— Ну, как Лапландия, ножки «бо-бо»!? — Максим подсел к Оула и похлопал по колену.
— Все хорошо, — как мог спокойно ответил тот и даже попробовал улыбнуться.
— Покаж, покаж, приятель, — серьезно проговорил Максим. — Савелий, подойди-ка сюда.
— О-о-о! — чуть не хором вырвалось у всех, когда Оула снял ботинки и размотал портянки. — Это, дружище, насколько я понимаю, весьма серьезно! Что будем делать, Савелий!?
Проводник смотрел спокойно, казалось, даже равнодушно.
— Давай, промой в реке свои раны, — предложил Максим.
Ефимка сморщился как от собственной боли.
Пока Оула смывал кровь, Савелий достал из своей пайвочки небольшой туесок. Покопавшись в нем, извлек сверточек с черной маслянистой мазью, больше похожей на смолу. Подцепив жутко вонючее содержимое пальцем, он обмазал ею ранки Оула. Затем нашел трухлявый ствол дерева, разломал верхние слои и, достав изнутри несколько темных комочков, раздавил их в руке и присыпал раны. После чего Максим осторожно намотал портянки, обильно присыпанные теми же древесными гнилушками.
— Щас мы тебя как хантыйского князя повезем в лодке.
— Нет…, я сам…, — попытался возразить Оула.
— Давай-ка… сам!? Тогда уж точно ноги до колен сотрешь, терпеливый ты наш! Время подвигов еще впереди или, как выражался мой старшина, спереди.
Прошли первые пять дней. Ноги у Оула зажили, тело окрепло. Он все больше и больше приобщался к оружию Савелия — луку. Первый раз, шутейно пробуя стрельнуть, Оула едва-едва натянул тетиву и пустил стрелу далеко от цели. Он не ожидал, что это древнее оружие окажется столь сложным в обращении. Лук действительно только на первый взгляд выглядел простым. Многослойный, проклееный каким-то прочным составом, на концах и посередине плотно обмотанный оленьей жилой, растопленной на огне, лук выглядел внушительно и солидно. Просаленные, потемневшие от времени и крови стрелы были нескольких видов и хранились в плоском деревянном ящичке-колчане. Одни из них были длинные, другие — покороче, с острыми металлическими и костяными наконечниками, были и с тупыми, словно толкушка, и наподобие вилки…
Оула упорно, не обращая внимания на обычные шутки Максима, стрелял и стрелял из лука при любой возможности. Савелий сначала с неохотой давал ему свое оружие, но потом успокоился, видя как аккуратно, бережно и уважительно тот к нему относится. Прошло еще несколько дней и Оула стал стрелять довольно прицельно. Конечно, до Савельки ему было далеко, но дело потихоньку двигалось. Еще через пару дней Оула наконец-то сам подстрелил птицу. Научившись у Савелия тонкому свисту, которым тот подманивал рябчиков, Оула попробовал и получилось. Рябенькая птица села так близко, что первая же стрела попала в цель. С этого момента в нем проснулась дремавшая до поры охотничья страсть. Причем именно к такой бесшумной охоте. Оула был окрылен.
Савельке нравился этот молчаливый парень с сожженным лицом. За все время, что они прошли вместе, он и десяти слов не сказал. Все делал молча, основательно, неспешно. Если брался за костер, разводил быстро, умело и экономно. Ладил шалаш так, как будто всю жизнь только этим и занимался. Особенно поразил он Савельку своим упорством в овладении лука. «Этот парень наш, не пропадет в тайге и другим не даст…» — с симпатией думал он о молчуне.
Со временем все трое постепенно втянулись в походную жизнь. У каждого определился круг обязанностей. Переходы уже не давались с таким трудом, как в первые дни.
На привалах или ночевках много говорили. Особенно разговорчивым был Максим. Своей говорливостью он скрывал растерянность. Его угнетало, что Савелий с Ефимкой скоро уйдут, а ему с Оула идти да идти!.. Но куда и сколько…, а главное — зачем!? Вопросы лезли и лезли в голову, особенно, когда все засыпали. Жалко было расставаться. Он привык к обоим. Привык не думать о маршруте, еде, привалах. Савелий спокойно и уверенно вел их. Как-то будет без него!?
Ручейки и речушки, волоки, перешейки, скальные замки и лесные чащи чередовались, сменяли одно другое…
Однажды, огибая галечную косу, которая крутанула русло чуть ли не по кругу, увидели медвежонка! Он выкатился на отмель прямо из тайги и бежал к воде как-то боком, смешно подпрыгивая, по-хулигански озираясь назад и прижимая ушки. Он громко порявкивал, явно донимая кого-то своим поведением. Подбежав к воде, медвежонок увидел проплывающую лодку и замер в недоумении. Перенеся все свое внимание на людей, он забыл об игре. Черненький меховой комок стал вытягиваться, одновременно крутя головой то в одну, то в другую сторону. Он не боялся. Было очевидно, что ему крайне интересно, что же такое плывет по его реке. Интересно было и людям, которые застыли от неожиданности и не спускали глаз с озорника. На противоположном, крутом берегу замерли и собаки. Они тоже не сводили глаз с медвежонка.
— Мишка, давай к нам! — спохватился Максим. — Савелий, поворачивай к берегу…
Медвежонок смело вошел в воду, продолжая покручивать головой, принюхиваться и разглядывать неожиданных гостей. Он забредал все дальше и дальше.
— Савелий, ты что!? — Максим в недоумении повернулся к проводнику, который торопливо забирал к другому берегу, где было глубже и течение сильнее. — Ну-у, я так не играю мужики…
Не успел Максим договорить, как из темной чащи огромным, живым ядром выстрелила медведица… Разбрызгивая во все стороны гальку, она неслась по косе прямо к лодке. Перепрыгнув медвежонка, она врезалась в воду, как балан на лесосплаве, подняв стену воды, и заработала всеми лапами, быстро приближаясь к лодке. К воде с лаем кинулись и собаки. Они метались вдоль берега, не решаясь плыть к зверю.
Тут уж не до шуток и забав. Оула схватился за шест и, рискуя зачерпнуть бортом воду, встал на ноги и подналег, помогая Савелию. Даже Ефимка, сидящий на носу греб ладонями, ускоряя движение… А вот Максим схватился за винтовку, и кто знает, чем бы обернулась погоня для мохнатого чудовища, если бы Савелий не перехватил ствол..:
— Зачем бить!? — строго и вместе с тем просительно воскликнул он. — Нельзя бить! Она здесь хозяйка, не мы!
Поняв, что не догнать, медведица рявкнула, вызвав эхо, которое далеко покатилось по реке, и повернула назад. Выйдя на берег, она по-собачьи отряхнулась, еще раз громко «руганула» непрошенных гостей и поддав лапой своему мохнатому хулиганчику, да так что тот сделал несколько оборотов через голову, с достоинством косолапо пошла в лес.
— Да-а, это вам не пуп царапать! Сама хозяйка чуть-чуть нас не обласкала… Молодец Савелий, что ослушался меня! От имени интернационального отряда объявляю тебе благодарность!.. — не радостно и зауныло, все еще под сильным впечатлением от пережитого страха проговорил Максим, убирая винтовку. — Савелий, а если она все же догнала бы нас, что тогда!?.. — озираясь по сторонам, спросил Максим. — Что бы ты стал делать!? — он развернулся к проводнику и внимательно посмотрел на него.
К мужичку вернулось лукавство и снисходительность.
— Зачем бить!? Убьешь ЕЕ, надо бить маленького. Без НЕЕ малыш умрет. Мясо пропадет. Шкура тяжелая, не терпит в дороге, выбросишь…
— Глядите, глядите! — опять подал голос глазастый Ефимка.
В тихой обширной заводи, что раскинулась слева по ходу лодки, плыла белоснежная лебедь с выводком сереньких, пушистых комочков.
— Вот здорово, пять штук!.. — продолжал любоваться паренек. А на Максима вдруг накатило что-то из прошлого: зоопарко-асфальтного, нарзанно-сиропного…
Повсюду стон и свист, и пенье,Хлопочут птицы день-деньской.Они вернулись в край родной,Блистая брачным опереньем.
За очередным поворотом, куда с лаем кинулись обе собаки, опять неожиданная встреча. И вновь медведь. Небольшой пестун издали казался совсем черным. Он долго бежал вдоль пологого берега, боязливо оглядываясь на лай, пока резко не повернул и не скрылся в лесу. Собаки, судя по их удаляющемуся лаю, последовали за ним.
— Тут что, медвежье царство!? — Максим опять развернулся к Савелию.
Тот мерно греб своим стреловидным веслом, загребая то с одной стороны лодки, то с другой и хитро поглядывал из-под своих век-шторок. Что мог ответить Савелька на такой вопрос чужим людям…
Проплыв несколько поворотов, Савелий причалил к берегу.
— Собачек позову, — тихо сказал он и, взяв топор, вылез из лодки. Ребята молча наблюдали за тем, как он подошел к ближайшей высоченной пихте, одним взмахом топора сделал небольшую затеску и, широко размахнувшись, с силой ударил обухом по этой затеске. Гулко и певуче ответила пихта на удар, еще на один и еще. Три раза ударил Савелька по затеске. Три раза глухо прокричала пихта, далеко разнося по тайге свой голос.
Не проплыли и ста метров как на берегу опять появились собаки.
— Там, — Савелий махнул рукой перед собой, — мой юрт. Три дня идти. Там, — он махнул чуть левее, — Таюта — Ефимкин дядя. Можно за два дня добраться. А там, — он повернулся влево чуть не под девяносто градусов — за Камень идти. Много дней. Савелка десять дней будет идти до поселка… Мансин с Улой хватит два раза по десять. — Мужичок как обычно хитровато улыбался.
