Стало немного легче, когда она вышла на окраину поселения туда, где платформа выходила к берегу. Она спустилась на землю и немного прошла вдоль уреза воды. Дети за ней не пошли. На мелководье рос такой густой и высокий тростник, что, когда берег немного изогнулся, заросли скрыли во'ан от ее глаз. Если бы не нескольких дымков в бледном небе, могло бы показаться, что в целом мире она осталась одна-одинешенька. Она нашла место, где тростник немного расступился, и села на камень, глядя на безупречную озерную гладь.
Пока она сидела и смотрела, легкий утренний туман рассеялся и она разглядела на севере башенные пики Кар Дайна. У нее возникло ощущение, что она оказалась на границе двух миров. За Кар Крайгаром, откуда она пришла, лежал настоящий мир, мир городов, рынков и человеческого рода. А там, за Кар Дайном, находится что-то совсем другое: грозный Великий Медведь Кирининов; Дин Сайв, самый большой и древний лес во всем мире, наполненный тенями, а еще дальше — Тан Дирин, который касается крыши неба. Между этим тихим озером и Сокрушительным Мысом, до которого на север много-много дней пути, может не быть ни одной человеческой деревни, ни одной фермы. Она вдруг показалась сама себе ужасно маленькой и слабой, а небо и земля — до ужаса беспредельными.
Нечто подобное она ощущала пять лет назад, когда выкарабкалась из тисков Лихорадки в мир, где уже не было ни матери, ни старшего брата. Тогда, несколько месяцев балансируя между мучительным сном Лихорадки и с трудом осознаваемым будущим, она чувствовала непередаваемую незащищенность и уязвимость. В конце концов ей все-таки удалось справиться с едва не сломившим ее горем. Теперь опять ее силам предстояло испытание, и нужно держаться твердо. Не только ради себя. Хотя ей уже не первый раз приходилось держаться не ради себя. Даже от Лихорадки она тогда очнулась в какой-то мере ради Оризиана.
Эньяра резко поднялась, машинально подхватила камешек и метнула его в воду. Несколько секунд она смотрела на разбегавшиеся по воде круги, потом повернулась и пошла обратно в во'ан.
* * *
Она нашла Оризиана и Рота. Они сидели на краю платформы возле хижины и болтали босыми ногами в воде. Зрелище совершенно неприличное: вероятный тан одной из Истинных Кровей со своим щитником вольно, словно где-нибудь на берегу колгласской бухты, сидит в центре кирининского лагеря. Эньяра чуть не рассмеялась.
— Что случилось? — спросила она.
Оризиан ответил:
— Ничего. Нас приходил проведать Варрин, но ушел обратно к Эсс'ир, туда, где она находится. Мы ждем вестей.
Эньяра села рядом с ними.
— Где Ивен?
— Ушла, — фыркнул Рот. — Сама по себе и не сказала куда.
Оризиан поковырял трещину в настиле.
— Она наверняка скоро придет. Я так думаю.
— Мы ей слишком доверяем, хотя мало ее знаем, — заметила Эньяра.
— И то сказать, — согласился Рот. — И кирининам тоже.
На острый слух Эньяры в его тоне не столько чувствовалось убеждение, сколько привычка к брюзжанию.
Оризиан был невозмутим:
— Ведь это Иньюрен послал нас к ней, а я всегда верил тому, что он говорил. И сейчас тоже верю. — Он взглянул на сестру. — В любом случае, какой у нас выбор? Нам нужна помощь, чтобы уйти отсюда. Мы вообще уже умерли бы, если бы их не было с нами.
Все погрузились в молчание. Эньяра доверяла суждениям брата; в большинстве вещей по крайней мере. Она росла среди; мужчин, преимущественно среди воинов, а это многому могло научить девочку, имеющую глаза, чтобы видеть. И Эньяра многому научилась. Ей было интересно, осознает ли Оризиан, что иногда очень странно смотрит на Эсс'ир. Возможно, он даже не знает, что его глаза следят за ней с особым вниманием, хотя, по мнению Эньяры, это сразу было видно. Последние два-три года она замечала такие взгляды мужчин и на себе.
Хотя это были совсем не братские взгляды. Интерес Оризиана к Джьенне, дочери торговца из Колгласа, был до неловкости очевиден, но все же это был всего только благоговейный но ничего не значащий трепет перед девичьей привлекательностью. В том же, как он наблюдал за Эсс'ир, было немного ребяческого. И это беспокоило Эньяру. Любой такой союз был бы немыслим для большинства людей из ее расы, но больше всего Эньяру волновало не то, что Эсс'ир не принадлежала к человеческому роду. Скорее это было опасение за чувства мальчика. Эсс'ир слишком сурова и безжалостна, слишком далека от всего знакомого ему, чтобы быть безопасным объектом привязанности для ее маленького брата. И она была возлюбленной Иньюрена. Это была река с опасным течением, и Оризиану понадобится вся мудрость, чтобы не входить в эту реку.
Эньяра видела, как брат изменился. Он всегда был больше мыслителем и мог разглядеть или вообразить вещи, которых она не видела. Зато она была сильной, так по крайней мере казалось со стороны, после того, как умерли мать и старший брат. А до этого наиболее ярко сиял Фариль. Теперь события потребовали от Оризиана кое-чего нового, и как отклик на это требование он, возможно, начал открывать в себе то, что очень долго оставалось в глубокой тени. Он мог бы стать хорошим таном… если проживет долго. И все-таки Эньяра до сих пор видела в нем мальчика, которого она дразнила на лестничной площадке, за которым бегала по коридорам Колгласа. Ох, сумеет ли этот мальчик найти для Эсс'ир место в той головоломке, в которую превратилась его жизнь?
* * *
Примерно через час за ними зашел Варрин. Он жестом пригласил их следовать за собой в центр во'ана. Там, на круглой площадке, огороженной шестами, украшенными черепами, на коленях стояла Эсс'ир. Рядом с ней стояло странное лицо, сплетенное из ивовых веток.
— Это ловец душ, — шепнул Оризиан, когда увидел, как Эньяра на это смотрит. — Они верят, что он охраняет их от смерти. Предположительно это один из анайнов.
Это привело Эньяру в замешательство. Тот факт, что киринины могут молиться таким зловещим существам, как Анайн, был слишком грубым напоминанием о той пропасти различий, которая лежит между ними и ею.
— Станьте здесь, — указал Варрин.
Без дальнейших объяснений он подошел к сестре и встал на колени рядом с ней. Потом взял кожаную чашу с темной, густой жидкостью. Эсс'ир закрыла глаза. У нее было спокойное лицо, как будто она спала. Варрин окунул кончик длинной тонкой хвоинки в жидкость и поболтал ею в чаше, чтобы инструмент пропитался.
Недоумевающая Эньяра нахмурилась.
— Это кин'тин, — объяснил Оризиан. — Она убила своего первого врага.
Эньяра поморщилась, когда Варрин поставил чашу и придвинулся к сестре, изготовив покрытую краской иглу.
— Он собирается нанести ей татуировку? — почти недоверчиво спросила Эньяра.
Когда игла проколола щеку Эсс'ир, ее лицо почти не дернулось. Варрин накалывал завиток, след его работы метили бусинки крови и краски. Медленно проступал рисунок. В этом процессе было что-то ужасное, но притягательное. Такое украшение, которое никогда не позволялось женщинам среди Кровей Хейг, здесь совершалось в знак уважения. Эньяре было интересно, что чувствует Оризиан при виде того, как портят прекрасную кожу Эсс'ир. Она взглянула на него и по выражению его лица поняла, что вряд ли он вообще воспринимает это как порчу.
Действо продолжалось почти час. Варрин ни разу не промахнулся; Эсс'ир ни разу не открыла глаза, не издала ни звука. Текла кровь, кин'тин проступал и завивался по всей коже лица. Некоторые из проходивших мимо кирининов останавливались и некоторое время наблюдали за процессом, но редко задерживались надолго. Даже детей за эти долгие минуты заметно поубавилось. Наконец Варрин отодвинулся, сел на землю, отложил иглу и поставил рядом чашу, потом взял тряпочку и осторожно промокнул ею лицо сестры.
Эсс'ир поморгала, кивнула брату, поднялась на ноги и оглянулась туда, где стояли Оризиан, Эньяра и Рот.
— Благодарю вас, — сказала она.
— За что? — спросил Оризиан.
— За то, что дали мне возможность получить кин'тин.
Кровь все еще струилась по лицу из множества крошечных ран. Она выглядела так, будто ее только что терзали в какой-то жестокой битве. Эньяре очень хотелось отвернуться, но повернулась и ушла Эсс'ир. Варрин пошел следом за ней. Оризиан провожал их взглядом.
— Счастливчики, — чуть громче, чем требовалось, сказала Ивен, стоявшая позади них. Все трое изумленно уставились на нее.
— Как давно вы здесь? — строго спросила Эньяра улыбающуюся и почти не скрывавшую удовлетворения Ивен.
— А, недавно. Я говорю, счастливчики вы. В наше время редчайший случай, чтобы хуанин стал свидетелем награждения кин'тином. Честь, должна сказать.
В этот момент Эньяра осознала, что рука что-то стискивает в кармане. Несколько мгновений она перебирала это пальцами, а потом вдруг поняла, что это, и острое ощущение вины пронзило ее. Она осторожно вытащила на свет короткий шнурок с узелками и держала его на ладони.
