Тетрадки были старыми, почерк читался с трудом, между листами попадались перья, засушенные травы и бабочки. Часть записей вообще представляла собой кипу перевязанных бечевкой бумаг. Я боялась растерять или перепутать листы, поэтому не выносила это богатство из комнаты. Но еще больше я опасалась, что о бумагах узнает Тэйка. Чутье подсказывало, что о моем интересе к шаманской магии девочка не должна даже догадываться. Поэтому я, несмотря на просьбу мужа, запирала свою комнату на ключ.
Супругу, совсем не сразу заметившему мою новую привычку, запертая дверь не понравилась. Но я в красках обрисовала перспективу объяснять отцу Беольду, как бумаги оказались залиты водой, выброшены в окно, засунуты в печь или разорваны на клочки, и лорд Эстас смирился. К сожалению, справедливые и честные слова о том, что не могу доверять Тэйке, не пошли супружеским отношениям на пользу. Муж огорчился, и за день, оставшийся до его отъезда в Астенс, сгладить напряженность не удалось.
Я из-за этого переживала, корила себя за излишне живое описание возможных пакостей и за жесткость. К тому же, в Рысьей лапе двери в личные комнаты не запирал никто, а я приняла решение, противоречащее приказу командира. И пусть оно было сотню раз оправданным! Ни мужу, ни мне это не помогало, потому что я высказалась слишком резко.
Разлад, конечно же, заметили дети, прислушивающиеся к нам на магическом уровне. Ерден обеспокоенно поглядывал то на меня, то на мужа, но, разумеется, не вмешивался. А Тэйка улучила момент с отцом наедине и попросила его передо мной извиниться даже, если он считает себя правым.
— Она сказала, мне нужно уступить, если для вас это важно, — рассказал мне вечером лорд Эстас.
— Для меня важно не то, что мою правоту признали, а что необходимое делается правильно, — подчеркнула я.
— А мне важно, что Тэйка хочет нас помирить, — твердо встретив мой взгляд, ответил муж.
Я тут же заверила, что это замечательный и очень радующий меня знак, но в душе понимала, что помощь девочки на самом деле помощью не была. Недаром после этой короткой беседы напряженность между мной и мужем стала лишь ощутимей. Он явно воспринимал мои слова предвзято и вовсе не искал путей к примирению.
Муж уехал в том же настроении, а мои догадки о том, что Тэйка причастна, стали уверенностью, когда я увидела ухмылку девочки. Она злорадствовала.
Холод коснулся затылка, скользнул по позвоночнику, заколотилось сердце, от нахлынувшего ужаса перехватило дыхание. Хуже этого ощущения было только понимание собственной совершенной беспомощности. Я даже не представляла, с чем столкнулась!
Глава 49
Размолвка с женой казалась неестественной, надуманной. Всю дорогу до Астенса мысли о странно напряженном общении не шли из головы. Леди Кэйтлин была права, совершенно права, а Тэйка уже показала, что способна портить важные для мачехи вещи. Почему же он так болезненно отреагировал? Он ведь знал, что жена хочет добра!
Собственная несговорчивость Эстаса неприятно поражала, а чем дальше он отъезжал от Рысьей лапы, тем сильней становилось желание вернуться и попросить прощения у леди Кэйтлин. Но командующий в Астенсе ждал подчиненного к определенному часу, опаздывать было никак нельзя.
Мысль купить жене подарок в знак примирения Эстас считал верной, а нужная вещь нашлась тем же вечером — небольшое овальное зеркало на длинной ручке. С обратной стороны на светлой эмали красовалось изображение граната. Раскрытый плод с россыпью ягод символизировал среди прочего счастливый брак, и Эстас надеялся, что жена, несомненно знающая такие тонкости, не только примет извинения, но и поймет намек. Кэйтлин нужно лишь дать знак, что она готова к другим отношениям и хочет их. Тогда Эстас Фонсо приложит все усилия для того, чтобы брак действительно стал счастливым.
Глядя, как продавец упаковывает подарок в футляр, Эстас любовался мелкими гранатами, утопленными в серебряные завитки рамы. Из-за игры света казалось, что зеркало окаймляют алые искры, напоминающие осязаемый сон о гребнях.
Утром Эстас проснулся с мыслью, что отношения с женой заметно испортились после его разговора с дочерью. Вспомнился разговор с Дьерфином о чувствительности магов к чужим эмоциям, о необходимости защищаться от такого воздействия. После нескольких бесед с женой у Эстаса сложилось представление о магических потоках, и логика подсказала, что если неодаренные могут ненамеренно изменять потоки, то маги тем более способны это делать. Предположив, что, скорей всего, Тэйка неосознанно повлияла на отца и настроила его против жены, Эстас решил наведаться в музыкальную лавку. Каганатка-мэдлэгч лучше кого бы то ни было могла укрепить или опровергнуть догадку. И, возможно, подсказать, как защититься от влияния мага, еще не контролирующего свою силу.
Уютная лавка, черный чай в украшенных зелеными завитками белых чашках, доброжелательная собеседница напротив.
— Вы верно догадались, на эмоции можно воздействовать, — серьезно кивнула каганатка. — Правда, знаки богов обычно справляются с защитой, и нужно умение, чтобы обойти ее и вызвать определенные чувства. Судя по тому, что вы рассказываете, воздействие было целенаправленным и достаточно сильным, раз вы осознали неестественность происходящего не сразу и даже не дома. Вам пришлось отъехать довольно далеко. Ваша дочь хотела поссорить вас с женой и будет пробовать снова и снова. Вы уж простите, вам наверняка неприятно это слушать.
— К сожалению, я и сам пришел к такому выводу, — хмуро согласился Эстас.
— Будьте настороже, избегайте ссор и разговоров на повышенных тонах. Прислушивайтесь к жене, — наставляла каганатка. — Помните, это не она изменилась, это вас пытаются менять. Другой защиты от этого влияния нет.
— Жаль. Я надеялся на чудо-оберег, — вздохнул он.
— Трезвый ум — лучший оберег во все времена, — улыбнулась собеседница. — И вот еще что. После вашего рассказа я сомневаюсь в том, что девочка мэдлэгч.
Эстас изумленно вскинул брови.
— Наша магия не позволяет так влиять на эмоции, — пояснила женщина. — Итсенская — тоже. Это северная магия.
— Откуда бы? Моя дочь каганатской крови! Откуда взяться северной магии?
Хозяйка лавки лишь пожала плечами:
— Вы не знаете, кто был у нее в роду. В нашем мире все возможно. Гуцинь ей поддался?
— Я ей его еще не подарил, — признался Эстас.
— Подарите, пусть попробует поиграть. Если у нее северный дар, ее игра будет простым перебором струн. Если она мэдлэгч, от ее прикосновений гуцинь будет петь, каждый звук тронет сердце. Вы почувствуете разницу, заверяю.
— Я слышал, как вы играете. Мне будет с чем сравнить, — добавил он.
— Только не огорчайтесь, когда гуцинь не запоет, — утешила каганатка. — И, скорей всего, он ей быстро наскучит. Гуцинь не любит северян.
* * *
До возвращения мужа я избегала общества Тэйки, насколько это было возможно. Стойкое ощущение близкой беды раздражало, щекотало чувства, все чаще холодом касалось затылка. В записях, которые передал мне отец Беольд, я тщетно искала ответы, с каждым часом все больше сомневаясь в том, что они там есть.
Вечером после ужина я недолго посидела с лекарем и Джози, а когда часы показали десять, ушла к себе. На подоконнике меня ждала склянка с зельем, в котором лежал амулет, принадлежавший раньше отцу. Чтобы использовать оберег снова, нужно было избавить его от энергетического отпечатка того, кто носил вещь прежде.
Зачарованный отвар из девяти трав пах неприятно и резко, зато амулет сиял первозданной чистотой. На моей ладони лежал круглый оберег с северным узлом в виде треугольника из бесконечной ленты. Узел располагался поверх стилизованного солнца с волнистыми лучами, окаймленного полосой с охранными заклинаниями. Куда более сильная вещь, чем кулон годи, а моя магия утроит эту защиту.
Поток волшебства шел ровно, амулет на ладони приятно грелся, в свете зачарованных свечей руны оберега сияли всеми цветами радуги, солнце вспыхивало в такт моим словам. Северный узел неразрывно связывал воедино будущее, настоящее и прошлое, мою магию и символы самого кулона. Три угла, как листочки трилистника, объединяли мир живых, мир мертвых и потустороннее — ни живое, ни мертвое. Треугольник, которым лист клевера стал в рунической письменности, был знаком древнего бога, властвовавшего в мире мертвых, символом возрождения и бессмертия.
