— Я действительно думаю, что если Ида Энн будет продолжать вести себя подобным образом, она может остаться старой девой.
— О, вовсе нет!
— Я думаю, это вполне вероятно. Молодые люди сейчас не такие, как раньше, Элджи. В последнее время вокруг появилось так много странных людей. Выбор у девушек очень ограничен. Думаю, что могу быть благодарна, что сбыла с рук двух дочерей. Хотя так печально, что Горация вышла замуж за наемника иностранной армии. О, Боже! — Энн вздохнула снова.
— Не тревожься, моя дорогая, — сказал Элджи, угадав ее мысли. — Я уверен, что жены военных австрийской армии будут в совершенной безопасности и что закон и порядок будут скоро восстановлены. Так что о Горации тревожиться не стоит.
— Надеюсь, что так, — ответила графиня. — Очень надеюсь.
— Что вы сделали с моей женой? — закричал Джон Джозеф, не обращая внимания на то, что он был сейчас окружен шестью солдатами враждебной армии весьма злодейского вида, один из которых приставил к его горлу острие ножа. — Говорите, черт вас побери! Где леди Горация?
— Спокойней, англичанин, — послышался ответ. — Мы не знаем, о чем ты говоришь.
— Вы забрали поводок ее собаки. Я сам это видел. Что вы с ней сделали?
Последовал взрыв смеха:
— Так это твоя жена? Эта рыжая? Ну, она очень понравилась майору, и он допрашивает ее лично.
Явная двусмысленность слов привела Джона Джозефа в неистовство, и он двинул кулаком в живот солдата, захватившего его в плен, так, что тот скорчился от боли. Затем еще несколько сокрушительных взмахов кулаков оглушили двух венгров прежде, чем на капитана навалилась куча людей и изо рта и носа у него хлынула кровь.
— Я убью вас всех, если только она пострадала, — прохрипел он лежа.
— Значит, ты ее любишь? — спросил один из них со смехом.
— Да, — сказал Джон Джозеф, — да, клянусь Богом. Больше, чем я любил кого-нибудь в жизни.
— О, почему ты говоришь это сейчас? — спросила Горация, появившаяся у двери. — Я всегда надеялась, что это будет при более романтических обстоятельствах. О, Джон Джозеф, это правда?
— Я обожаю тебя, — сказал он и потерял сознание.
— Я самая счастливая женщина на свете, — заявила Горация изумленным врагам. — О, это благодаря вам все так произошло, спасибо вам всем!
С этими словами она, запечатлев поцелуи на щеках свирепых солдат, принялась от радости кружиться по комнате.
— Сумасшедшие англичане, — сказал майор. — Совершенно сумасшедшие. Но тем не менее это трогает. Заприте их вместе наверху, Коссер. Война будет долгой для них.
— Чепуха, — решительно сказала Горри. — Нас освободят моментально. Вот увидите.
— Я не вынесу этого, — рыдая, сказала Энн и уронила телеграмму на пол.
Вошел Элджи, весь пропахший вереском и сыростью после прогулки с Полли и Энфусом, и тут же бросился подхватить Энн, почти в обмороке падавшую в кресло. Они находились в Большой Зале; снаружи по цветным стеклам витражей хлестал дождь, вода стекала вниз мутными ручейками, и тенистые уголки замка выглядели мрачными в этот пасмурный день.
— Что, очень плохие новости? — испуганно спросил мистер Хикс.
— Прочитай сам.
Он наклонился, поднял скомканный лист, расправил его и облегченно вздохнул.
— Слава Богу, — сказал он, изучив содержание.
— Слава Богу?
— Они всего лишь в плену, я боялся худшего.
— Но, Элджи, дорогой Элджи, как они могут быть вне опасности в руках у захватчиков?
— Ну, любовь моя, я сказал бы, что там они находятся в самом безопасном месте.
— Нет, — возразила Горация, — не «апфелляция», а «апелляция». Попробуйте еще разок.
— Апфелляция, — упрямо повторил ее ученик, австрийский солдат лет шестнадцати, угрюмого вида.
Горация вздохнула.
— Так мы далеко не продвинемся, — сказала она по-английски Джону Джозефу.
— Да, — рассеянно ответил он, погруженный в свой журнал, который он, казалось, не собирался выпускать из рук до конца войны или, по меньшей мере, до освобождения из плена. — Да, дорогая.
Джон Джозеф стал выглядеть очень привлекательно, в его темно-синих глазах светилась особая теплота: ведь он никогда в жизни не был так счастлив, как в эти дни. Для него жизнь в плену превратилась в настоящий рай земной. Конечно, его с Горацией (и, само собой, вместе с преданной Лули) перевели в унылый гарнизон в Карлсбург с несколькими сотнями других военнопленных и плохо кормили, но зато он находился рядом с любимой почти неотлучно.
Помолчав немного, Джон Джозеф добавил по-английски:
— Думаю, дело вовсе не в том, как ты учишь. Просто он тупой.
Он улыбнулся и качнул головой в сторону солдата, делая вид, что похвалил его, и Горация ответила вполне серьезно:
— Не стоит этого делать. Может быть, он понимает больше, чем мы думаем.
— Апфелляция, — произнес солдат, и тут Джон Джозеф с Горацией не выдержали и расхохотались, а через несколько секунд к их дружному смеху присоединился и ученик. — Карошая шютка, да?
— Превосходная шутка, — согласилась Горация. — Но, думаю, на сегодня хватит. Завтра мы сможем позаниматься еще.
И она улыбнулась при воспоминании о своей гувернантке в Строберри Хилл.
— Не надо быть с ним такой снисходительной, — сказал Джон Джозеф. — Мне кажется, половина твоих учеников в тебя влюблена.
И, скорее всего, он был прав. Дело заключалось в том, что жена капитана проводила время в плену, обучая английскому языку других военнопленных, своих товарищей по несчастью. Она уже довольно свободно говорила по-немецки, и, с помощью старого потрепанного словаря, с легкостью научилась передавать основы своего родного языка австрийским солдатам.
— Но если бы я не учила их, я бы сошла с ума. Дорогой мой, ведь это не самая приятная крепость на свете!
Джон Джозеф отложил перо и сказал:
— Иди, садись ко мне на колени. Нет, не ты, Лули… Тебе никогда не говорили, что ты не просто самая красивая, но еще и самая забавная девушка на свете? Ну, где ты видела такую вещь, как приятная крепость?!
Горация сделала вид, что хмурится:
— Ну, не знаю. Я не очень глубоко изучала этот предмет. Может быть, есть такие крепости, где целый день напролет играет музыка, а люди смеются и веселятся.
— Что ж, — ответил Джон Джозеф, — ты права, есть одна такая крепость. Она называется Форт Фролик и спрятана в темном густом лесу в самом сердце Баварии.
Горация свернулась клубочком у него на коленях, как маленькая девочка, и подняла на него глаза.
— Там люди каждый день танцуют, поют и играют в веселые игры. И еще они носят прекрасные одежды, — продолжал Джон Джозеф.
