В какой-то момент та раскалённая твёрдая скала в моей груди раскололась на часть.
Темнота переполнила меня. Жидкий жар вытекал пламенем в мою грудь, ослепляя не хуже тьмы. На несколько долгих секунд время остановилось, и я вообще находилась не в комнате.
Очнувшись, я плакала на коленях Ревика.
Я плакала до тех пор, пока не вымоталась, пока не утратила способность дышать, думать.
Я плакала, пока не начала хватать воздух ртом, силясь думать.
Я почувствовала, как эта штука разламывается ещё сильнее. При этом жар вновь хлынул из меня жидким светом. Я вновь всё вспомнила, даже те вещи, которые забыла так основательно, что даже не осознавала, что там есть что помнить. Тошнотворное ощущение в моём животе усилилось.
Я видела, что Ревик объединился со всеми ними против меня: с Кали, с Даледжемом и Терианом, даже с Касс. Они хотели забрать у меня моего ребёнка. Они хотели сделать с ней то, что было сделано со мной.
Я не могла допустить, чтобы это повторилось. Только не с ней. Я не могла.
И я не допущу этого.
Свет Ревика глубже проникал в мой. Жар затмевал мой разум, словно живое пекло, словно живой огонь, окутывающий меня его присутствием.
Я ощущала там свирепость, столь интенсивное желание защитить и любовь, что я не могла почувствовать ничего другого. Я никогда прежде не ощущала подобного ни в ком другом. В какой-то момент он сдёрнул меня со своих коленей. Я подчинилась его рукам, и он перекатился вместе со мной, уложив меня на спину.
Это тоже причинило боль, но мне было уже всё равно.
Я сдёрнула полотенце с его талии, пока он прижимал другую мою ладонь к матрасу. Я почти справилась с полотенцем… затем он уже оказался во мне. Его свет вновь заполонил мой, так глубоко вплетаясь в меня, что я утратила контакт с комнатой.
Всё пропало… всё, кроме его кожи, дыхания и глаз.
Я видела, что он плакал, зовя меня по имени, и то жёсткое ощущение в моей груди раскрошилось ещё сильнее. Его пальцы сжимались в моих волосах, на моей спине, прижимая меня к нему, пока он вколачивался ещё глубже, пытаясь сломать меня в другом отношении.
То чувство в его свете усилилось, пугая своей интенсивностью.
В какой-то момент я вспомнила его.
Я вспомнила себя, но также вспомнила его.
Все события прошлого года как будто разбивались о нас. Я ощущала в нём желание, почти томительную потребность сокрушить эти стены, сокрушить всё, что стояло между нами, проломить это, даже если это убьёт нас в процессе.
Я помнила это ощущение.
Я помнила, что чувствовала себя так, пока мы были в первом резервуаре. Я помнила, что чувствовала это и позднее, пока находилась в Пекине и почти его не ощущала.
От Ревика исходила боль, воспоминания о тех словах, которые я сказала ему, пока он бил меня, и в этом я тоже ощущала его, пока жар в его свете полыхал ещё жарче. Я покрывала поцелуями его лицо, пока он льнул ко мне, хрипло дыша сквозь слёзы. И я чувствовала, что та штука во мне крушится, превращаясь в одну лишь пыль.
Я почувствовала, как его сердце раскрывается от облегчения, когда последние останки этого сгорели в моём свете.
В те же несколько секунд я ощутила в нём злость.
Не на меня, но практически на всех остальных.
На Касс. На Териана. На Джейдена. На Джона и Врега. На Анжелину. На Даледжема.
На Дитрини.
На себя самого. Возможно, в особенности на себя самого.
Я почувствовала, что какая-то его часть ненавидела Кали и Даледжема… и Уйе… а его свет обещал моему распалённой клятвой, от которой перехватывало дыхание, что он никогда не позволит кому-то из них, кому угодно, даже самому себе, вновь причинить мне боль.
Я знала, что в те несколько секунд он говорил серьёзно.
Я знала, насколько серьёзно он говорил.
Я также, пожалуй, впервые осознала, насколько такая клятва на деле попросту нереалистична.
Эта жёсткая мысль душила моё сердце и свет, но правда не опечалила меня и не оставила ощущения безнадёжности, как прежде.
Она просто ощущалась как правда.
Глава 38
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пророк
Териан почувствовал приближение сзади задолго до того, как услышал его. И всё же его взгляд оставался прикованным к окну перед ним.
Что-то в песке притягивало его разум.
Это заставляло его свет кружить концентрическими вихрями.
Ветер закручивал песок в длинные циклоны над вытянутыми дюнами. Это происходило слишком далеко, чтобы он мог увидеть это глазами, но он всё равно наблюдал за этим в темнейших уголках своего сознания, как зачарованный следя за узорами. Песок извивался и дёргался от резких порывов ветра, создавая петляющие симметрии, витражные узоры… цвета, в которые он мог погрузиться, почти мог чувствовать их запах под жаром солнца на стали, на воде, на коже.
Позади него прочистили горло.
— Брат, — терпеливо произнёс видящий.
Териан повернул голову, по-прежнему сжимая руки на пояснице.
Его разум в этой паузе включился в работу — по крайней мере, частично.
Он позволил какой-то своей части поиграть в песчаной буре, танцевать в ветре и свете, отбрасывать тени на дюны, пока жар создавал миражи зеркальных озёр во впадинах пустыни.
Смотревший на него видящий выдохнул, его глаза и голос оставались терпеливыми.
— Ты всё ещё пытаешься, брат? — нежно спросил он. — Как мы обсуждали?
Териан почувствовал, как что-то в его живом свете приняло иную форму — изломанный, змеящийся разряд, похожий на шланг, разбрызгивающий вокруг воду и не удерживаемый ничьими руками.
Возможно, та его часть хотела пить. Возможно, ей нужно было выпить.
Его рот и лицо приняли ожидаемые выражения.
— Конечно, отец, — сказал он, улыбаясь и кивая головой. — Конечно.
Высокий, худой как скелет видящий наблюдал за Терианом, не меняя выражения лица.
Однако Териан ощущал пытливость, скептицизм. Он вздрагивал там, где это задевало его; его свет проблесками порхал вокруг другого мужчины, пока он делал свою манеру держаться как можно более покорной. Он будет простым. Сговорчивым. Мягким и податливым, принимающим форму по желанию отца. Он сделает всё, что захочет отец.
Он сделает что угодно, совершенно точно.
«Виляющий хвостик, счастливый пёсик…»
Он улыбнулся ещё шире, глядя на видящего с лицом черепа и длинными, седыми как сталь волосами.
«Улыбчивый пёсик виляет хвостиком. Пёсик сделает что угодно, что угодно, что угодно, хозяин. Пёсик будет лизать твой член, носить тебе тапочки, вилять хвостиком и гавкать, когда ты скажешь гавкать, лишь бы ты не бил его. Лишь бы ты его не поджигал…»
Менлим испустил терпеливый вздох.
— Здесь у тебя есть всё необходимое? — спросил пожилой видящий.
Териан осмотрелся по сторонам, сбитый с толку вопросом.
Он посмотрел на кожаные диваны, на гостиную, на камин, из-за которого приходилось включать кондиционер, чтобы умерить его жар, на подлинники картин и скульптуры из стекла. Он знал, что слуги ждали лишь одного нажатия на кнопку — он знал, что мог вызвать сюда слуг, чтобы они сосали его член или забивали друг друга насмерть, если ему взбредёт в голову.
Тут имелась ванна джакузи с кучей пузырьков.
Переделанная гостевая спальня в номере служила ему гардеробной и теперь была набита вешалками с дизайнерской одеждой и туфлями.
Посмотрев на стенной гобелен из чистого золота, изображавший меч и солнце и висевший поверх книжного шкафа с подлинными книгами с кожаными переплётами и страницами из настоящей бумаги, Териан улыбнулся, плавным жестом руки обводя первоклассные апартаменты.
— В чём же здесь можно нуждаться, отец?
— Не потакай мне, брат, — предостерёг Менлим, встречаясь взглядом с янтарными глазами Териана. — Это слишком важно, — он помедлил, и его интонации сделались более многозначительными. — Я ни в чём не откажу тебе, брат мой, до тех пор, пока ты остаёшься верен мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Териан улыбнулся ещё шире.
«Улыбчивый пёсик машет хвостиком…»
