— В другой раз, — сказал Рубцов. — Вот проверю, чему ты научился, и разрешу разок поохотиться.
— Только разок?!
В голосе его было столько недоумения и горечи, что бойцы дружно захохотали. От немцев снова отозвался пулемет, пули дробно сыпанули по камням.
— Ну, мне пора, — сказал Рубцов. — Да и тебе тоже. К утру пополнение придет, накормить нужно.
— Тю, чем я их накормлю?! — горячо выкрикнул повар, и бойцы снова засмеялись.
— Тебе видней. Сготовь какой-нибудь суп.
— Да разве одним супом накормишь?! А продуктов мало, только к утру подвезут.
— Костоеды! — выругал Рубцов нерасторопных снабженцев. Он всегда их так ругал, хотя и понимал, что не всегда они бывали виноваты. — А может можно одним супом?
— Они ж голодные.
— Почему так решил?
— Что я пополнение не знаю?!
— Придумай что-нибудь.
— Хлеба надо побольше, — помолчав, сказал повар.
— Как ты их одним хлебом накормишь?
— Я знаю как. Вы только распорядитесь насчет хлеба.
— Распоряжусь.
На том и кончились разговоры. Потому что надо было молчком ползти меж камней, чтобы миновать со всех сторон простреливаемое пространство возле башни. Только когда спустились к бухте, разогнулись и пошли в рост: под обрывами были безопасные участки.
Внезапный грохот заставил присесть. Взрывная волна отскочила от противоположного берега оглушающим эхом. Сразу было и не понять, где взорвалось, но взорвалось что-то немалое, может быть, целый склад боеприпасов. Первой мыслью было, что взрыв произошел на батарее береговиков капитана Драпушко, стоявшей на той стороне бухты. Но тут же Рубцов сообразил, что тогда эхо было бы другое и что всего скорей взрыв произошел на склоне высоты 212, где сидит в обороне левофланговая шестая рота.
Не прячась больше под скальные обрывы, Рубцов бегом ринулся к штабу второго батальона, в темном дверном проеме налетел на комбата-2 майора Ружникова.
— Что?!
— Бочка, товарищ майор. Только что сообщили.
— Какая бочка? Что еще за бочка?!
— Немцы скатили.
— Пошли!
Он размашисто пошагал по тропе, потом по знакомому ходу сообщения, перебежал, согнувшись, освещенную луной площадку, снова нырнул в черноту закрытой траншеи. Сзади, почти в спину, дышал комбат, слышался торопливый топот других сопровождающих. Под обрывом, где скальные выступы ближе всего подступали к бухте, Рубцов увидел первых раненых. Их стаскивали со склона, усаживали и укладывали здесь в непросматриваемом с горы пространстве.
— Что? Много? — спросил первого попавшегося бойца.
— Много, — раздраженно отмахнулся тот, не разобрав в темноте, с кем говорит.
— Убитых?
— Не, больше контуженных.
— Слышу катится, — возбужденно заговорил кто-то из темноты, должно быть, легко раненый. — Думал камень сорвался, глянул — бочка.
— Точно разглядел?
— А как же. Громыхает, железная. Хорошо я спрятался, а то… Подчистую кругом вымело…
Раненый говорил возбужденно, почти радостно, как всегда бывает, когда человек вдруг осознает, что ему несказанно повезло и он, который должен был быть убитым, жив вот и может говорить, рассказывать.
Вслед за майором Ружниковым Рубцов пополз по склону горы, замирая за камнями, снова и снова ужасаясь условиям, в каких приходится воевать. Днем здесь не пройти. Людей сменить, раненых вынести, боеприпасы доставить, обед — все только ночью. Может ли долго стоять оборона в таких условиях?… «Должна!» — мысленно рассердился Рубцов на собственные сомнения. — Конечно, лучше бы взять эту проклятую высоту, как взяли Генуэзскую крепость. Три раза переходила из рук в руки, а все-таки взяли…
С высоты ударил пулемет, пули заныли рядом, рикошетируя от камней. Рубцов замер на месте, выругав себя за неосторожность. Ночь вон, какая лунная, всякое шевеление видать. И адъютант, и майор Ружников застыли за камнями, пережидая.
Окоп, куда Рубцов, в конце концов, вполз, перевалив через бруствер, был достаточно глубок, в нем можно было разогнуться и оглядеться.
— Где она рванула? — спросил у бойца, сидевшего в окопе.
— А вон там. — Боец показал в замутненную луной даль, где была чистая, будто выметенная площадка без единой, привычной в этом хаосе камней, тени.
— Ты видел?
Кто видел, того уж нет. А я на дне окопа сидел, тем и спасся. Товарищ майор, — вдруг жалобно заговорил боец, — а если они, заразы, повадятся бочки скатывать, что тогда делать-то?
— Как повадятся, так и отвадим, — бодро ответил Рубцов. — Разве не так?
— Так-то оно так…
Весь остаток ночи эти слова бойца звучали у него в ушах. Точнее, не сами слова, а тон, каким они были сказаны. Так мог говорить человек, понимающий свою обреченность.
А перед рассветом к штабу полка подкатила «эмка», приехали комендант первого сектора обороны полковник Новиков, а с ним представитель штарма майор Ковтун и еще какой-то незнакомый Рубцову подполковник.
Новиков и Ковтун были под стать друг другу — оба быстрые, подвижные, легкие на шутку, но дело схватывающие с полуслова, полунамека.
— О, богато живешь! — заговорил Новиков, входя в помещение штаба, быстро оглядывая комнату с заколоченными наглухо окнами. Большая тень его металась по стенам, завешанным шинелями, фуражками и шапками, оружием. — Настоящая лампа со стеклом не у каждого.
— У нас много чего есть, — сдвинул густые брови Рубцов.
— Ну-ка, ну-ка?…
— Корова есть, «Звездочка»…
— Во, корова есть! — восторженно повторил Новиков, обращаясь больше к подполковнику, из чего Рубцов заключил, что праздный разговор этот затеян для ознакомления подполковника с делами полка.
— Баня есть, парикмахерская, художественная самодеятельность…
— Ну, этим никого не удивишь.
— Свои изобретатели есть. Один боец приспособил легкий миномет для стрельбы на ходу.
— Немцы тоже изобретают, — сказал подполковник.
— Изобретают, — вздохнул Рубцов. — Бочку скатили. Набили взрывчаткой, гаек внутрь насыпали, железок всяких и пустили сверху там, где камней поменьше, где верняком знают, что до наших окопов докатится.
Мелькнула какая-то мысль, показавшаяся важной, но тут майор Ковтун подал голос, спросил:
— А что, Герасим Архипович, ноги-то все болят?
— Болят, — поморщился Рубцов, подумав вдруг, что разговоры эти неспроста: уж не собираются ли переместить его с полка куда полегче?
— Что с ногами? — спросил подполковник.
— Обморожены, вот и тянут, не дают покоя.
Новиков снова шагнул из угла в угол, косясь то на лампу, то на свою тень, сказал весело:
— Теперь все ноет: «Перед морозом что-то мне не спится».
— Теперь вам, действительно, не до сна, — сказал подполковник. — Что с бочками-то делать? Едва ли они одной ограничатся. Так и будут скатывать?
— Не будут, — угрюмо ответил Рубцов.
— А что вы сделаете?
— Не пустим.
— Как?
Рубцов вдруг понял: подполковник этот — военный инженер из той большой группы, что в начале января прибыла в Севастополь для укрепления рубежей обороны, и сразу успокоился. Не раз в полк приезжали комиссии, смотрели, спрашивали, спорили: может полк держаться в таких условиях, когда враг над головой, или не может? Теперь, видно, вопрос этот отпал, видно, в штарме окончательно поверили в стойкость пограничников, раз речь пошла об инженерном укреплении рубежей.
— Так ведь не везде бочку скатишь, только в некоторых местах склоны сравнительно ровные. А мы их сделаем неровными, камней натаскаем, загородимся.
Эта мысль только теперь пришла ему в голову и сразу показалась спасительной.
— Лучше рогатки выставить, — оживился подполковник. — Сварить из рельсов, из балок…
В доски, закрывающие проемы окон, гулко ударилась волна далекого взрыва. Рубцов выскочил на крыльцо. Рассвет уже обозначил конусообразные отвалы бывших флюсовых рудников, загораживавших вид на Балаклавские высоты. Подтаявшая накануне земля была высушена ночным морозом, и снова появились на ней белые пятна то ли инея, то ли нанесенной невесть откуда снежной крупы.
— Похоже, опять бочку скатили, — сказал лейтенант Козленков. Высокий, какой-то весь подтянутый и аккуратный, будто не ползал вместе с командиром полка по грязным склонам, он стоял рядом, всем своим видом показывая, что ждет приказаний. Рубцов оглядел своего адъютанта с головы до ног и вдруг пожалел о своем недавнем решении выдвинуть его на командирскую должность. Но жалость тут же и растворилась — не до нее было.
— Разрешите, товарищ полковник? — взволнованно спросил Новикова, тоже вышедшего на крыльцо.
Тот все понял, обернулся к инженеру-подполковнику:
— Поезжайте с командиром полка. На месте разберетесь.
Рубцов не стал дожидаться, когда отъедет начальство, умчался на своей полуторке к Балаклаве. Потом они долго шли ходом сообщения с сухими промороженными стенками, перебегали открытые площадки, снова спрыгивали в траншеи. Под скалой, как и ночью, опять сидели и лежали раненые и контуженные. И майор Ружников был тут, поджидал командира полка.
