— Неужели? — фыркнул приказчик.
— А! Конечно, глупостей, если не сказать хуже. Представьте, господин барон, он вообразил, что я приехал сюда для того, чтобы… Но оставим это. Так вот, пока мы тут препирались, его таратайка с грохотом укатила, и господин приказчик, точно так же, как и я, остается перед этой проклятой решеткой. Я звоню раз… Два. Три! Тишина. Звоню, звоню опять… Ничего! И наконец, протрезвонив добрый час, мы поняли, что нас разыграли, проводив к необитаемому замку.
— Или обитаемому только зубастыми псами. — Тут Луицци уже не смог удержаться от смеха.
— И в результате мы вынуждены оставаться здесь. А вдруг кто-нибудь позарится на наш багаж? А унести его мы не в силах…
— Гром и молния! — зашелся от ярости приказчик. — Пусть меня повесят, если я не обломаю свою трость о спину мерзавца, который нас сюда завлек!
— О! Я подам на него в суд, — поклялся также клерк, — я ему покажу, как шутить с порядочными людьми!
— Эй, а в чем, собственно, дело? — подошел Малыш Пьер. — Вы просили проводить вас к замку Тайи, к господину Риго, и вот вы здесь.
— Этого не может быть, нам бы открыли. Мы едва не разнесли этот проклятый звонок в клочья!
— Который? — буркнул кучер.
— Черт тебя возьми! Вот этот, какой же еще? — И господин Фурнишон с бешенством дернул за цепочку, так что трезвон разнесся по всей округе, а собаки за оградой чуть не захлебнулись от справедливого гнева.
— Так это не тот звонок, — спокойно проронил кучер, — усадьба находится в доброй четверти лье, на другом конце парка, и оттуда ничегошеньки не слышно; вот что могло бы вас устроить.
И тогда малыш Пьер нажал на небольшую кнопку, спрятанную в выбитой на приличной высоте нише.
— Боже! Ну и недотепа! — заорал господин Фурнишон, обернувшись к маленькому клерку. — Битый час вы искали другой звонок!
— А как я мог его найти, если он черт знает на какой высоте, — ответил клерк, и в самом деле по причине небольшого роста вряд ли сумевший бы достать до кнопки. — Вы, великан, могучий и ловкий, словно Голиаф{248}, только ругались, как грузчик, вместо того чтобы поискать самому как следует — уж вы бы его нашли, вам стоило только руку протянуть!
— Ну разве можно быть таким недомерком? — разъярился вконец приказчик.
— Ну разве можно быть таким тупоголовым? — еще яростней ответил ему клерк.
— Господа, господа! — прокричал Луицци; он едва сдерживал судорожный смех, пытаясь найти способ успокоить распетушившихся женихов.
— Подите прочь, и там смейтесь, господин барон из берлины, — вы же видите, во что превратилось мое платье и шляпа, да и сапоги уже в совершенно неприглядном виде. — И приказчик выдал своей шляпе несколько нещадных щелчков, приговаривая: — Ох уж этот недонотариус!
— Вы просто смешны, — сказал клерк, — я продрог до мозга костей и, может быть, заработаю воспаление легких из-за вашей дурости.
— Ну да, конечно, из-за моей, — саркастически усмехнулся приказчик.
— Оставьте меня в покое, — завопил клерк, уже совершенно выйдя из себя, — занимайтесь лучше своей драгоценной шляпой!
— Садитесь в экипаж, господин барон, — сказал кучер, — вон кто-то идет открывать ворота.
— Господа, — Луицци встал на подножку, сложившись пополам от неудержимого хохота, — я попрошу, чтобы вам прислали кого-нибудь в помощь и разожгли огонь, чтобы вы согрелись.
Он легко вскочил в берлину, а кучер торжественным шагом вошел на территорию парка, оглядываясь на приказчика и клерка, оставшихся у решетки на страже своих чемоданов и узлов. Пожилая женщина проводила Луицци в комнату, и полчаса спустя барон с немалым удовольствием наблюдал из окна прибытие отягощенных багажом женихов, еле тащивших свои свертки; им неуклюже пыталось помочь некое существо, напоминавшее жокея, в наполовину красном, наполовину синем костюме, крайне возбудившее любопытство Луицци.
VIII
Четыре претендента
Луицци находился в Тайи уже целых два часа, но не было никаких признаков того, что его собираются представить хозяину дома, которому Гангерне заранее отправил рекомендательное письмо. Наконец барон услышал легкий стук в дверь, и тут же в комнату вошла полная женщина лет шестидесяти, а то и больше, с лицом, испещренным морщинами, словно небольшой пруд, изборожденный утками, в платье ужасающе огненного цвета и чепчике, украшенном цепочкой бантиков из желтого атласа. Сделав глубокий реверанс, который достался ей ценой немалых усилий, она жеманно улыбнулась уголками совершенно беззубого рта. Луицци ответил ей изысканным поклоном.
— Сударь, — произнесла достойнейшая дама, — я навестила вас, чтобы узнать, всего ли у вас в достатке. Господин Риго — мой брат. Я же — в девичестве Риго, а по мужу — Турникель. К великому несчастью, в тысяча восемьсот восьмом году я потеряла мужа от прилива крови, вызванного падением с пятого этажа лесов, когда он нес по ним строительный раствор…
— А-а, понятно, — протянул Луицци, — ваш муж был…
— Зодчим, сударь. Но, поскольку он был назначен правительством на должность архитектора, а наш император любил, чтобы начальники подавали пример подчиненным, он стремился быть всегда первым во всем… Прекрасный человек, сударь. Дочь моя, как две капли воды, походит на него, но и не лишена в то же время всех моих лучших черт. Вы скоро убедитесь в этом сами, сударь. Ах, если бы не масса свалившихся на нее несчастий… В конце-то концов, это же не ее вина, да и не моя, ибо я воспитала ее как герцогиню, в неге и изобилии. Так зачем я пришла-то? Спросить, всего ли вам хватает, а то, знаете, хоть мой брат и прекрасный человек, но не совсем разбирается в знаках внимания, подобающих столь знатному гостю, как вы.
— Мне оказали великолепный прием, сударыня, — улыбнулся Луицци, — мне ничего не нужно, не беспокойтесь.
— Ох уж эти слуги, — вздохнула госпожа Турникель и, схватив салфетку, ринулась протирать пыль, — ну, сущие бездельники! Им бы только жрать, пить да дрыхнуть, а до работы им и дела нет! Ну вот, например, эта комната — видите, подметена только в самой середине, а что делается вдоль стен, они и знать не желают! Ничего удивительного: если провести многие годы в обществе дикарей, как мой брат, то разве можно научиться так разбираться в людях, как я, всю жизнь прожившая с этими прохиндеями бок о бок!
— Само собой разумеется, сударыня, — промолвил Луицци и, спасаясь от облаков пыли, поднятых стараниями госпожи Турникель, бросился открывать окно.
— Будьте осторожны, — тут же отреагировала добрая женщина, — не открывайте окно, это может вам навредить: сейчас легко простудиться. Я говорю со знанием дела, ибо у меня немалый опыт по части врачевания, к тому же я изучала медицину на акушерских курсах.
— Не волнуйтесь, сударыня, я знаю отличное лекарство против всякой заразы: хорошая сигара ежеутренне…
— Вы абсолютно правы, сударь. А главное, сигара исключительно полезна для желудка. Я убедилась в этом на море, когда курила без конца из-за эскорбуты{249}, замучившей всю команду.
— Вы много путешествовали, сударыня? — спросил Луицци.
— Я два раза была в Англии, чтобы повидаться с Генией и подержать на руках внучку. Гения — это моя дочка, сударь… Да вот она идет по двору, вон там, внизу.
В этот момент Луицци и в самом деле увидел под окном спешившую куда-то пышную и красивую молодую женщину. Госпожа Турникель заорала во всю мощь своих легких:
— Гения! Доброе утро, Гения!
Носящая это странное имя персона резко остановилась, подняла голову и, казалось, была сильно удивлена, обнаружив рядом со своей матушкой любопытствующую физиономию Луицци. Она поздоровалась с некоторым смущением и неуловимым знаком подозвала уже замеченное раньше бароном жокееподобное существо. С боязливым и покорным видом оно приблизилось к хозяйке, с предельным вниманием выслушало все, что та приказала, и стрелой помчалось к дверям усадьбы. Едва Луицци потерял его из виду, как дверь распахнулась, и жокей галопом ворвался в комнату; подойдя к госпоже Турникель, по-прежнему стоявшей у окна, он прокричал:
— А-а-а-а, мама тама внизу, а-аа-а!
— Чего тебе надобно, чудо размалеванное? — обернулась к нему госпожа Турникель.
— А-а-аа-а, — повторил жокей, — мама тама внизу-у… Гения, Гения.
— А! Дочка меня зовет, правильно?
Жокей утвердительно закивал в сторону двери.
— Ну хорошо, хорошо. Честь имею, сударь, — поклонилась Луицци госпожа Турникель. — Через какие-то полчасика будет завтрак; не прозевайте звонок.
— О, сударыня, премного благодарен вам за заботу, — произнес Луицци.
Он проводил до дверей славную женщину, не перестававшую исполнять изысканнейшие реверансы. Едва закрыв за ней дверь, Луицци позволил прорваться наружу распиравшему его смеху, и тут же услышал ответный едкий смешок; он обернулся и увидел жокея, который надрывался от смеха, передразнивая внушительные осанистые манеры госпожи Турникель. Жокей представлял из себя весьма занятное создание: лицо, целиком покрытое татуировками, прилизанные черные волосы, горящие и полные лукавства глаза, сверкающие белизной длинные и острые клыки; на вид ему было около двадцати пяти лет. Луицци оборвал свой смех и с нескрываемым любопытством уставился на дикаря. Такое пристальное наблюдение смутило жокея; он замолчал и вытянулся у стенки по стойке «смирно», уставившись на барона полным недоверия взглядом из-под бровей. Луицци не прекращал внимательно рассматривать его, и жокея все больше начало разбирать беспокойство: он задергался, стреляя туда-сюда глазами, и наконец, обнаружив в углу комнаты видимо искомую запыленную пару сапог барона, с радостным воплем схватил их и умчался с такой скоростью, что Арман не успел задать этому необычному существу ни одного вопроса.
