженер Зборовский не сделал из этого никаких выводов для себя. — Круто повернулся к нему. — Почему вы считаете, что государство должно оплачивать вашу халатность?
— Что же, за ошибку… на виселицу? — впал в амбицию Петь. — В чертежах и формулах бывают неточности На месте виднее, всегда можно подогнать. У других разве ошибок не случалось?
— Случалось. Но у вас это система.
— Не ошибается тот, кто не работает, — вклинилась Глебова.
Гнедышев строго взглянул на нее: чья бы рычала, твоя бы молчала.
Зимнев, угрюмый Зимнев вдруг порскнул смехом и тут же воткнул в рот потухшую папиросу: если бы подсчитать рекламации в адрес Глебовой…
— Но вот еще одно любопытнейшее творение. — Гнедышев потряс над головой тонкой папкой. — Петр Сергеевич выполнял эту тему пять месяцев. И за все время написал… одну, всего-навсего одну страницу отчета. Маловато? Тем не менее на сей страничке он сумел оклеветать заслуженного деятеля науки Зимнева, старшего научного сотрудника Колосову и даже умудрился привести неверную формулу американского инженера. — Гнедышев снова повернулся к Зборовскому. — Почти все ваши отчеты многократно исправлялись, редактировались в разное время Смагиным, Зимневым, Колосовой. А некоторые полностью переписывались. За что, если не секрет, вам такие привилегии? — И повторил, обращаясь уже ко всем: — За что ему такая привилегия?
Сидя рядом со Смагиным, Ольга время от времени слышит, как беспокойно скрипит он пером по бумаге. Лицо Глебовой бледное, и потому губы кажутся слишком ярко накрашенными.
— Ну а Приднепровье… — Гнедышев вынул из внутреннего кармана пиджака знакомую Ольге помятую телеграмму. Рассказал о неправильных гидроизогипсах, данных Зборовским. О том, что его неверные рекомендации привели к заболачиванию территории, к опасной фильтрации, к размыву плотины. О тревоге дирекции ГЭС. О том, как Колосовой пришлось срочно вылетать на место, а потом разрабатывать новые рекомендации.
В комнате наступила тишина. После некоторой заминки с места поднялся Смагин.
— Кто хочет выступить? — обвел он глазами всех и обратился к сидевшим в дальнем конце комнаты: — Пересаживайтесь поближе: первые ряды у нас не дороже, — попытался шуткой разрядить тягостную атмосферу.
Слово взял Парамонов:
— Поведение инженера Зборовского производит незавидное впечатление. Вместо того чтобы исправлять собственные огрехи, он, прикрываясь флагом научной критики, усердно выискивает промахи у других. Для чего это делает? Смею вас уверить, товарищи, только для того, чтобы при случае, втихомолку, в порядке сплетни, сообщить кому-нибудь за углом.
— Ложь! — крикнул с места Петь-Петух.
— Замолчите! — оборвал его Гнедышев.
— Вам, инженер Зборовский, тоже дадут слово. Если ложь, опровергайте меня. — Голос Парамонова, глухой, протяжный. Бурным проявлением чувств он вообще не отличается. — А к тому, что сказал директор, добавить, пожалуй, и нечего: им заброшено более чем достаточно шайб в ваши ворота, Зборовский. Хочу сказать о другом. Вы часто рассыпаетесь упреками в адрес ведущих сотрудников лаборатории, которые по квалификации и опыту несравненно выше вас: «Я их кормлю», «Я их обрабатываю…» Надеюсь, свидетелей не потребуется? Этого-то отрицать не станете?
— Не стану. Даже вы в свою монографию влепили данные из моей статьи.
— Полагаю, с ссылкой на Зборовского?..
— Ну и что ж, что с ссылкой?
— Ясно? — теперь уже ко всем обратился Парамонов. — Петр Сергеевич малость спутал ссылку на автора с плагиатом.
Пробежал легкий смешок.
— И Колосову, кажется, вы тоже «кормите»?.. Характерный штрих. — Парамонов и в самом деле прочертил карандашом в воздухе линию. — Однажды я ездил со Зборовским на Горную ГЭС. Глядя на защитную стенку, — кто из нас не восторгался этим сооружением? — он пренебрежительно поморщился: «Бросовая работенка!». — Повернулся к нему: — Нехорошее враждебное отношение у вас к людям. Возмутительное и наглое — к старшим товарищам. Вы называете Зимнева обидными прозвищами, вы смеете… — Но, встретившись с недоумевающим взглядом старого ученого, не решился закончить фразу.
Гнедышев взъерошил пальцами волосы. Губы выдают волнение Смагина: то оближет их, то крепко закусит. Даже Глебова не в себе. А Петь-Петух не сдается, что-то суетливо записывает в блокнот: готовится к контратаке.
Ольга тоже сидит с блокнотом в руках и коротко записывает самое существенное из того, что говорится. Записывает не для себя, для Николая, которому на этот раз расскажет все, решительно все.
В партийной группе лаборатории только четверо коммунистов: она, Парамонов и двое техников. Смагин, Глебова и Зимнев беспартийные. Сейчас предстоит говорить ей, Колосовой. Но угнетает мысль: в чем-то с Петь-Петухом и ее большой просчет. Возмущалась им и все-таки мирилась.
— Мне сложно выступать. Скажу лишь одно: согласна с товарищами.
Петь с удивлением посмотрел на нее: не ожидал.
— Что еще о нем сказать? Трудно с ним работать. Не слушает советов, делает все по-своему и… неправильно.
