любовь и нежность, ты же знаешь, что я хорошо чувствую слова.
– О, – неопределенно произнес Шао Тяньвэй.
– Мы встречались с нею два года и одиннадцать лет прожили вместе. Я не отказывал ей ни в одной просьбе, включая развод.
– Вы на нее злитесь?
– Хотел бы, но не могу. Как можно злиться на больного человека? Долгое время она испытывала серьезный стресс, у нее развились тревожное расстройство и паранойя. Желая развестись, она хочет избавиться от стресса, ведь она знает, что своими тревогами и подозрениями принесла своим близким много боли.
– Не думаю, что она больна, мыслит она вполне ясно и логично, ведет себя доброжелательно и дружелюбно.
– Ты способен видеть ее хорошие стороны, поэтому ты ей тоже нравишься, именно из-за тебя она со мной и развелась.
– Как это возможно? Между нами ничего не было.
– Не веришь, спроси сам. Эта дуреха втемяшила себе в голову, что существует вечная любовь, а что такое вечность? Это то, что длится всегда, вечно, бесконечно. Ты способен дать ей такую любовь? Хотелось бы надеяться. Если она тебя полюбит, мое сердце будет спокойно, но если этого не произойдет, ей придется образумиться. Она может выбрать лишь одного из нас, при этом ты – это ее фантазия, а я – реальность. Я согласился развестись, чтобы предоставить ей шанс сделать выбор еще раз.
Последняя фраза поставила Шао Тяньвэя в тупик, заставив терзаться больше четырех месяцев. Он понял, что банкет от лица Му Дафу был для него своего рода ловушкой: на первый взгляд Му Дафу вроде как говорил о Жань Дундун, но на самом деле рыл для него яму. Он как бы давал понять, что если Жань Дундун влюбится в Шао Тяньвэя, то тому придется нести вину за то, что он якобы увел ее из семьи.
В тот вечер Му Дафу много выпил и у него развязался язык, поэтому он не только рассказал о подробностях их семейной жизни с Жань Дундун, но еще и как будущему «опекуну» поведал ему о ее вкусах и пристрастиях. Но чем больше Му Дафу говорил, тем более неполноценным чувствовал себя Шао Тяньвэй, ему казалось, что он никогда не сможет подарить Жань Дундун такую красивую, полную романтики жизнь. У него сложилось впечатление, что вместо того, чтобы давать добрые советы, Му Дафу хотел ему помешать. Поэтому, не желая признавать поражение, сегодня вечером Шао Тяньвэй намеренно пригласил Жань Дундун сюда, чтобы заполучить ее любовь там, где бахвалился своими подвигами Му Дафу.
– О чем задумался? – спросила его Жань Дундун.
Шао Тяньвэй вздрогнул и, облизав губы, сказал:
– Не могу отойти от полученного наслаждения.
– Это Му Дафу рассказал тебе про этот ресторан?
Шао Тяньвэй инстинктивно замотал головой, сомневаясь, что ему стоит рассказывать про разговор с Му Дафу.
– Если на тебя давят, то можешь ничего не говорить. Будем считать, что мы прекрасно провели время и у нас останутся самые приятные воспоминания.
– О каком давлении ты говоришь?
В этот момент он показался ей таким милым, наивным и смешным, что она легонько потрепала его по щеке. В ответ он покраснел с головы до ног.
79
Несмотря на то что убийца был пойман, Жань Дундун не чувствовала удовлетворения, поскольку все причастные к убийству лица нашли для себя оправдание. Сюй Шаньчуань говорил, что одалживал деньги племяннику на покупку квартиры и понятия не имел, что тот обратится к У Вэньчао с просьбой разделаться с Ся Бинцин. В свою очередь, Сюй Хайтао говорил, что ни в коем случае не подталкивал У Вэньчао к убийству. У Вэньчао говорил, что привлек Лю Цина, чтобы тот оформил для Ся Бинцин бумаги на выезд из страны или совершил с ней побег, но к убийству он его тоже не призывал. Лю Цин говорил, что обратился к И Чуньяну, чтобы тот уладил дело вместо него, при этом под «улаживанием дела» он совершенно не имел в виду посягательства на ее жизнь. Наконец, И Чуньян признался в убийстве, однако доктор Мо и два других авторитетных эксперта установили, что он страдал от психического заболевания, в связи с чем его адвокат выстраивал защиту о его невиновности. Вся эта цепочка посредников напоминала Жань Дундун домино, первой костяшкой которого являлся Сюй Шаньчуань. Ей очень хотелось, чтобы Сюй Шаньчуань признал вину и получил приговор, но тот вины не признавал, заверяя, что не делал племяннику ни малейшего намека.
Узнав, что убийца найден, родители Ся Бинцин связались с Жань Дундун, чтобы та разрешила им наконец увидеть дочь и устроить для нее похороны. Жань Дундун проводила их в прощальный зал похоронного бюро, где в стеклянном гробу, накрытая парчовым покрывалом, лежала приведенная в должный вид Ся Бинцин. Родители, увидав дочь, с рыданиями бросились на гроб. Заливаясь слезами, они колотили по стеклу, словно надеялись, что Ся Бинцин проснется. Вдруг изнутри гроба послышались глухие удары «тук-тук-тук». Родители тут же отпрянули, решив, что им показалось, однако вслед за этим раздался голос Ся Бинцин: «Эй, есть кто-нибудь? Эй…» Только сейчас они поняли, что в гробу лежала та самая запись, о которой говорила Жань Дундун. «Здесь очень темно, выпустите меня, выпустите меня». Далее следовала трехсекундная пауза, а после нее фраза: «Я слышу, что здесь кто-то смеется». Еще одна пауза. «Не оставляйте меня в этом ящике, мне страшно». Далее снова следовал стук и фраза: «Эй, эй, мне тут не нравится, так никто не узнает, что я умерла». Снова пауза. «Выпустите меня, я хочу быть вместе со всеми». Пауза. «Я не сбегу, я не сбегу, я еще приду, приду…»
По словам Жань Дундун, эта запись была ни чем иным, как оригинальным способом прощания со стороны Ся Бинцин.
– Я прослушала ее бесконечное число раз, прежде чем поняла, насколько смелой она была, чтобы насмехаться над самой смертью.
– То есть эту запись она сделала не сразу после изнасилования? – уточнил отец Ся Бинцин.
– Сперва я считала, что это было именно так, – ответила Жань Дундун, – но потом установила, что она сделала ее для того, чтобы положить в гроб. Решила так пошутить.
Родители не знали, что и сказать. Если до этого они испытывали лишь горе, то сейчас к нему примешались страдание, грусть, безысходность и самобичевание. Она не просто умерла, но еще и показала свое отношение к жизни. Родители перестали рыдать и теперь только всхлипывали, словно всхлипывания в подобной ситуации были гораздо уместнее. До них дошло, что они совсем не понимали свою дочь, хотя до этого были уверены, что знают ее лучше всех. Какое недоразумение! Как будто она по ошибке пришла в этот мир и так же по ошибке стала их дочерью. Переживая, что они не вынесут такого удара, Жань Дундун пододвинула им стулья. Их трясло, словно они переживали ужас нежелательной беременности или боялись разбудить заснувшую Ся Бинцин. Они старались сохранить тишину, надеясь больше ничем, ничем ее не потревожить.
Находившийся в следственном изоляторе И Чуньян выразил желание встретиться с Жань Дундун. Жань Дундун его просьбу удовлетворила.
– Я не согласен с адвокатом, который говорит о моей невиновности, у меня нет психического расстройства. Будь я сумасшедшим, не смог бы настолько детально продумать преступление. То, что жертва меня не заметила, говорит о моих способностях к тайной слежке. В качестве орудия убийства я выбрал подручное средство, чтобы избежать подозрений в случае попадания на камеры наблюдения. Я же понимал, что камер следует опасаться, значит, и с головой у меня все в порядке. Доску, которой я прикончил жертву, я тщательно помыл, чтобы на ней не осталось никаких следов. Кроме того, я додумался переместить место преступления и для
