Тесса пересекла трамвайные пути и обогнула вместительный «ред кар», остановившийся, чтобы принять пассажиров. Здесь, на Вайн-стрит, начинался Голливуд. Бульвар был застроен невысокими зданиями, с которыми соседствовали пустовавшие участки земли, кафе, японская лавка, забегаловка в форме сосиски, библиотека, магазин подарков, бакалейная лавка. На пересечении бульвара Голливуд с Хайлендом тоже все уже было застроено. На северо-западном углу перекрестка в тени деревьев расположился отель «Голливуд», перед ним на вкопанном в землю деревянном шесте полоскались на ветру два флага: штата Калифорния и государственный флаг США.
В отеле «Голливуд» проживали продюсеры и режиссеры, приехавшие из Нью-Йорка. Они, словно яркие светлячки, притягивали к себе подающих надежды актеров и актрис. Те, кому не по карману были номера в гостинице, селились неподалеку в дешевых меблированных комнатах и прохаживались перед отелем, «чтобы себя показать». Группа таких молодых красавчиков как раз собралась сейчас в дальнем конце веранды, опоясывающей фасад отеля.
Тесса остановила машину в тени перечного дерева. От группы молодых людей тут же отделилась Лайя Бэлл. Она приветственно помахала Тессе рукой. На первый взгляд Лайя Бэлл казалась настоящей красавицей, сильно походившей на Мэри Пикфорд[31]. Для усиления сходства Лайя Бэлл завила волосы, чтобы они ниспадали на лицо светло-золотистыми локончиками, как у Мэри.
Она крикнула:
— Тесса! — У нее был резкий голос и характерный выговор уроженки Северной Каролины.
Улыбаясь, Тесса взбежала по ступенькам веранды.
Лайя ухватила ее за руку.
— Пойдем! Скорее! Я умираю от любопытства!
Танцы «за чаем» уже начинались. Это было традиционное дневное развлечение в отеле. Двери на веранду были распахнуты, из зала доносилась граммофонная версия «Розы ничейной земли», перемежаемая каким-то металлическим лязгом. Молодежь с веранды уже ушла в зал. Тесса и Лайя опустились в освободившиеся плетеные стулья.
— Я спросила его, — сказала Тесса.
— Не может быть!
Тесса утвердительно кивнула.
— Я подождала, пока он одобрит черновик моего сценария, а потом спросила. А он в ответ поинтересовался, от кого я узнала, что он собирается делать полнометражку...
— Неужели ты ему сказала! — обеспокоенно вскричала Лайя.
— Разумеется, нет. Сначала он разозлился, но, убедившись, что я не шпионка, выслушал меня. Лайя, я думала, у меня духу не хватит!
— А то я не знаю, дорогая! Не удивлюсь, если ты ему сказала, что умираешь от страха!
— Словом, он согласился посмотреть черновик моего сюжета. Это ничего не значит, конечно, но посмотреть он согласился. — Тут Тесса немного погрустнела. — Он сказал, что ему не нравится затея с авиацией, потому что это о войне.
— Военные фильмы — неприбыльное дело, — с видом знатока, вытянув губки, проговорила Лайя. — Тебе надо было сказать, что мистер Ласки и мистер Цукор попросили тебя написать сценарий про авиаторов для них.
— Я об этом не подумала. Мне кажется, его заинтересует, если я напишу в таком ключе, как в тех фильмах, где перемежаются исторические и современные эпизоды. Я сказала ему об этом.
— А, как у Сесиля де Милле! Неплохо. Могу поспорить, что он снимет этот фильм! Помнишь, девочка с фермы в твоем сюжете... Тебе не кажется, что она миниатюрная блондиночка?
— Кажется.
— Это хорошо.
— Но там мало сцен с ее участием, — сказала Тесса.
— Когда я стану звездой, ты будешь писать для меня сценарии. Я настаиваю на этом!
Они рассмеялись. Но в этой шутке прозвучала их обоюдная надежда. Глаза у Тессы горели, а головка Лайи покачивалась в такт музыке. Из-под нежных светлых локончиков выглядывали ее зеленые сережки.
Лайя Бэлл, урожденная Ли Белинда Слопер, была дочерью почтового клерка. У нее было мальчишеское тело, плоская грудь, отсутствовали пышные бедра, а голова была чуть великовата для такой миниатюрной фигурки. У нее были тонкие черты лица и широко расставленные большие серые глаза. За этой милой девичьей внешностью скрывалась одержимая честолюбием натура. Все ее немудреные помыслы сводились к желанию стать кинозвездой. Чтобы получить роль в короткометражной комедии Джакопо Римини, она занималась с ним любовью, сидя у него на коленях в пропахшем конюшней кабинете. Позже Римини, как и другие режиссеры до него, обнаружил, что Лайя Бэлл некиногенична. На черно-белом экране ее серые глаза становились бесцветными, а мимика ее лица — надувание губок, стрелянье глазками, улыбочки — делала ее похожей на клюющего цыпленка. Римини больше не приглашал ее сниматься. Но вообще-то ему нравилась ее любительская игра. Поэтому он и намекнул ей как-то о полнометражной картине. Лайя тут же, без всякой корысти, рассказала об этом Тессе. Она сообщила эту новость просто так, чтобы посплетничать. В ней жило только ее честолюбие, в остальном же она была вялой и праздной.
Тесса и Лайя всегда встречались в отеле «Голливуд». Тесса сидела за рулем «мерсера», ее стройные ноги обтягивали чулки из настоящего шелка. Поэтому Лайя заключила, что ее подруга из обеспеченной семьи, но насколько она богата, и не догадывалась. Да если бы и знала, это ничего не изменило бы. Лайя завидовала только деньгам, которые сопутствуют кинославе.
В зале сменили пластинку.
— Тесса! — воскликнула Лайя. — Посмотри-ка вон туда. Это что, Билли Битцер?!
Тесса увидела невысокого человека, входившего в вестибюль.
— А кто это?
— Билли Битцер работает оператором у Гриффита. — Лайя вскочила и поправила прическу. — Посмотрим, сумею ли я привлечь его внимание. — Она подмигнула и убежала в вестибюль, мелко семеня ногами.
Тесса откинулась на спинку плетеного стула и задумалась о «Летчике». Она сама не знала, почему ей хочется написать об этом, но ее желание было искренним. Она понятия не имела об авиации и войне, но два лета подряд — в 1912 и 1913 годах — провела во Франции у бабушки. Летчик представлялся ей асом, высоким французом с блестящими черными волосами и глубоко посаженными темными глазами.
— Мы знакомы? — обратился к ней высокий молодой человек с блестящими черными волосами и глубоко посаженными темными глазами.
4
Их разделяли три пустых плетеных стула.
На нем были поношенные фланелевые брюки. Левую ногу он вытянул перед собой и положил на соседний стул. Но в его позе не чувствовалось расслабленности. Он был напряжен, и это тревожило. Но в его возрасте это напряжение было даже привлекательным. Кожа туго обтягивала его лицо, бледное, как у выздоравливающего больного. Он смотрел на нее, удивленно приподняв черные брови.
