Интерес дам к подвигам рыцарей показан различными способами, одним из которых является все более частое присутствие дам на турнирах, которые в эпоху Ричарда являются замаскированными войнами, происходящими на открытой местности, а не на закрытом поле с трибунами и ареной. Однако дамы здесь тоже присутствуют, литература и иконография, особенно в конце XII века, представляет их нам на вершине замковых башен и на городских стенах; это они часто передают рыцарю, считавшемуся лучшим воином, приз, который обозначает его победу и обеспечивает ему славу и хвалу.
Кретьен де Труа первый попытался решить в некоторых своих романах различные проблемы, создаваемые отношением между любовью и рыцарством, и представил более высокий идеал, чем простой поиск подвигов37[790]. В «Эрике и Эниде», например, он выводит на сцену конфликт, который может противопоставить любовь храбрости, когда полное удовлетворение любовью после свадьбы может привести к тому, что сеньор начнет пользоваться доходами со спорного имущества и забывает постоянную погоню за подвигами, необходимыми для поддержания его славы рыцаря. Гийом Маршал высказался по поводу молодого короля Генриха, который скучал в Англии, лишенной войн и турниров, что слишком долгое бездействие стало причиной стыда молодой знати:
«Все хорошо об этом знают, что слишком долгое пребывание в покое постыдно для благородного человека38[791].»
Кретьен де Труа по поводу своего героя Эрика уточняет причины его бездействия: супружеское блаженство заставило его забыть о «рыцарских» упражнениях, то есть о его боевой смелости39[792]. Он не умаляет его щедрости, так как этот крупный сеньор продолжает «содержать» своих рыцарей, поддерживать их, дарить им подарки, снабжать всем необходимым и даже больше, чтобы они могли соответствовать своему статусу и участвовать в турнирах. Но сам он их оставляет, слишком поглощенный счастьем и любовными утехами, которым он предается со своей женой Энидой. Это гедонистическое поведение было плохо расценено, и снова распространяется слух о его трусости. Герой пришел в упадок! Является ли супружеская любовь препятствием для обязательной рыцарской храбрости? В противоположность многим романистам, Кретьен де Труа пытается показать, что в этом нет ничего страшного, и реабилитирует любовь в браке. Мария Французская в то же время идет по еще более оригинальному пути, делая из чувства, которое я бы назвал «настоящей любовью», двигатель всякого благородного и достойного действия. Пусть эта любовь расцветет в рамках брака или вне его, это не имеет значения в его глазах, так как социальные условия иногда делают из брака настоящего врага истинной любви, действительно основополагающей ценности. Рыцарство и свадьба не всегда являются хорошей парой, но рыцарство и «настоящая любовь» всегда должны идти в паре40[793]. Эта проблема разрешена совершенно иным образом, нежели у французских адептов кельтских легенд о Тристане и Изольде41[794]. Здесь закладывается фундамент рыцарской любви, вызывающей храбрость. Это всемогущая любовь, в основном адюльтерная, по причинам одновременно социальным и психологическим, к которым мы вернемся позже. Кретьен де Труа, кажется, сам использовал это настроение в довольно оригинальной манере в своем романе «Рыцарь с повозкой», где внебрачная связь героя с королевой Гвиневрой приводит его к подвигам, а также к повиновению, то есть к позору, принятию всего бесчестия, пренебрежению специфическими ценностями рыцарства, смыслом чести и заботой о славе. На самом деле по недвусмысленной просьбе королевы и лишь для того, чтобы ей понравиться, он соглашается пренебречь своей славой и всей надеждой храбрости, соглашаясь сражаться как можно хуже, подвергая опасности свою жизнь. Артуровские романы еще больше расширяют тему внебрачной любви, порождавшей храбрость, что повлекло за собой поэтическую реакцию духовного вдохновения, возможно, появившегося уже в неоконченном «Рассказе о Граале» Кретьена де Труа, который пытается одухотворить темы Артуровского поиска и образы его главных персонажей42[795].
Несмотря на эту реакцию, ассоциация храбрости и внебрачной любви правит в эпоху Ричарда. В начале ХШ века Жервэ де Тильбюри оплакивает нравы, которые он считает извращенными, и приводит против адюльтера пример лебединой верности молодой знати, знающей вкус любовных схваток и высоких военных подвигов в эпоху, когда, по его словам, «разврат притягивает хвалу, когда внебрачная связь является знаком, который разоблачает героя, когда скрытая благосклонность дам и молодых девушек стимулируют дерзость выдающейся знати»43[796].
Ричард Львиное Сердце при дворе Генриха II, так же как и при дворе Алиеноры, неизбежно столкнется с этими вопросами вместе с поэтами и жонглерами, которые касались этих тем. Как и рыцари его времени, он культивировал ценности, восхваленные в эпопеях, романах и большей части произведений, написанных для мирян, исходивших от авторов, разделяющих это мировоззрение.
ДОБЛЕСТНЫЙ КОРОЛЬ АНГЛИИ
О своем сеньоре могу я вам сказать,
Что это лучший рыцарь
В мире и среди других рыцарей,
И щедрый, и благородный1[797].
Набросав этот скорый портрет Ричарда, Амбруаз ясно описывает качества, отличающие короля в его глазах и в глазах большинства его современников. В рассказе хрониста, посвященном главным образом крестовому походу, он сосредотачивает внимание прежде всего на боевых качествах короля Англии, его талантах военачальника, предводителя людей, стратега, но больше всего рыцаря. Среди этих черт характера доблесть занимает первое место. Что хочет этим сказать автор? И какое точное определение следует дать этому слову?
Словарь храбрости
Анализ лексики, употребляемой Амбруазом для обозначения достоинства воина, очень характерен. Прилагательное «доблестный» появляется весьма часто (восемьдесят четыре раза) в его «Истории святой войны». Смысл этого слова, отметим мимоходом, не всегда исключительно военный, так как часто оно употребляется по отношению к женщинам в абсолютно мирном контексте, в частности применительно к молодой жене Ричарда, Беренгарии2[798]. В одном исследовании этого термина, имеющего около восьмисот случаев употребления, собранных в совокупности изучаемых текстов, состоящих из семисот тысяч стихов, половина из которых на старофранцузском3[799], Тео Венкелер показал, что слово proz чаще всего не имеет отношения к смелости и военной удали, но относится в более широком
