Крик коршуна на сумрачном откосе,
Дорог житейских рытвины и гать.
На всём своя – для взора – позолота.
Но мерзок сердцу облик идиота,
И глупостей я не могу понять!»
Впрочем, Константин Бальмонт никогда не позволил бы себе назвать критикующего его оппонента «идиотом» или «глупцом» — он слишком хорошо был воспитан.
Авторы тогдашних газетных статей, видимо, воспитывались как-то иначе, поэтому, описывая многочисленные выступления Маяковского, в выражениях не стеснялись. Как его только ни называли тогда! И «желторотым верзилой», и «ухарем с окраины», и «ломовиком из Замоскворечья», и «вышибалой», и «громилой-футуристом», а также «до хрипоты орущим о себе» и «самовлюблённым жокеем». Сам Маяковский, как мы помним, к этому перечню добавлял: «просто сукиным сыном».
Тогдашний товарищ Маяковского Лев Шехтель вспоминал:
«Я помню, после чествования Бальмонта мы с ним встретились на Садовой. Маяковский спрашивает о моём впечатлении. Я говорю, что всё очень блестяще, но почему такой полемический тон, это совсем не нужно.
– Нет, это как раз то, что нужно».
Бальмонт мог бы ответить Маяковскому ещё одним стихотворением – «Sin miedo» (из сборника «Будем как солнце»):
«Если ты поэт и хочешь быть могучим,
Хочешь быть бессмертным в памяти людей,
Порази их в сердце вымыслом певучим,
Думу запали на пламени страстей…
Чтоб твои мечты вовек не отблистали,
Чтоб твоя душа всегда была
Разбросай в напевах золото из стали,
Влей огонь застывший в звонкие слова».
Так уж получилось, что через несколько дней Маяковский опубликовал «звонкие слова» своего «вымысла певучего».
Глава четвертая
Начало признания
Первая книжка
17 мая 1913 года вышла в свет первая книжка стихов Маяковского, названная им очень просто – «Я!». Кроме самого автора в процессе издания участвовали его друзья, соученики по Училищу: Лев Шехтель и Василий Чекрыгин.
Лев Шехтель:
«Штаб-издательской квартирой была моя комната. Маяковский принёс литографской бумаги и диктовал Чекрыгину стихи, которые тот своим чётким почерком переписывал особыми литографическими чернилами.
Наконец приготовленные к печати листки были собраны с большой осторожностью (ибо литографская бумага чувствительна к каждому прикосновению пальцев) и снесены в маленькую литографию, которая, как помнится, помещалась на Никитской, в Хлыновском тупике.
Через две-три недели книжонка «Я!» с рисунками Чекрыгина и моими была отпечатана в количестве триста экземпляров. Маяковский разнёс их по магазинам, где они были довольно скоро распроданы».
В книжке было всего четыре небольших стихотворения. Первым стояло то, что называлось «Я»:
«По мостовой
моей души изъезженной
шаги помешанных
вьют жёстких фраз пяты.
Где города
повешены
и в петле облака
застыли
башен
кривые выи, —
иду
один рыдать,
что перекрестком
распяты
городовые».
Любопытно, что у Бальмонта (в сборнике «Только любовь. Семицветник», вышедшем в 1903 году) тоже есть строки о «душе» и об отношении поэта к окружающим его людям:
«Я ненавижу человечество,
Я от него бегу спеша.
Мое единое отечество —
Моя пустынная душа».
У Маяковского прочитывается другое. Поэт заявляет о том, что события, связанные с кончиной отца, как бы прошагали, протопали по душе сына. И он, продолжая грустить по ушедшему лесничему, готов оплакивать уход из жизни других людей. Не случайно же поэт видит в перекрёстке крест, на котором «распяты городовые», и он «рыдает» по ним.
А тут же – с мостовой его «души изъезженной» — доносятся «шаги помешенных», которые «вьют жёстких фраз пяты». Кто они такие – эти «помешанные»? И что за «жёсткие фразы» нашёптывают они поэту? Ответа на вопросы стихотворение не даёт. Посмотрим, нет ли его в других стихах?
Следующим в книжке идёт стихотворение «Несколько слов о моей жене»:
«Морей неведомых далёким пляжем
идёт луна —
жена моя.
Моя любовница рыжеволосая».
Здесь Маяковский выступил как провидец, указав цвет волос своей грядущей спутницы жизни, которой он станет посвящать свои стихи:
«… это ж дочь твоя —
моя песня…»
Далее следовало «Несколько слов о моей маме»:
«У меня есть мама на васильковых обоях.
А я гуляю в пёстрых павах,
вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу…»
Стихотворение перегружено образами, поэтому понять его трудно. Взять, к примеру, хотя бы строки:
«И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой,
окровавит гаснущая рама…»
Речь идёт всего лишь о заходе солнца – когда на лоб падает отблеск красного заката. Слово «окровавит» вставлено для усиления поэтического образа. Звучит, безусловно, красиво! Но до смысла попробуй доберись!
Завершало книжку стихотворение «Несколько слов обо мне самом».
Стих о себе
После прочтения первой же его строчки, желание читать и слушать поэтические «творения» Маяковского мгновенно пропадает – настолько чудовищно то, о чём так небрежно заявлял поэт-футурист. Вот эта первая строка:
«Я люблю смотреть, как умирают дети».
Слова страшные!
Сразу вспоминается стихотворение Бальмонта «Смех ребёнка» (из сборника «Фейные сказки»):
«Смех ребёнка за стеной,
Близко от меня,
Веет свежею весной,
Говорит о власти дня».
А то, что написал (и с гордостью издал!) Маяковский, просто чудовищно!
Эсер Иван Каляев, вышедший с бомбой в руках навстречу Великому князю Сергею Александровичу, когда увидел рядом с ним детей, не стал бросать своё взрывное устройство. Пожалел подрастающее поколение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
