Встал Тимофей Ефимович. Андрей подумал, что он хочет уйти, но старик, постукивая палкой, направился к столу, поднял на лоб очки, сразу стал похожим на старого мастера.
— Михаил Фарадей перед смертью писал, — сказал он: — «Постоянный опыт показывает, что наша осторожность чаще распространяется на ошибки прежних лет, чем на наши собственные». Я всегда склонен объяснять поступки моих коллег высокими побуждениями. Неоднократно, впрочем, я наставлял себе синяки за подобную наивность. Сегодня тоже. Кроме той осторожности, против которой восставал Фарадей, сегодня проявилась другая. О ней предупреждал Ленин. Он как-то говорил, что когда новое только родилось, то старое остается некоторое время сильнее. Тог да-то и происходит издевательство над слабостью нового, этакий дешевый интеллигентский скептицизм. Насколько я разобрался в обстановке, против Лобанова особо яростно ополчились ученики и соратники профессора Тонкова. Почему? — Даже стенографистка замерла, остановив свой быстрый карандаш. — Престиж свой боятся утерять! И разные льготы и выгоды. Их интересуют не по иски истины, а безопасность своего положения в науке. Появился конкурент — дави его, уничтожай любыми средствами! Подобные люди рады уничтожить всякий талант, который может как-то соперничать с ними. — Он стукнул палкой. — Вот мы и увидели их голенькими.
Освежающим гулом прокатились аплодисменты. Никого не смущала их неуместность в этой деловой обстановке.
— Когда чувствуешь, что силы начинают иссякать, — тихо говорил старый ученый, — то единственным утешением служит возможность помочь тем, кто придет после нас и будет бесстрашно идти по тому пути, который мы смутно предвидим.
Аплодируя вместе со всеми, Андрей выронил записку, которую давно уже машинально вертел в руках. Он поднял ее, развернул и прочел: «А. Н.! На 160-м порчи не оказалось. Как быть? Новиков».
Новиков, стоя в дверях, видел, как лицо Лобанова словно опустело. Ничего не осталось — ни боли, ни испуга, ничего. Новиков вышел в соседнюю комнату. Там, поджидая его, из угла в угол ходил Усольцев. Махнув рукой, Новиков зашагал по другой диагонали. Встречаясь, они останавливались, прислушивались к голосам из-за полураскрытой двери и вновь расходились.
Когда Тимофей Ефимович кончил, Андрей извинился и направился к выходу. Стоя у дверей, он коротко, шепотом обсудил с Новиковым и Усольцевым положение. Кабель на сто шестидесятом метре был цел, никаких повреждений на нем нет. Наумов с бригадой ждет указаний. Новиков и Усольцев смотрели на Андрея умоляюще, ожидая чуда. И вдруг Андрей улыбнулся большой, спокойной улыбкой. Это действительно было похоже на чудо. Бог знает, каких трудов ему стоила эта улыбка. Он положил руку на плечо Новикова. Есть единственный выход — вызвать сейчас Майю Константиновну и попросить ее произвести замер своим методом. Может быть, ей удастся хоть на пять-шесть метров уточнить место этого злосчастного повреждения.
Новиков схватился за голову:
— Позор! Андрей Николаевич, это же капитуляция!
— Да… — грустно сказал Усольцев.
— Ответственность за ход ремонта легла на лабораторию, — быстрым шепотом сказал Андрей. — И бросьте паниковать. Подумаешь, катастрофа!
Новиков отчаянно зажмурился:
— После всего, что было, я не могу просить Майю Константиновну. Режьте меня. Не могу!
Из зала доносился голос моряка — начальника конструкторского бюро:
— …Точность, достигнутая локатором, перекрывает остальные методы…
Андрей наклонился к сидящей у двери Нине и попросил вызвать Майю Константиновну. Новиков и Усольцев отошли в глубь комнаты. Невыносимо было слушать сейчас выступающих. Торжество победы казалось горше всякого поражения.
В двух словах Андрей объяснил Майе суть дела. Майя медленно подняла голову, посмотрела ему в глаза. В сухом, горячем блеске ее чистых глаз смешались раскаяние, радость, дружеское сочувствие и благодарность за то, что Андрей поверил ей в эту трудную минуту. Она хотела что-то сказать и не могла справиться со своими губами. Только глубоко вздохнула и изо всех сил пожала Андрею руку. Она позвала Нину, подбежала к Новикову и Усольцеву, и все четверо бегом уже спускались по мраморной лестнице.
Андрей печально посмотрел им вслед. Отказаться от заключительного слова? Трусость. А вдруг ошибка локатора не случайность?
— Заключительное слово предоставляется докладчику, — объявил председатель.
Андрей подошел к кафедре. Положил перед собой протокол испытаний. Синими чернилами (вечная ручка Новикова) было написано: «Повреждения на 160-м метре при осмотре кабеля не обнаружено». Подписи.
Сейчас он прочитает протокол, и завоеванное с таким трудом доверие к локатору рухнет. В тысячный раз он спрашивал себя, верит ли он сам в свой локатор, и в тысячный раз отвечал — верю. Никакие протоколы не разубедят его. Могло произойти любое недоразумение. Так должен ли он сейчас читать протокол или нет?
Между тяжелыми складками пунцовых занавесей блестели черно-синие стекла окон. Там, далеко, в заснеженной мгле работали его товарищи. Наверное, уже заехали в лабораторию, Майя взяла свои приборы. Едут к котловану. Сидят в машине, молчат. Наумов со своей бригадой передвигают компрессор поближе к двухсот восьмидесятому метру, к ограде. По где копать котлован — за оградой, до нее? Наугад, вслепую искать в промежутке двадцати — тридцати метров. Если бы Майе удалось хоть немного уточнить. А здесь… Смородин сидит сейчас присмиревший. Тихо вошла Анечка, глаза заплаканы. Кривицкий настороженно уставился. Догадывается? Фалеев подмигивает: «Крой их, наша взяла!»
Это верно, независимо от локатора, важно разоблачить Тонкова и его школу. Пусть люди еще раз услышат правду о нем. Андрей поднял голову, расправил плечи, руки его в карманах сжались.
— Что представляет собою последняя книга профессора Тонкова? Двадцать страниц к вопросу о случаях, встречающихся раз в сто лет. На пятнадцати страницах профессор дает теорию случаев, которые бывают раз в двести лет. Наконец, на десяти страницах случаи, которых вообще никогда не было. Вы найдете в этой книге все, вплоть до того, что произойдет, если на изолятор сядет ворона, и что изменится, если сядет воробей. Нет в ней только одного: честной оценки существующих методов, того, как сегодня надо бороться с авариями. Профессор Тонков имеет так называемую школу. За несколько лет все его ученики успешно защитили диссертации и написали около двух десятков книг. Но кто из сидящих здесь пользуется этими книгами? Никто. Профессор Тонков понимает, что практика, производство может вывести на чистую воду его устарелые методы. Поэтому Тонков решил прибрать к рукам производство. Но, как видите, ничего из этого не вышло…
Потом Андрей быстро начал отвечать на замечания в прениях. Инженер-«дальник» удовлетворенно кивал головой. Остатки сомнений растворялись в неумолимой логике слов Андрея. Потом Андрей согласился с замечаниями, отмечающими недостатки локатора, и с разбега, так было легче, сказал:
— Относительно практического применения локатора. К сожалению, первая наша попытка оказалась неудачной. — Он поднял протокол испытаний и начал читать. Против воли голос его изменился. Вздох разочарования прокатился по аудитории. Смородин и остальные тонковцы оживились. На них зашикали, но как-то растерянно. Что-то надломилось в людях, слушавших до этого Андрея с возрастающим доверием.
Все, что затем делал Андрей, он делал чисто механически. Отвечал, говорил, что это недоразумение, случайность; выслушивал утешения, кому-то давал телефон. Одинцов и Тимофей Ефимович утверждали, что без подобных ляпсусов не обходится ни одна серьезная работа, и Андрей пристыженно благодарил их за участие. В то же время он видел, как уныло расходится большинство слушателей. Вокруг Смородина собралась большая группа людей, и он что-то громко, бодро доказывал. Поодаль, тихо переговариваясь, стояли инженеры лаборатории. Андрей подумал, что надо бы подойти к ним. По все его чувства и желания были какими-то приглушенными, тусклыми. Единственное, чего ему хотелось по-настоящему, остро, сильно, — это скорее уйти, взять с собой Марину и уйти, остаться с ней вдвоем.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Накануне заседания Андрей предупредил Марину, что если все обойдется удачно, то вечером у него соберутся товарищи по лаборатории и они отпразднуют победу. Он взял с нее слово, что и она придет. Марина сама мечтала познакомиться с друзьями Андрея, войти в ту его жизнь, которая до сих пор оставалась закрытой для нее.
Но после заседания Андрей повез ее куда-то в Заречье, к скверу, где при свете аккумуляторной лампочки люди копали котлован, стучал компрессор, стрекотали отбойные молотки. Всю дорогу Марина приставала к Андрею с расспросами, она должна была разобраться в происходящем, чтобы как-то утешить его. Андрей отвечал безучастно, и от этой странной безучастности ей стало не по себе.
