он как раз был милиционером, работал в уголовном розыске) сильно отругал меня за что-то. Мать, будучи беременной, его поддержала. Мне было очень тоскливо и одиноко. Я стоял в коридоре и слышал, как они говорили обо мне. Отец между делом сказал, что было бы хорошо вернуть меня в интернат. А мать ему: «Я же говорила, не надо было его усыновлять! Скоро у нас будет свой ребенок, куда девать этого?!» Они не знали, что все это я слышал. Когда они уснули, я прокрался к шкафу, где хранился пистолет. Я знал, где он лежит, так как был очень внимательным и всегда все запоминал. Отцу я выстрелил в голову, специально приложив ствол к виску. Мать проснулась и закричала. Я выстрелил в нее, пули попали в грудь и живот. Она умерла, но ее вздутый живот вдруг зашевелился. Видимо, ребенок был еще жив. Мне было интересно, и я задрал ночную рубашку. Увидел, как между ног матери течет кровь. Потом я узнал, что выстрел убил ребенка. А тогда… я засунул пистолет отцу в руку, согнул ее так, чтобы его кисть была возле головы. Что в итоге? Муж на Новый год сошел с ума, убил беременную жену и покончил с собой. Такова официальная версия происшедшего… Вот, собственно, моя настоящая история.
На протяжении всего повествования Таро даже не выглядел удивленным. Казалось, именно это он и ожидал услышать от режиссера.
– Наверное, круто совершить двойное убийство в двенадцать лет? – только и сказал он. – Вернее, тройное. Я забыл о ребенке.
– Я не знаю. Но могу сказать одно – я до сих пор чувствую прикосновение пальца к спусковому крючку. Я ощущаю тяжесть и прохладу пистолета. И запах свежей крови. И чувствую возбуждение от этого. Наверное, это событие сильно повлияло на мое решение снять «Седую ночь»… Но это все лирика, Женя. Меня интересует, почему ты решил разворошить это старое дерьмо. И как ты сумел раскопать правду?
– Я с самого начала был уверен, что ты лжешь. А когда ты лежал на койке, после того как мы с Ухом тебя обмыли после «кинотеатра», ты бредил. И я услышал очень много интересного, в том числе и о твоих приемных родителях…
– Как все просто, – зевнул Рэд. – Что-то у меня глаза слипаются. Так что там с такси? Пожалуй, мне пора ехать.
– Поедешь. Только после того, как я тебе кое-что покажу.
Таро вновь потянулся к тумбочке. На этот раз он выдвинул третий ящик, самый нижний. Достав оттуда какую-то замызганную книжицу, он положил ее на стол и подвинул к режиссеру:
– На, ознакомься.
Рэд равнодушно глянул на странную брошюру горизонтального оформления. Она была тоненькая и маленькая, с донельзя истрепанной и исчерканной фломастерами обложкой.
– «Ох и Ах идут в поход», – вслух прочитал он. – И зачем ты мне подсунул это? Я видел этот советский мультфильм.
– Ты что, так и не понял? «Жили рядом Ох и Ах, – нараспев заговорил Таро. – Друг от друга в двух шагах… Ах – шутник и хохотун, Ох – отчаянный ворчун…»
– Когда мы были в «кинотеатре», ты упоминал, что дети читали эту сказку, – сказал Рэд, начиная листать книжку. Ветхие, пожелтевшие от времени и частого использования листы едва держались, вот-вот грозя оторваться.
– Я был уверен, что ты догадаешься, – произнес писатель, и голос его посерьезнел. – Это ведь та самая книга, старик.
Переворачивая очередную страницу, Рэд замер – в книжке лежало фото. Старое, измятое, с оторванным краем. На нем, очевидно, была изображена семья – мама и трое детей. Глянув на лицо женщины, Рэд вздрогнул – он сразу узнал Ирину. Его взор переместился на рыжеволосую девочку, сидевшую на коленях мамы. И чем внимательнее разглядывал ее режиссер, тем холоднее становилось у него внутри. Фиолетовые бантики, платье в горошек… Точь-в-точь Ах. А вот этот мальчик рядом, с внимательным и недоверчивым лицом, ему тоже очень кого-то напомнил…
Черт… Это…
Рэд недоверчиво посмотрел на Таро.
– Сильно я изменился, правда? – тихо спросил писатель. – Ну да, годы к нам неблагосклонны. Тем более вредные привычки, знаешь ли. Водочка и соленая пища. Вот эти орешки, например.
– Это не ты, – хрипло пробормотал Рэд.
– Это я. Эту книгу я читал своей сестре Ане, пока вы и еще трое уродов убивали мою мать, – спокойно проговорил Таро. – А потом Аня повесилась. А Эх, мой брат, ждет не дождется, когда я дам ему команду подвесить тебя на крючьях. Так что кожа со спины для моей книги – детский лепет по сравнению с тем, что тебя ждет впереди.
Рэд оттолкнул от себя книжечку, словно она была ядовитой.
– Мне… мне нужно ехать, – сказал он, тяжело дыша. Попытался встать, но тут же сел обратно – так сильно кружилась голова. Руки и ноги стремительно наливались тяжестью, в голове появился странный свистящий шум, какой бывает у пробитой камеры.
– «Ах – веселый непоседа, – грустно продолжил Таро. – Пригласил в поход соседа – Мы с тобой увидим лес, полный сказок и чудес…»
– Этого не может быть! – закричал Рэд, бледнея. – Ты все придумал!
– Мы с Эхом ждали этого момента двадцать пять лет. Твое кино, Рэд, яркий пример, как можно превратить людей в чудовищ. Алексей истреблял собак и бомжей. Юрий убил собственную жену, после чего мог удовлетворять свою похоть только с мертвыми проститутками. Жанна обрекла на мучительную смерть свою годовалую дочь. Ты их сделал такими.
Щелкнул замок, и в комнату вошел Эх. Сложив на груди свои огромные руки, он молча смотрел на задыхающегося режиссера.
– Ты… мне что-то подсыпал!
Таро ухмыльнулся, приближая к Локко свое раскрасневшееся от выпивки лицо:
– Я же говорил, пить вредно…
Рэд хотел крикнуть, что Таро его обманывает. Что все это полный бред и не может быть правдой, потому что не может быть правдой в принципе. Он также хотел крикнуть, что у него много денег, но вопль застрял в его глотке. А потом он провалился в темноту.
* * *
Когда Рэд разлепил глаза, он испытал острое чувство дежавю. Вновь тесное, сумеречное помещение, отделанное стальными листами, только втрое меньше того, в котором он был с актерами своего фильма пару дней назад. Перед ним толстое пуленепробиваемое стекло. Оно еще не исцарапанное, чистое и прозрачное, как предрассветный воздух. Всего один железный стул напротив экрана и ведро в углу для отправления естественных надобностей. Рядом со стулом валялась дохлая крыса, задрав скрюченные лапки вверх.
Шторы разъехались в стороны, и ошарашенный Рэд увидел на экране пританцовывающую Ах.
– Привет, старый говнюк, – кривляясь,
