Никто не знал, что можно на это ответить: ведь это была совершенная правда. О вечеринках в доме мистера Харкорта на Ньюнхэм-Парк говорили как о самых веселых и блистательных собраниях в Лондоне. А семья Фрэнсис посмеивалась над ее склонностью к театру и над любительскими спектаклями, которые она устраивала прямо на дому.
Наконец, Элджи примирительно произнес:
— Это уже ее дом.
Супруга бросила на него испепеляющий взгляд. Снова повисло молчание, а затем его нарушил голос Иды Энн.
— Сегодня ночью я слышала, как в часовне плакал Жиль, — мрачно объявила она. — Это дурной знак. В нашей семье произойдет несчастье.
Отчим тяжело взглянул на нее, как рассерженный бульдог.
— Ну и ну! — проворчал он. — Кажется, за столом есть несовершеннолетние. Думайте, что говорите, моя юная леди.
Глаза Иды Энн превратились в колючие иглы, но она не стала отвечать и лишь презрительно покачала головой. Впрочем, старший сын Кэролайн, Чарльз (ему было уже восемь лет, и он рос таким же остроумным, как его родители), спросил:
— Кто такой Жиль?
Никто не ответил, и через несколько секунд его отец, придерживавшийся очень прогрессивных взглядов на воспитание детей и не веривший в старую поговорку, что детей полагается видеть, но не слышать, сказал:
— Это, как говорят, призрак шута.
— Призрак? — в один голос воскликнули остальные дети, а маленькая Эмили, младшая дочь Кэролайн, спросила:
— А что такое призрак, папа?
Фрэнсис, обнаружив, что он зашел слишком далеко, небрежно ответил:
— Что-то вроде феи.
— А я слышал, что это не совсем так, — пробормотал Чарльз, но ледяной взгляд Кэролайн заставил его замолчать.
После обеда, когда все перебрались в Музыкальную Залу (этот пышный титул носила комната, некогда бывшая спальней сыновей сэра Ричарда Уэстона), Чарльз прошептал на ухо своему брату Фредерику, который был следующим в семье по старшинству после Чарльза:
— Призрак — это душа умершего человека, которая возвращается, чтобы гулять по земле.
— Я знаю. Я слышал об этом в школе, — ответил Фредерик.
— Тогда как насчет того, чтобы поохотиться за Жилем сегодня ночью? Чартерз Младший — парень из моего класса — охотился на призраков в старом аббатстве и увидел безголового монаха.
Фредерик слегка побледнел и сглотнул слюну, но все равно ответил:
— Хорошо. А мы возьмем с собой Арчи и Джорджа?
— Нет. Они все время дерутся. Они все испортят.
— Я просто подумал…
— Нет. Слушай, мама за нами смотрит, так что веди себя потише. Встретимся в полночь в Большой Зале. Плохо, что я сплю в одной комнате с Арчи, но он храпит, как свинья, и едва ли проснется.
— Хорошо.
— Смотри не засни, а то проспишь.
Фредерик, выглядевший немного испуганным, но весьма решительным, ответил:
— И ты не засни.
Итак, когда карты и музыка наконец окончились в этот рождественский вечер 1848 года, двое малышей с мерцающими свечками в руках осторожно пробрались босиком вверх по Восточной Лестнице в часовню, на месте которой некогда была Длинная Галерея.
В ушах у них отдавались сотни звуков спящего дома. У догорающего камина в библиотеке вздыхали Полли и Энфус, по всему замку трещали и скрипели рассыхающиеся половицы. Огромные дедушкины часы в Большом Зале пробили четверть первого и вновь принялись звучно тикать. А где-то в другом месте несколько секунд спустя прозвонили маленькие дорожные часы. Потом над головами у мальчиков раздался скрип — точь-в-точь такой, словно там кто-то ходил.
Оба брата так и подскочили на месте, и Фредерик спросил:
— Что это было?
Но Чарльз только прошипел: «Шшш!» — и продолжал на цыпочках подниматься по лестнице.
Перед ними лежала часовня, освещенная ледяной луной. Полосы серебристого света чередовались с тенями, пробиваясь через занавешенные плющом окна. В одной из таких полос на полу, улыбаясь, сидел человек в грубой льняной рубахе и темных штанах, стянутых до колен перекрестной шнуровкой. Его лицо внушало такое доверие, оно было таким веселым и добрым, глаза незнакомца так приветливо моргали, что дети совсем не испугались. Более того, Чарльз, прекрасно знавший со слов Чартерза Младшего, что призраки всегда бывают в белых простынях или без голов, смело подошел прямо к незнакомцу.
— Кто ты? — спросил он.
Вместо ответа человек поднялся на ноги и прошелся колесом.
— Слушай, — произнес Фредерик, подойдя к ним, — это было здорово. Я тоже хочу так делать.
— Это просто, мой юный сэр, — с поклоном ответил незнакомец, и в его голосе послышался легкий акцент, напомнивший Чарльзу о цыганках, которых он когда-то видел. — Вот, смотрите.
Он снова прошелся колесом, а затем совсем свернулся в шар и покатился по полу.
— Чудесно! — хлопая в ладоши, воскликнул Чарльз. — А ты можешь еще что-нибудь показать?
— Садитесь, мои юные господа, и я покажу вам представление. Вы ведь хотите посмотреть?
— Да, пожалуйста!
Они уселись на стулья и, прямо в ночных рубашках, прижавшись друг к другу, смотрели на захватывающий спектакль. Не обращая внимания ни на какие препятствия, незнакомец в несколько прыжков преодолевал всю Длинную Галерею, выделывая такие сальто и кульбиты, что мальчики только разинули рты от удивления. Представление закончилось высоким сложным прыжком, после чего незнакомец приземлился на одно колено перед братьями.
— Вот так я всегда заканчивал свои номера, — сказал он. — Когда я выступал для Фрэнсиса и Кэтрин.
— Кого?
— Фрэнсиса и Кэтрин Уэстон. Они жили здесь давным-давно.
— О! — воскликнул Чарльз, не знавший об истории Саттона почти ничего, кроме того, что этот замок когда-то достался в наследство его прадедушке. — А ты тоже жил здесь?
— Я до сих пор тут живу, — ответил незнакомец, улыбаясь, как разрезанная тыква, — в своем роде.
— А мы тебя раньше не видели, — рискнул вмешаться Фредерик.
— Немногим удавалось увидеть меня. Иногда меня слышат, когда я тут брожу.
От этих слов мальчики пришли в легкое замешательство, а незнакомец добавил:
— Но я захотел устроить для вас представление: ведь сегодня Рождество, и все такое… А теперь, думаю, лучше вернуться в свои постельки. Уже поздно, и очень холодно.
Действительно, было холодно, хотя мальчики не обращали на это внимания, восхищаясь незнакомцем.
— Да, мы пойдем, — сказал Чарльз. — Спасибо тебе… а как, ты сказал, тебя зовут?
— Я не говорил, мой юный сэр. Я ничего не говорил. Ну, спокойной вам ночи, — незнакомец низко поклонился.
— Спокойной ночи.
