– Идет еще одна волна. Не бойтесь, – он встал поудобнее, словно готовясь к схватке с врагом. – Держитесь и вдохните.
Когда каскад воды схлынул, Джованна жадно вдохнула воздух, глядя в черное небо. Молния высветила лицо капитана прямо над ней, она хотела спросить, когда же это закончится, а он вдруг прижался губами к ее губам. Его губы были на удивление горячими. Капитан целовал ее настойчиво и жадно, и поцелуй был соленый на вкус, он не давал ей уклониться от него, запустив одну руку в ее мокрые волосы, крепко держал ее, и Джованна вдруг отдала себя на волю страсти, сильнее обняв его за талию, словно нашла тихую гавань посреди бури, посреди ада, и ответила ему, сначала нерешительно, а потом увлекаясь поцелуем, его жадностью и страстью. Волны и дождь захлестывали их попеременно, но она согревалась теплом его тела.
Джованна понимала, что падает, падает на самое дно морской глубины, в самое сердце бездны, но сопротивляться влечению не было сил. Волны своими ударами смыли с нее сдержанность, здравый разум, сопротивление искушению. Осталась только жажда. Жажда жизни, страсти, любви.
И внезапно стихия отступила, словно обессилела от злобы и отчаялась разлучить их. Стало светлее.
Капитан оторвался от нее, и она увидела его улыбку.
– Мы прошли через бурю.
Реальность начала возвращаться к ней, захотелось сбежать. Но тут его рука легла на талию, обжигая своим теплом. Ей казалось, она обнажена. Его прикосновения были чувственными, нежными, но Джованна прекрасно понимала, что теперь ей не уйти от него. Он властно привлек ее к себе, обнимая одной рукой, целуя в висок, щеку, приближаясь к ее губам. Джованна испугалась его напора, все смешалось в голове, и она уткнулась в его плечо, пряча лицо, дрожа всем телом. Из тихой и надежной гавани во время бури он сам стал штормом, который грозил лишить ее опоры под ногами.
Ее тело под тонкой мокрой сорочкой было совсем рядом, ему хотелось прижать ее к штурвалу и наказать прямо здесь, погрузившись в нее, как в сердце бури.
– Капитан! – Рауль обернулся, одной рукой все еще прижимая дрожавшую Франческу, другой удерживая руль.
Боцман ковылял к ним, сильно хромая.
При виде вымокшей до нитки Франчески он резко остановился. Потом развернул плащ, который нес под мышкой, и помог капитану ее закутать.
– Хотела прыгнуть, – объяснил он присутствие на палубе девушки.
Боцман покачал головой, но промолчал.
– Я возьму на себя корабль, сейчас и ребята выйдут. Ну и ночка, капитан! Если б не вы, сидеть бы нам сейчас с русалками на дне морском. На меня упал фонарь, – ответил он на вопросительный взгляд капитана на его хромоту. – Ладно, ведите свою добычу вниз, а то эта русалка совсем продрогла.
Капитан помог Франческе спуститься к каютам. Ее трясло все сильнее, холодный морской утренний воздух продувал их насквозь, он обхватил ее за плечи и прижал к себе. Стремительно светало.
Она сделала попытку вырваться из его объятий и проскользнуть в свою каюту, но Рауль никуда ее не пустил, заставил идти к себе. Франческа была слишком слаба, чтобы сопротивляться.
С них капала вода. Он снял с нее плащ и бросил ей полотенце.
– Раздевайтесь и разотритесь.
И начал раздеваться сам, вытирать волосы и грудь, тереть спину. Он стоял перед ней босой, по пояс обнаженный, а она еще держала полотенце не в силах пошевелиться. На нее накатила волна усталости. Руки сделались свинцовыми, неподвижными.
Он достал из сундука бутылку, сделал пару глотков, подошел к ней и заставил отпить. Она чуть не задохнулась от обжигающего горло алкоголя и закашлялась. В этот момент он разорвал сорочку на ее спине, она застыла, а он, выдернув у нее из онемевших рук полотенце, нещадно растер ей спину, пока она не покраснела, потом руки, потом вытер Франческе волосы и лицо, развернув к себе.
– Дальше вы сможете сами?
Франческа покорно кивнула и, отвернувшись, робко стянула рубашку с плеч и вытерлась. Он подал ей свою сорочку. Она натянула ее на себя и выскользнула полностью из мокрой рубашки. Алкоголь начал согревать его, он надеялся, что и ее тоже. От усталости девушка шаталась. Она не видела его, она видела только постель прямо перед собой и, не соображая, что делает, скользнула под одеяло и свернулась в клубок, пытаясь согреть ледяные ноги. Он переоделся в сухое, лег к ней и увидел, что она уже спит, продолжая дрожать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Рауль крепко обнял Франческу, победа над бурей и ощущение женского, мягкого тела в руках страшно возбуждали. Он долго боролся с искушением развернуть девушку к себе, задрать сорочку и взять ее спящую и обессиленную, чтобы наказать за то, что она натворила. Они оба могли упасть за борт, корабль мог утонуть, зачерпнув носом волну, когда он бросил штурвал, увидев в свете молнии метнувшуюся к краю белую фигуру. Но он не стал ее трогать, только крепко прижал к себе, делясь теплом. Так и уснул, крепко держа ее в объятьях.
Глава 13. Страсть
Сегодня Джованне исполнилось бы 18 лет…
Лоренцо Альба с тоской смотрел в окно на заброшенный сад, окутанный осенней хмурью. С неба сыпал мелкий дождик.
Она так и не добралась до него. А значит, скорее всего, ее уже нет в живых.
Глядя на сад, в котором они столько веселились и играли, Лоренцо понимал, что все улыбки и смех остались в прошлом. Нет Валентина, нет Джованны, нет Марко. На душе Лоренцо страшная боль от гибели любимой солнечной Клариче по его же вине. Он больше не влюблялся так сильно. Вяло встречался с двумя любовницами, скорее из желания иногда почувствовать тепло человеческой души рядом, чем из прежней страсти к этому приятному занятию. Он понимал, что не сможет уже создать семью. Он сам себе запретил это в наказание за содеянное.
Иногда Клариче снилась ему под толщей грязных вод Арно. Смотрела на него прозрачными глазами и качала в руках младенца, покрытого чешуей. Лоренцо просыпался в ужасе после таких видений и долго ходил по опустевшему дому, не в силах снова заснуть.
Пустой и холодный дом, некогда полный любви и смеха, стал ему в тягость. И он наконец продал его, но не графу делла Мирандола, а разбогатевшему кондотьеру. Теперь он медленно обходил дом и прощался с ним.
А Джакомо… Лоренцо попытался вспомнить, когда видел брата в последний раз. Лучше бы не вспоминал. Сад за стеклом стал размытым и нечетким, зато он услышал взволнованный гул флорентийских улиц. Это был день возвращения Савонаролы из Болоньи, куда его удалось выслать Пьеро Медичи. Но, вопреки надеждам Пьеро, в изгнании авторитет Савонаролы для флорентийцев только вырос. Немало стараний приложили для этого Джованни делла Мирандола и Анджело Полициано. И вот он возвратился во Флоренцию. Савонаролу встречали торжественно, празднично, многие знатные люди вслед за графом делла Мирандола спешили выказать ему свое почтение. Монах вернулся таким же неистовым проповедником, только теперь, казалось, и вовсе не имел границ: требовал свержения тирана Медичи, предсказывал страшные кары Папе и повелителю Флоренции, критиковал их и предвещал будущие беды Италии.
Лоренцо не встречал Савонаролу, он вообще не причислял себя ни к его сторонникам, ни к сторонникам Медичи. Ему стало как-то все равно, кто будет править Флоренцией. Но он выходил из дома друга как раз, когда город встречал монаха. И случайно оказался в толпе. Его взгляд вдруг упал на рыжего монаха в свите Савонаролы. И сердце Лоренцо, покрытое трещинами от ударов судьбы, разбилось на тысячи осколков.
Джакомо, оказывается, постригся в монахи.
Лоренцо с болью смотрел на белую рясу и черный плащ, на полное торжества лицо брата. Вот что он выбрал… Не свободу, не самостоятельность, а подчинение и молитву. Так похоже на Джакомо… Ему так проще, так легче. Не нужно принимать решения, вести торговлю. От него не зависят род и семья. Какое счастье, что видит его таким только Лоренцо. Отец бы умер, увидев его в рясе.
