Солнце, источник жизни и магической мощи, усиливало амулет многократно, особенно ту его магию, которая отгоняла смерть и берегла от ран. А написанные руническим языком заклятия не подпускали потустороннее так близко, чтобы оно могло ранить, показаться в зеркалах, запутать, очаровать, явиться во сне. Отчасти этими же свойствами обладали и знаки Триединой, тоже имеющие треугольник-трилистник в основе.
Нинон, как и отец до самой смерти, носила оба амулета: некромантский и церковный. Сестру я в свое время не только заставила поклясться, что она никогда не снимет мой подарок, но и порядком напугала, рассказав правдивую историю жизни мэтра. Нинон все поняла, а я могла спать спокойно и не бояться, что знакомец исхитрится утащить в зеркала моих родных.
Зачарование закончилось, руны амулета погасли, потускнело солнце, узел величественно сиял спокойной созидающей силой. Волшебство выпило резерв почти досуха. От слабости меня пошатывало, я осторожно встала из-за стола, погасила огарки особых свечей и перебралась в постель, радуясь тому, что догадалась заранее приготовиться ко сну. Подаренные мужем гребни один за другим ложились на тумбочку и в свете ночника казались узорными слитками топленого молока.
Любовно проведя пальцем по рисунку самого большого гребня, я повторила контуры листа клевера, погладила руны. Удивительно, что муж сам сделал и подарил мне не просто украшение, а обереги с такой же символикой, как и амулет, который я приготовила для него. Не хватало только солнца, зато руническая надпись слово в слово повторяла фразу, идущую по ободку только что зачарованного кулона.
Какое странное совпадение. Нужно будет узнать у мужа, где он вычитал эту формулу и почему из всех возможных узоров выбрал именно клевер.
Я держала обеими руками чудесный гребень, отрешенно смотрела на надпись и думала о том, что лорд Эстас не маг. Руны, которые он нанес, не имели особенной силы, а были лишь частью орнамента, но это никак не умаляло достоинств гребней, ведь магов и не защищают подобные артефакты. Мага может защитить только он сам. Поэтому я носила лишь знак Триединой. И то не ради помощи, а как дань традиции.
Отложив гребень, погасила ночник, укуталась и, представляя теплую, родную улыбку обрадованного подарком мужа, уснула.
* * *
Он чудом успел вернуться до снегопада, и это само по себе было поводом для радости. Тэйка ластилась к нему, леди Кэйтлин улыбалась так сердечно и светло, будто не было размолвки перед расставанием. Но оставлять недосказанности Эстас не хотел, а потому, улучив момент наедине с женой, попросил прощения за свое излишнее упрямство и пригласил ее после ужина на чай. Выражение изумрудных глаз и то, как леди Кэйтлин произнесла «с удовольствием», окрыляло, и собственный порыв взять жену за руку больше не казался наглым.
В камине уютно потрескивал огонь, закипел на горелке чайник, жена продолжала начатый во время ужина разговор, помогая накрывать столик для чаепития. Эстас слушал мелодичный голос, любовался грациозными движениями девушки и думал, что раньше никогда не успевал за два дня так соскучиться по другому человеку.
— Я приготовила вам подарок, — щеки Кэйтлин тронул румянец, когда она протянула на открытой ладони квадратный конвертик из черного бархата.
— Благодарю, — тихо ответил Эстас, встретившись взглядом с женой и на несколько томительных мгновений заключив ее руку в свои ладони. — У меня для вас тоже есть кое-что.
Он на ощупь взял спрятанный до поры за подушками футляр с зеркалом и протянул девушке. Она улыбнулась, поблагодарила, но, приняв подарок, открывать не спешила, наблюдая за тем, как Эстас расстегивает чехольчик.
— Это сильный амулет, зачарованный на вашу защиту, — сказала леди Кэйтлин, когда на ладони мужа оказался серебряный кулон на цепочке. — Видите, его центральная фигура — треугольник из бесконечной ленты. Это не знак Триединой, как можно было бы подумать, а руническое изображение клевера.
— Клевера? — Эстас провел пальцем по ободку из рун и глянул на гребни.
— Да, это древний мистический символ, — продолжала жена. — Солнце подпитывает его, а руническая надпись, думаю, не нуждается в переводе. Ведь на гребни вы нанесли именно ее.
Он кивнул, вспомнив странно осязаемый сон, алые отблески на орнаменте украшения.
— Я вас прошу пообещать мне, что вы всегда будете носить этот амулет и никогда, ни при каких обстоятельствах не снимете его, — прозвучало жестко, даже требовательно.
— Конечно, обещаю, но почему это так необходимо?
Леди Кэйтлин, как ни удивительно, смутилась, покраснела, но, набрав побольше воздуха, выпалила:
— Потому что вы стали очень много для меня значить.
Его сердце забилось быстрей и радостней, но сделать ответное признание Эстас не успел — Кэйтлин очень поспешно и серьезно продолжала:
— Потустороннему это известно. Оно не упустит возможности повлиять на вас. Например, через сны или даже видения наяву. Через людей, с которыми вы при других обстоятельствах не стали бы говорить откровенно. Может направить в места, где вы без этого вмешательства не оказались бы. Потустороннее сильно, оно не сразу, но обойдет защиту знака богини. И чем важней вы будете для меня, тем настойчивей оно будет стараться.
— Постойте! Пожалуйста, погодите! — взмолился Эстас, с нарастающей тревогой осознавая слова жены.
Короткая пауза, лихорадочные попытки удержать разбегающиеся мысли. Сердце билось взволнованно, перед внутренним взором разрозненные куски складывались в мозаику. Колдовские звуки гуцинь, кагантка, которой Эстас неожиданно доверился, сон о гребнях, зеркало, купленное в подарок… Как он вообще додумался купить некроманту зеркало? Жена ведь обмолвилась как-то, что зеркала опасны для некромантов!
Вспомнилась пожилая мэдлэгч, ее спокойная улыбка, ласковая музыка… Это не могло быть злом!
Гребни, которые он вырезал, тоже не несли в себе зла! Даже руническая надпись, значение которой по слову пришлось выискивать в книге, полностью повторяла охранную фразу на амулете, гревшем ладонь. А жена взяла гребни и носит их явно с удовольствием! Будь в них что-то плохое, она бы не носила…
— Я понимаю, это не те новости, которые хочется слышать каждый день, — судя по тону и нерешительной улыбке, Кэйтлин чувствовала себя неловко и будто хотела оправдаться. — Но вам не о чем переживать. Нинон носит такой же амулет вот уже двенадцать лет, и ни разу за это время ее не побеспокоило потусторонее. Моего отца, к слову, тоже. А сейчас вас защищает знак Триединой.
Эстас коснулся пальцами груди, того места, где раньше был золотой оберег, отданный леди Льессир в качестве подтверждения магической клятвы.
— Я не ношу знак Триединой, — сипло признался командир и только тогда сообразил, о каких знаках богов говорила каганатка, и что из-за этого дочь смогла повлиять на его эмоции.
— Почему? — изумилась Кэйтлин и осторожно, боясь задеть, спросила: — Вы разуверились?
Он отрицательно покачал головой:
— Нет. У меня его больше нет.
— Давно?
— Со дня свадьбы, — прозвучало глухо и тихо. Упоминать клятву не хотелось.
— Поверить не могу, что вы все это время были без защиты, — ошеломленно выдохнула жена и тут же, к превеликому удивлению Эстаса, начала оправдываться: — Простите. Мне в голову не приходило, что вы не носите знак! Я бы зачаровала для вас амулет раньше.
— Может, это и к лучшему, — пробормотал Эстас и, опасаясь, что после его слов жена вынет из волос гребни и больше никогда не возьмет их в руки, все же рассказал о своем сне, о купленном из-за алых искр зеркале, о словах каганатки и о том, что Тэйка повлияла на его эмоции.
Леди Кэйтлин слушала внимательно, не перебивала, казалась больше задумчивой, чем огорченной. Между черными бровями залегла тонкая морщинка, девушка, развернув плечи и выпрямив спину, сидела на самом краю кресла и походила на полководца, слушающего доклад о маневрах неприятеля. Впечатление усиливали жесткая линия плотно сомкнутых губ и понимание того, что сравнение верно. Потустороннее нанесло неожиданный удар, нащупав брешь в защите некроманта.
