— Добрый день, мистер Саймз Мортон! — Хьюлетт Уэйнрайт порывисто вышел из своего офиса. Он указал на дежурного кассира. — Как мило с вашей стороны прислать эти письма. Я не могу передать, как это облегчает дело. Ведь таким образом я не скомпрометировал своих вкладчиков, не так ли? — Его голос рокотал в сводчатой комнате. — Проходите в мой офис, и мы сможем внимательно изучить записи.
Мортон пришел в замешательство от этого напора и все еще колебался, пожимая руку президенту банка.
— Что ж, спасибо.
— Сегодня вы выглядите чуть менее здоровым. Ничего, что я об этом говорю? — Он провел Мортона в свой офис. — Вы единственная добыча в городе, и поэтому вы… — Он умолк, когда Мортон воззрился на него.
— «Единственная добыча в городе»? — сказал Мортон, шокированный противоречивыми чувствами.
Хьюлетт сложил руки.
— Шутка, вроде каламбура, Мортон. Вы… пользуетесь спросом из-за этого.
К своей досаде, Мортон покраснел.
— Мистер Уэйнрайт, я не знаю, что вам сказать. Я никогда не намеревался делать ничего некорректного, и вы должны верить, что…
Хьюлетт похлопал Мортона по спине.
— Сейчас нас не должна беспокоить «некорректность». — Он указал своему посетителю на стул. — Садитесь же. И позвольте мне достать записи, которые вам нужны. Они очень старомодны. Сейчас у нас в городке не очень много компьютеров.
— С тех пор как лесопилка закрылась, — добавил Мортон.
— Нет, не в этом дело, — сказал Хьюлетт, нахмурясь. — Что вы обычно делали днем в субботу, когда были молоды, Мортон?
Эта внезапная перемена темы заставила Мортона заморгать.
— Ну… я был бойскаутом. Мы ходили на прогулки на природу и все такое.
Хьюлетт покивал:
— А мы в нашей округе ходили в кино. Наши матери, бывало, брали нас в театр в Норт-Пойндекстере и оставляли там, пока сами ходили по магазинам, на обед, в парикмахерскую и так далее. — Он сложил руки. — Разве вы никогда не ходили смотреть «Годзиллу» или «Огненных девушек из космоса»? Или «Дракулу»?
— Нет, — сознался Мортон, гадая, что Хьюлетт Уэйнрайт пытался ему сказать. — Иногда мы катались на роликах, но моя семья считала, что дети должны дышать свежим воздухом, занимаясь полезными для здоровья вещами, если мы были не в школе.
— Ага, — сказал Хьюлетт серьезно. — И вы никогда не ускользали тайком, в одиночку?
— Не для этого, но… — сказал Мортон, еще более озадаченный.
Хьюлетт побарабанил пальцами по столу.
— Что вы думаете об Илониных… аппетитах? Мортон почувствовал, как лицо его пылает жаром.
— Я… я никогда не намеревался делать ничего, что вы…
— Ваши намерения не имеют значения, — величественно сказал Хьюлетт. — Имеет значение то, чего мы хотим.
— Я не намеревался… — Мортон замолчал, пялясь на Хьюлетта и впервые замечая, что президент банка производит внушительное впечатление. — Я немедленно уеду, если вы находите, что я создаю проблемы. Я организую приезд другого инспектора.
— Вы это сделаете в любом случае, — сказал Хьюлетт со спокойной уверенностью. — Ведь именно этого мы и хотим.
— А… — Это единственное слово повисло в воздухе. — Я, пожалуй, пойду, — предложил он, начиная подниматься.
— Я с вами еще не закончил, Мортон, и Илона тоже. Мы можем еще кое-что получить от вас, и мы намерены это получить. Мы так проголодались. — Хьюлетт наклонился к нему через стол.
— Проголодались? — повторил Мортон, снова теряя нить мысли Хьюлетта.
Впервые Хьюлетт проявил нетерпение.
— Черт возьми, мужик, ты что, действительно так несведущ, как выглядишь? Ты действительно не понимаешь, что с тобой случилось?
— Я… не знаю, о чем вы говорите. И если, — продолжал Мортон, внезапно убеждаясь, что все эти хождения вокруг да около были направлены на то, чтобы помешать его расследованию, — вы планируете утаить те цифры, которые затребовала ВHС, вы будете очень разочарованы.
Хьюлетт потряс головой:
— В этом расследовании нет смысла. Оно к нам больше не относится.
— Правила ВНС относятся ко всем, мистер Уэйнрайт, — завил Мортон с внезапным достоинством, которого он до этого момента никак не мог обрести. — Понимаете ли, даже когда у города затруднения, мы не можем делать исключений. Это не идет на пользу. Каждый должен заявить о подоходном налоге. Таковы правила.
Хьюлетт засмеялся, но на этот раз веселости не было и следа.
— Смерть и налоги, смерть и налоги. Похоже, что нам не дано освободиться от смерти.
— Когда вы умрете, вашим наследникам придется подать декларацию за вас, чтобы мы знали, что вы мертвы. До тех пор, боюсь, все вы в том же положении, что и остальная страна. — Мортон поднялся, покачиваясь. — Если вы не возражаете, я должен проверить записи. Я хочу сделать это в гостинице, если позволите.
— Мортон, придите в чувство! — приказал Хьюлетт, его манеры стали торжественными. Разве вы не понимаете, что с вами случилось? Вы не догадались, с чем столкнулись?
— Я бы хотел, чтобы вы прекратили эти мелодраматические уловки, — произнес Мортон с затвердевшим лицом. Будь его самочувствие чуть получше, он получил бы удовольствие от такой перемены. — Ваш город, возможно, попал в очень затруднительное положение, а способа уладить последствия нет. Вы не можете просто взять и не заявить о налогах на доходы, Уэйнрайт. Не вам принимать такие решения.
— Разве? — Хьюлетт поднялся на ноги, его лицо потемнело. — Мортон, мы же вампиры.
Мортон уставился на него. Он никогда не слышал такого странного оправдания за неподанную декларацию.
— Что? Чушь какая!
— Сначала, — сказал Хьюлетт отчетливо, — были только Илона и я, но здесь, в Иерихоне, мы выбрали, что хотели, а те, на кого пал наш выбор, выбирали других. В последнее время нам приходится пробавляться случайной добычей. Вроде вас, Мортон.
— Вроде меня? — Мортон нервно рассмеялся. — Не усугубляйте свое положение. Просто отдайте записи и позвольте мне делать свою работу. И не пытайтесь подсунуть мне всякую ерунду…
Хьюлетт потряс головой, гнев сделал его лицо более изможденным, чем раньше.
— Вы думаете, я вам лгу, Мортон? Вы полагаете, я это выдумал?
— Это просто смешно, — отчеканил Мортон решительно. — Вам придется придумать что-то получше. И если вы будете настаивать на такой абсурдной истории, то не найдете сочувствия у ВНС. Мы стараемся быть отзывчивыми к проблемам тех налогоплательщиков, которые испытывают финансовые трудности, но вы насмехаетесь над нашими принципами, и это не идет вам на пользу. — Он потер лоб, желая избавиться от головной боли.
— А что вы подумаете, когда вам захочется крови? — спросил Хьюлетт, и в его тоне зазвучали хитрые нотки. — Как вы собираетесь это объяснить?
— Ваши угрозы для меня ничего не значат, — мотнул головой Мортон.
— Подождите до ближайшего полнолуния, — сказал Хьюлетт. — Вот тогда вы будете шокированы. — Он хлопнул ладонью по столу. — Для вашей же пользы, Саймз, не будьте слишком опрометчивы. Вы сейчас в рискованном положении, а стоит вам присоединиться к нам…
— Да бросьте вы! — воскликнул Мортон, направляясь к двери. — Я не собираюсь подыгрывать вам в этом фарсе, Уэйнрайт. Будь вы откровенны со мной, я бы, возможно, захотел поработать на пользу этому городу, но в данной ситуации — ситуации, которую создали вы, мистер Уэйнрайт, — у меня нет причин делать что-либо сверх положенного: подать рапорт и дать закону идти своим путем. — Не ожидая ответа, он шагнул в дверь офиса и двинулся через вестибюль.
Со своего места за столом Хьюлетт Уэйнрайт крикнул:
— Ждите Илону сегодня вечером, Саймз. В ваших жилах еще осталось немного вина. А потом подождите полнолуния.
Мортон решил было покинуть Иерихон в тот же день, но чувствовал себя таким уставшим, что побоялся вести машину по извилистым узким дорогам при тающем свете дня. В оставшееся время он занялся пополнением отчетов и добавлением собственных наблюдений к тем фактам, которые ему удалось обнаружить. По большей части он относился к своим открытиям довольно отстраненно, но когда дошло до нелепых заявлений Уэйнрайта, Мортон заколебался. Дела в Иерихоне пошли бы, вероятно, достаточно плохо и без дополнительного недовольства насмешками банкира. Мортон решил, что не годится целому городу страдать из-за того, что президент банка нанес ему оскорбление и делал абсурдные заявления. Найдутся и другие способы справиться с Хьюлеттом Уэйнрайтом, а у горожан и так достаточно проблем, с которыми надо бороться.
Сумерки сделали «плющевую» комнату темной, и Мортон наконец отложил работу. Он знал, что ему следует пойти поесть, но усилившаяся головная боль убила всякий аппетит. Он спустился в вестибюль и попросил прислать наверх чайник чаю и булочки. Затем неверной походкой поднялся обратно наверх и тут же рухнул на кровать. Его мысли поплыли, и вскоре он оказался в том странном полусне-полуяви, где ощущения были зыбкими и податливыми, как «Силли патти».[58]
