Заглянув в кабину, он убедился, что водитель спит. Тот заснул уже пару часов назад, уронив голову на боковую стойку возле открытого окна, и просыпаться не собирался. Удовлетворенно кивнув и подойдя к открытой двери КШМ, сунул руку с пистолетом в темное нутро машины, где лишь светились разными цветами кнопки и шкалы радиостанций, и выпустил три пули в затылки трех человек, сидящих к нему спиной в надетых наушниках. Никто даже среагировать не успел, тела повалились друг на друга. С особым удовольствием он убил Серых, подозрительно прилежно слушавшего эфир все последние часы.
Вернувшись к своему «Тигру», Анатолий выстрелил спящему водителю в голову над правым ухом. Тот лишь дернулся слабо, после чего голова свесилась на грудь, и кровь резвой струйкой потекла на разгрузку.
Еще двое эсбэшников дежурили дальше, в боевом охранении. Анатолий пошел к ним не один, а прихватил одного из бойцов Петракова – мрачного худого мужика с жилистыми, словно свитыми из веревок руками, крепко держащего АКМ. Но стрелять тот не стал – хватило двух очередей из автомата, которыми Еременко, уже не таясь, срезал обоих.
«Ну вот и все», – кивнул своим мыслям Еременко, после чего направился к КШМ.
Трупы ему помогли вытащить – свалившись друг на друга, покойники буквально переплелись. Сняв с очкастого радиста наушники и отерев их от крови, Еременко надел их на себя, затем взял в руки тангенту и начал вызывать Циммермана.
Связь состоялась быстро. Рыжий командир силовиков лишь обрадовался тому, что Еременко потребовал прогнать «уродов» на их точку сбора, а самим силовикам следовало собраться километров за десять к западу, где якобы Еременко со штабом и находился. Аргументация тоже нашлась – радиоперехват переговоров бандитов, которые намерены были напасть на отряд. В общем, сомнений не возникло.
– Все, что ли? – спросил Петраков, стоящий рядом.
– Все, можем валить отсюда, – кивнул Еременко.
– Валить – это мы всегда с радостью, – сказал бывший зам по режиму начальника Камышовской зоны и выстрелил из ПМ в лоб Анатолию, прямо в кокарду на патрульном кепи.
Тот рухнул навзничь, черное кепи свалилось с головы. Петраков нагнулся, поднял «сто пятый», повесив себе на плечо, после чего сказал, обращаясь к покойнику:
– Толя, ну на хрена ты мне нужен? Без тебя на Вятку дорогу не найдем или как?
Затем он обернулся к своим и крикнул:
– Собрали здесь все барахло и заводите «Водник»! А то езжу на «козле» как лох с пейджером. И связь, опять же… Умеет кто там ручки крутить или как?
И направился к «Тигру», махнув рукой своему мрачному телохранителю.
Сергей Крамцов
28 мая, суббота, раннее утро
Передвигались медленно. Выбирали направление для перебежки, долго высматривали возможные опасности, затем бежали, стараясь топать как можно тише, и снова замирали. Один раз нас укрыл магазин с вынесенной витриной, второй раз затаились за сгоревшим грузовиком, в кабине которого сидели два настолько сгоревших трупа, что на них даже прожорливые мертвецы не позарились уголька погрызть, затем прятались в подъезде какого-то дома. Сейчас выглядывали из-за большого павильона с надписью «Овощи-фрукты», откуда и вправду крепко несло гнилыми овощами.
– Вроде там есть кто-то, на крыше, – прошептал Сергеич, указав на угол пятиэтажки напротив.
Я присмотрелся. Вроде точно, шевеление есть. Метров четыреста туда, а то и больше. Если бы не светлеющее уже небо, на фоне которого мы заметили силуэт, ни за что бы не чухнулись.
– С пэбээсом не достать, – прошептал Васька.
– С ума сошел? – чуть разозлился я. – Нам только шухер поднять не хватало. Надо тихо. И без пэбээса бы не достали.
– А тихо, не тихо – дальше ни одного укрытия метров на двести, – буркнул он в ответ.
– Тоже верно, – вынужден был согласиться я.
– Думайте быстрее, в общем, – сказал Кэмел. – Светать скоро будет, тогда вообще скрытности ноль.
– А что тут думать, двигаться надо, дальше хуже будет, – задумчиво сказал Сергеич. – Можно попробовать вон до того угла, все в тени, а дальше машины стоят, и за ними. А там уже видно будет.
– А вообще докуда?
– Там дальше районная поликлиника должна быть, у нее подъезд серьезный, за ним схоронимся.
– Ну… что еще остается, – вздохнул я.
Выбора никакого не было. Интенсивная стрельба за нами стихла, но где-то вдалеке еще постреливали. То автоматы, то пулемет к ним присоединялся, но гранат слышно не было, так что или по мертвякам били, или дистанция боя большая. Пару раз слышали звук двигателей, однажды по улице, как раз мимо нас, пронесся «бардак», а следом за ним БТР-70, обсаженные целой толпой уголовников. Нас, спрятавшихся в разбитом магазине, никто не заметил. Но сейчас уже становилось ясно, что кутерьма в мертвом городе заканчивается и, когда все вернутся на свои позиции, прорываться станет трудно: слишком много хорошо просматриваемых мест.
– А от поликлиники куда? – спросил я.
– Дальше парком до площади Мира, – ответил Сергеич. – Надеюсь, что не вырубили, там кустов хватало.
– Хорошо. Идем «гусеницей». Сергеич, ведешь как самый знающий.
– Это понятное дело. Прикрывайте.
Я вскинул автомат, наведя его на предполагаемую огневую точку противника. Точно не попаду, тем более дозвуковыми пулями, но хотя бы, возможно, сумею сбить прицел. Да и просто некуда больше целиться.
Сергеич, согнувшись пополам, побежал вдоль стены частым скользящим шагом, почти растворившись в темноте, и вскоре в наушнике послышалось:
– На месте. Прикрываю.
– Я пошел.
Моя очередь. Огляделся и дернул вперед, стараясь держаться в густой тени. Главное сейчас даже не по сторонам смотреть, а под ноги, не налететь на что-нибудь гулкое или звонкое, что привлечет внимание тех, кто сидит на крыше. Мы у них здесь как на ладони будем, а этого нам не надо. Вперед, вперед, колени чуть не по груди молотят – настолько низко пригнулся. Вот первый рубеж, угол здания, к нему забор примыкает, а за углом темная фигура, Сергеич.
– На месте, прикрываю. – Это уже я, хрипло в микрофон, для Кэмела.
– Я пошел, – послышалось в наушнике.
Нет, не шевелится вроде тот, кто на крыше сидит. Одна голова видна, время от времени рядом с ней вторая появляется. Небо светлеет, а внизу еще темно, мрак нас прикрывает. О ПНВ у противника думать не надо, не должно их быть. Откуда им на складах ДХ[61] браться?
Запыхавшийся Васька присел рядом с нами, спросил шепотом:
– Как?
– Тихо пока. Сергеич?
– Прикрывайте, пошел.
– Давай.
Кучка из трех машин в темноте едва заметна, даже в монокуляр. Сергеич к стене опять прижимается, даже задел ее пару раз, заставив меня вздрогнуть, но тихо пока, тихо… Вот его темный силуэт виден на фоне серой стены… утро уже наступает, мир проявляется, как фотография, пока еще черно-белая, но уже и до цветов недалеко.
– На месте, – послышалось в наушнике.
Моя очередь.
– Вась, прикрывай, я пошел.
– Давай.
Опять, согнувшись пополам, понесся вперед, туда, где уже спрятался и поджидает меня Сергеич. Быстрее, быстрее и как можно тише. Смотреть на укрывшихся на крыше не получается, так шею не вывернешь, и все время ждешь оттуда выстрела, ощущаешь себя мишенью.
– На месте! – с облегчением сипло выдохнул я в микрофон. – Прикрываю.
Еще чуть-чуть, и мы выйдем из поля зрения наблюдателей. Как-то очень неуютно сейчас, в совсем плохом месте находимся.
Приближающийся топот, звук железа по железу – ПБС задел крыло «жигуленка», за которым мы прятались. Васька здесь, дышит тяжело, глаза бешеные.
– Ну что?
– Да тихо вроде, – ответил я, крутя головой.
– А это что? – спросил он.
– Где?
– Второй этаж, окно напротив.
Ствол автомата уставился в темный проем распахнутого окна хрущевской пятиэтажки из серого силикатного кирпича.
– Вроде и вправду что-то серое шевельнулось. А ну-ка в ПНВ если…
– Сергеич, там морф, – сказал я, чувствуя, как ледяная рука сжала позвоночник, а желудок ухнул куда-то в пустоту.
– Мля… – только и выразился он. – Не порвет, так демаскирует.
Морф явно следил за нами, выглядывая время от времени из окна, но нападать не решался. То ли машины мешали, то ли что другое его сдерживаю. Но если мы и дальше так по одному перебегать начнем, на последнего он точно кинется, я в этом секунды не сомневаюсь. Насмотрелся уже на этих тварей, сам от них побегал, все их повадки паскудные выучил. И в лоб не нападет, и отвлечься ни на секунду не даст, та еще зараза.
– Надо всем разом ломиться, – зашептал я суетливо. – И не к поликлинике, а ближе, вон в тот подъезд, видите?
Я указал на открытую дверь в торце пятиэтажки, к которой вело невысокое бетонное крыльцо. Над дверью был козырек, сбоку висела какая-то черная табличка.
