Мортон воззрился на него:
— Это же абсурд.
— Проповедник Стоункрофт уехал, то есть он и его жена. Они уехали, э-э… больше года назад. Жаль было их терять, но у нас дела обстоят таким образом… — Он указал на окно, как будто зрелище главной улицы предоставляло достаточное объяснение. — Они были люди не нашего сорта, только не они. Так что они уехали.
— Понимаю, — сказал Мортон, пытаясь догадаться, почему этот человек лжет.
— Больше года назад. И священник тоже. Он взял тех двоих осиротевших мальчиков и уехал на запад. Это было до того, как уехали Стоункрофты, может быть, за пару месяцев. — Вилли посмотрел на три пустые камеры, которые виднелись через открытую дверь.
— Тоже люди не вашего сорта, — отважился предположить Мортон.
— Это верно. И мальчикам, вероятно, нужно было уехать, семья-то умерла незадолго до того. — Вилли вздохнул. — Генри и Дина Хилл.
— Это были родители мальчиков? — спросил Мортон, обнаружив, что за репликами начальника полиции немного сложно уследить.
— Да. Они умерли, и преподобный Кингсли их увез. Он сказал — так будет лучше всего. Может, он был и прав, — сказал Вилли.
— Куда они поехали? — осведомился Мортон.
— На запад, — ответил Вилли, махнув рукой в соответствующем направлении.
— Но куда именно на запад? Вы разве не знаете? — Ему придется рассказать Брустеру о преподобном Кингсли. Должен быть какой-то способ проследить передвижения этого человека и двух сирот.
— Он нам не сказал. Думаю, и сам не знал. — Вилли вздохнул. — Не то чтобы мы ставили это ему в вину, вы понимаете. В таких обстоятельствах, как у него, ему просто пришлось уехать.
Мортон нахмурился:
— Что вы имеете в виду — «в таких обстоятельствах, как у него»?
— Ну, как тут все обернулось. У священников должны быть прихожане, верно ведь? — Вилли снова вздохнул, на этот раз медленно выпустив воздух.
— И оттого, что закрылась лесопилка, горожане перестали ходить в церковь? — спросил Мортон и сразу решил: то, что начальник полиции пытается так вежливо объяснить — просто-напросто нехватка денег на поддержку городской церкви. Если Уэйнрайты платят жителям из своего кармана, для двоих священников остается не так уж много.
— Ну, все было не совсем так, но… — Вилли снова указал за окно. — Это не очень большое место; оно никогда таким и не было. В городках вроде нашего жизнь нелегка. Мы знаем, каково быть отрезанными от мира.
— Вы имеете в виду, что ваша изоляция работает против вас? — спросил Мортон, надеясь, что он правильно интерпретировал замечание Вилли.
— Ну, некоторые из нас думают, что она работает на нас, но все зависит от того, как на это посмотреть. — Он кивнул дважды. — Я не могу вам больше ничего рассказать, мистер Саймз. Вы сами видели Иерихон; вы знаете, что здесь происходит. Неважно, что сделает правительство, — ничего здесь особенно не изменится, если вы меня понимаете.
— Да, — сказал Мортон, совсем не уверенный, что улавливает, что подразумевал Вилли. — Как вы думаете, у вас найдется время составить список имен и адресов людей, все еще живущих в городке?
— Все еще живущих? — повторил Вилли. — Конечно, я могу это сделать.
Мортон одарил его своей лучшей улыбкой — строгой, но искренней:
— Большое спасибо за помощь, Вилли. Я знаю, что вам приходится нелегко.
— Перебиваемся потихоньку, — сказал Вилли, когда Мортон выходил из участка.
В закусочной Мортон счел нужным заказать вторую порцию запеченной говядины и мороженое на десерт. Он снова обратил внимание на отсутствие посетителей и на этот раз спросил:
— Здесь всегда все так неспешно?
— Большинство предпочитает есть дома, — сказала официантка, не глядя на него. — Понимаете, как оно бывает.
— Да, — кивнул Мортон, думая, что наконец-то понимает.
— Мы здесь замкнулись в себе, особенно с тех пор как лесопилка закрылась. — Она смотрела на него с насмешкой, а лицо отчетливо выражало скуку.
— Это имело серьезные последствия для города, не так ли? — Мортон бросил взгляд на официантку, затем уставился в окно, чтобы она не заподозрила, что он спрашивает ее слишком заинтересованно.
— Это одна из причин, — сказала официантка. — Есть и другие.
— Да, — сразу сказал Мортон. — Конечно есть. — Он заплатил за ужин и оставил двадцать два процента чаевых — больше, чем полагалось, но он хотел дать официантке понять, что ценит ее сведения.
Когда Мортон вышел за дверь, официантка окликнула его:
— Вы еще не все разузнали.
Мортон сделал паузу, держа руку на задвижке.
— Что вы сказали?
— Вы меня слышали, — ответила она. — Подумайте об этом.
— Разумеется, — сказал Мортон, гадая, на что это она намекала.
Он думал об этом, пока выходил на улицу. Темнота вызвала в нем необычное оживление, которого он никогда раньше не испытывал. Он направился назад в гостиницу, но возвращаться в свою комнату желания не было. Он невольно пришел к дому Уэйнрайта, и мысли его заметались в беспорядке, когда он взглянул вверх, на увядающее великолепие особняка.
— Мистер Саймз, — окликнула Илона из окна второго этажа. — Как приятно видеть вас снова.
— Спасибо, — отозвался Мортон, охваченный внезапной и необъяснимой лихорадкой желания, которое почти лишило его дыхания. Его пульс барабанил; его плоть дрожала; он, казалось, горел в лихорадке и одновременно был скован льдом. Было ужасно неприлично стоять, пялясь вверх с таким откровенным желанием на лице на аристократические черты Илоны Уэйнрайт.
— Было очень приятно принимать вас прошлым вечером, — сказала она, и ее красные губы дрогнули в улыбке.
— Вы очень добры, — промямлил Мортон.
Что было в этой женщине такого, что так сильно его возбуждало? Как она сумела его очаровать, что его тянуло к ней так, как раньше бывало только в мечтах? И как он сможет когда-нибудь объяснить свое предосудительное поведение Хьюлетту Уэйнрайту?
— Вовсе нет, — сказала Илона низким и обольстительным голосом. — Мне бы только хотелось… принять вас снова. — Она вышла на маленький балкон перед окном. — Вы зайдете?
— Я… я не знаю… — Мортон был почти уверен, что краснеет, и это еще больше обострило его замешательство. — А муж дома? — Он едва мог поверить, что может быть таким грубым, таким невежливым, и разговаривать с ней таким образом. Он отступил на несколько шагов назад. — Я так сожалею.
— Почему? — спросила Илона, и одно это слово было волнующим, как целая симфония.
— Это… это все очень неудобно, — начал Мортон. — Видите ли, миссис Уэйнрайт, я не… то есть мне не следует… Было бы предосудительно воспользоваться вашей благосклонностью.
«Будь благоразумен, — сказал он себе. — Эта женщина старше тебя, и она замужем. Ты не имеешь права хотеть ее; ты не имеешь права даже разговаривать с ней. Так поступать нельзя».
— Вас что-то беспокоит, мистер Саймз? — спросила она, и в ее вопросе прозвучал тончайший намек на высокомерную насмешку.
Мортон расправил плечи:
— У меня как инспектора ВИС есть обязательства не злоупотреблять своим положением, что я, возможно, совершил бы, если бы… С моей стороны было бы непростительно использовать свои… возможности, чтобы… скомпрометировать вас. — Пока он говорил, он придвигался ближе к дому.
Илона, казалось, его не слышала.
— В нашем городке так давно не было никого извне; я так взволнована от желания познакомиться с кем-то новым. Вы зайдете? — Она склонилась вниз, протянув длинную бледную руку. — Я была бы вам так признательна, если бы вы зашли, мистер Саймз.
— Но… — Все возражения, которые он собрался было выдвинуть, словно испарились с его губ. — Конечно, если это доставит вам удовольствие.
— Очень хорошо, мистер Саймз, — сказала Илона, и ее улыбка стала более оживленной. — Боковая дверь, там, у зимнего сада, открыта. — С этими словами она покинула балкон.
Мортон только что не ввалился в дверь в своем желании увидеть Илону. Хотя часть разума все еще пыталась урезонить его, заставить сопротивляться благосклонности, которую Илона, казалось, оказывала ему, но и она быстро утихла, когда сама Илона вошла в гостиную, и ее лицо светилось от предвкушения. Мортон предпринял последнюю попытку отделаться от нее.
— Мне бы не следовало находиться здесь. Я обязан вам и вашему мужу…
— Если вы полагаете, что чем-то нам обязаны, тем больше у вас причин остаться, — сказала она, приблизившись и склонившись головой к его плечу. — Как вы энергичны. Как жизнь струится по вашим венам.
Этот странный комплимент озадачил Мортона, но ненадолго; Илона повернула к нему лицо, и ее карминного цвета губы приникли к его губам, и она заключила его в удивительно сильные объятия. Мортон перестал думать и отдался неистовому любовному безумству.
