Оризиан ничего не заметил, но заметила Ивен.
— Та-ак. Откуда это у тебя? — спросила на'кирим. Оризиан взглянул на то, что держала Эньяра.
— Я забыла. Иньюрен дал мне это, когда мы ушли из Андурана. Он сказал…
— Он сказал, что это должно быть похоронено, — закончил за нее Оризиан.
— Мне жаль. Я забыла, — повторила Эньяра.
Оризиан слегка качнул головой и двумя пальцами взял шнурок. Какая-то отрешенность появилась в его лице, когда он вертел один из узелков.
— Это то, что… что киринины делают, если боятся, что их тело не будет захоронено подобающим образом.
Он встретился глазами с Эньярой.
— Это его жизнь. Каждый узелок — это кусочек его жизни.
— Откуда ты заешь? — тихо спросила Эньяра.
— Перед выходом из своего лагеря Эсс'ир с братом сделали такие же.
— Значит, нам надо похоронить это?
Оризиан ответил не сразу. Он держал шнурок в пальцах так бережно, словно это была величайшая драгоценность. Эньяра не знала почему, но, увидев выражение его лица, подумала об отце.
— Мы должны отдать это Эсс'ир, — тихо произнес Оризиан. — Я думаю, это для нее. Она будет знать, что с этим делать.
Ивен сказала ему:
— Он, когда это делал, должен был думать и о вас. Узелки могут быть событиями или чувствами. Или людьми. Я уверена, в некоторых из них он хотел поместить вас. — Голос у нее на этот раз был ласковым и осторожным.
— Возможно. Хотелось бы знать, о чем и что он думал, когда это делал. — Он взял шнурок за один конец, и тот повис.
— Даже если бы он остался жив, он не сказал бы вам, что в этих узелках. Это очень личное. Беседа со смертью.
— Я отдам это Эсс'ир, — решил Оризиан.
— Нет, — сказала Ивен еще ласково, но уже тверже. — Он дал это Эньяре. Для таких вещей это очень важно. Именно она должна отдать это Эсс'ир для захоронения, и думаю, она, Эньяра, тоже считает, что это лучше всего сделать ей.
Оризиан протянул сестре шнурок с узелками. Эньяра аккуратно свернула его в колечко.
— Вы покажете мне, где Эсс'ир? — спросила она Ивен, и на'кирим кивнула.
Они молча шли по во'ану. Оказалось недалеко. Перед невысокой хижиной стоял Варрин. Он наблюдал за их приближением, но ни на шаг не отступил от входа.
Ивен сделала вид, что у нее зачесался нос, и из-под ладони пробормотала:
— Будь вежлив.
— Варрин, Эсс'ир здесь? — спросила Эньяра.
— Она отдыхает, — ответил воин.
— Могу я поговорить с ней? У меня для нее кое-что есть.
— Не сейчас. Она отдыхает.
— Это важно. Я думаю, она захочет меня видеть, — настаивала Эньяра.
Варрин не шелохнулся. Он напомнил Эньяре щитника тана на какой-то грандиозной церемонии, такой же неподвижный, такой же важный и гордый своей ролью. Она не хотела показывать ему шнурок (потому что Иньюрен предназначал его одной только Эсс'ир), но, кажется, это единственная возможность получить разрешение Варрина.
И она сказала:
— Это Иньюрена. Эсс'ир должна это получить.
И увидела мимолетную реакцию на лице Варрина. Всего миг, она не успела разобрать, что это было, не то раздражение, не то боль. Она уже набрала воздуху, чтобы спросить еще раз, но в этот момент Варрин подвинулся. Мягким толчком в спину Ивен дала ей понять, что ждать дальнейших приглашений не следует. Эньяра нырнула в хижину.
Там был полумрак. Темные меха и шкуры животных покрывали пол, серые перья украшали деревянный каркас жилища. Эсс'ир лежала на полу. Эньяра присела рядом с ней на корточки. Хотя слабый свет прятал все самое худшее, что делалось с лицом Эсс'ир, следы от иголки были видны так же отчетливо, как и яростная реакция кожи на то, что с ней сделали. Серые глаза глядели с раненого лица.
Эньяра протянула шнурок.
— Это Иньюрена. Оризиан думал… я думала, что это должно перейти к тебе. Чтобы ты… похоронила.
Эсс'ир осторожно, придерживая рукой поврежденные ребра, села и взяла шнурок. Едва взглянув на него, она стиснула пальцы.
— Спасибо, — сказала она так тихо, что Эньяра едва расслышала.
Это прозвучало так, словно она собиралась сказать что-то еще. На лице Эсс'ир Эньяра не увидела никаких эмоций, но косточки на пальцах побелели, а белые ногти впились в ладонь. Еще несколько мгновений Эньяра колебалась: ей вдруг захотелось, чтобы с этой женщиной ее связывало что-то большее, чем только общие потери. Но все же решила, что пора уходить, и встала. Она уже откинула шкуру на входе, но тут ее остановила одна мысль.
— Можно, с тобой пойдет Оризиан? Я имею в виду, когда ты будешь это хоронить. Это помогло бы ему. Иньюрен много думал и о нем тоже.
Эсс'ир подняла глаза. Взгляды кирининки и хуанинки встретились, и в них мелькнуло взаимопонимание. Всего на один миг.
Эсс'ир ответила:
— Нет. Хуанин не должен этого видеть. Это… не разрешается.
Эньяра кивнула и вышла на свет. Она услышала или это ей только показалось, как сзади сказали:
— Прости.
* * *
— Спасибо, что спросила, — только и сказал Оризиан, когда она ему все рассказала. Он не казался ни удивленным, ни обиженным отказом Эсс'ир. Может быть, он лучше сестры понимал кирининов.
Ивен осталась с ними. Она сидела снаружи, скрестив ноги, и закрепляла швы на куртке иголкой и нитью, которыми разжилась у хозяев. Она была поглощена своим занятием и мало внимания уделяла тому, что делали Эньяра и другие. Оризиан был подавлен, и Эньяра решила, что лучше оставить его наедине с размышлениями. Она ушла в хижину подремать.
Когда она проснулась, чувствуя себя лучше, чем все последние дни, Оризиан и Рот сражались на палках перед хижиной. Кирининские дети опять собрались поглазеть на этот странный спектакль. Ивен тоже наблюдала, и на лице у нее было редкое для на'кирима увлеченное выражение.
Оризиан старался вовсю, даже пот на лбу выступил. Эньяра знала, какие усилия мог прилагать ее брат, когда до этого доходило дело. Учебное сражение подошло к концу, и Рот потрепал противника по плечу.
— Хорошо, — сказал щитник. — По крайней мере лучше. Как твой бок?
— Я его не замечал.
— А я заметил. Ты его немного берег, и потому иногда чуть не терял равновесие. Но это пройдет.
— А как твоя рука? — Оризиан кивнул на забинтованное запястье Рота.
— Болит, но мне это не мешает, — улыбнулся Рот.
— А меня сможешь научить? — спросила Эньяра.
Она ждала, что Рот сразу отметет эту идею; воины Ланнис-Хейгов не учат женщин сражаться, особенно если эта женщина — сестра Тана. Но щитник улыбнулся.
— Может быть. Хотя это не самое подходящее занятие для дамы.
— Мне встретилась пара человек, которые очень хотели меня убить, и это в течение нескольких недель. Я не хочу стать легкой добычей, если опять таких повстречаю.
Рот кивнул:
— Для тебя больше подойдет нож, чем клинок. Или, вероятно, короткий клинок Дорнака. Можно попробовать, когда мы уйдем отсюда, если ты еще будешь этого хотеть.
Эньяра заметила, что с последними словами Рот взглянул на Оризиана, очевидно, проверяя, одобряет ли тот идею.
— Мечи — это очень хорошо, но они не решат всех проблем, — сказала Ивен. Она опять начала шить, с трудом прокалывая кожу куртки костяной иглой.
— Не все, но некоторые, — ответил Рот.
— Клинки были мало полезны против на'киримов, которые жили давным-давно.
— Меткая стрела всегда полезна, — проворчал Рот.
Ивен фыркнула:
— Дортину Волчья Отрава последний врейнин из племени Реджа выдрал глотку. Тогда он положил руки на рану, зажал ее крепко и сделал себя опять невредимым, а потом разорвал это волчье отродье почти пополам, от шеи до живота. И это не просто рассказ, это правда. Чем здесь помогла бы стрела? Я когда-то, когда еще была в Хайфесте, читала одну историю о Миноне Мучителе. Если это правда, чего я не утверждаю, то он был пустым местом, пока люди не переломали ему кости и не воспользовались ножами. Это была очень сильная боль, и она открыла самые глубины его мощи. Чем хорош клинок, если он твоего врага превращает во что-то еще худшее?
Рот метнул на на'кирима мрачный взгляд и исчез в хижине.
— Не выдержал настоящих доводов, — с удовлетворением заметила Ивен.
Эньяра спросила:
— Вы ведь не думаете, что Эглисс похож на Минона Мучителя, правда? Я никогда не видела, чтобы он сделал что-нибудь… мощное.
— Нет, — не отрываясь от работы, согласилась Ивен. — Я бы не подумала, что он чем-то похож на них. Однако и тебе лучше не забывать, что он не похож на тебя. Иньюрен разглядел в нем многое, что его встревожило. Я думаю, что вы, хуанины, забыли, что значит иметь среди своих по-настоящему великого на'кирима. Единственная признаваемая вами теперь власть, это та, что живет в мечах, в танах да в сундуках богачей. Неужели вы действительно забыли, каким был мир до Войны Порочных?
