Вячеслав Овсянников. Прогулки с Соснорой. Дневник. — “Северная Аврора”, Санкт-Петербург, 2011, № 13 и 15, продолжение следует < http://avrora-lukin.ru >.
“ 11 декабря 1992 года. Принес ему книги: Фрейд „Толкование сновидений” и Фромм „Душа человека”. Он [Виктор Соснора] сидит на тахте:
— Фромм — один из тех писателей, которые предлагают проекты переустройства мира. Зачем мне это? Эти писатели для меня — клопы. Вообще не существуют. Дело не в том, что тема социальная. И у Достоевского и у Кафки, да у многих, главная тема — социальная. Но ведь у них не что иное, как выражение ужаса перед тем, как устроен этот мир. То есть они писали антиутопии. А проекты переустройства никто из них никогда не предлагал. И в голову им не приходило. Они просто-напросто и не знали, как его, мир, можно переустроить. Но зато они прекрасно описали „знающих” это: Достоевский „Бесы”, Платонов „Котлован”. Вот и у меня: „День Зверя”, „Башня”, да большинство мною написанного — что это, как не ужас перед миром?”
“ 24 февраля 1995 года. Гуляли более четырех часов по длинной дороге. Снег утоптан, идти легко. Он в тулупе, кожаная шапка с опущенными ушами:
— Я вообще не читаю ничего серьезного. Серьезное, значит — тупое. С детства не люблю Льва Толстого вот за эту самую серьезность, за его тупое морализаторство. Учит людей, как им жить! В наше время — Солженицын. Этот переплюнул. Этот не только учит, как жить — он учит, как управлять государством. Дальше ехать некуда. Вообще, вся русская литература — какая ужасная картина! Все русские писатели какие-то задавленные, трусливые, несвободные, принужденные, с комплексами. Страна рабов! Первобытно-общинный строй до сих пор. В русской литературе — никакой игры, никакого остроумия, легкости и непринужденности свободного человека. Что? Гоголь? Когда я говорю о русской литературе, я никогда не имею в виду Гоголя. Он — не русская литература, он — вне русской литературы, он — величина совсем других уровней и масштабов, мировой писатель, каких единицы. Этакий эпический чудак. Все его персонажи стали нарицательными. Да, еще одна свободная книга — „Герой нашего времени” Лермонтова. Печорин — персонаж, которому в России подражали в жизни. Но книжка-то маленькая, больше у Лермонтова ничего, поэтому в мире он не звучит. Вся остальная русская литература — ущербная, вымученная, зажатая, литература рабов. Ведь ты посмотри: ни одного увлекательного авантюрного романа мирового значения. А в Европе сколько! Дюма, Стивенсон, Конан Дойль”.
Денис Осокин. “Клонится груша под сильным ветром”. Беседу вела Екатерина Гоголева. — “ RuData.ru (Энциклопедия кино)”, 2011, 31 октября < http://www.rudata.ru >.
“Этнограф и фольклорист — как часто меня обозначают — самые ласковые и прекрасные для моего сердца слова! Но это по призванию — а не по заслугам. У меня нет ни одной научной публикации, диссертация недописана. Все силы уходят на художественную литературу и кино. Правда, университет закончен, экспедиции были! Наука — мечта со школы, но я не уверен, что этот путь у меня получится в той мере, в какой бы хотелось. Скорее всего, я могу лишь подогревать себя надеждой на то, что когда-нибудь какой-нибудь дружественный университет на Земле даст мне почетного доктора! Я горячо хотел быть ученым, а стал художником”.
“В жизненном плане „Овсянки” пробили какую-то брешь (земляную ли, небесную ли), прожгли какие-то защитные покрова вокруг меня — и на меня посыпались беды. Стали материализовываться мои книжки и врываться в мою жизнь, все книжки — написанные ранее за 12 лет. А содержание многих из них далеко от покоя. После „Овсянок” у меня развилась аквафобия. (Правда, ушла застарелая аэро-.) И это притом что все мои новейшие критики, все, как один, познакомившись со мной, стали писать обо мне как о „певце воды”. Ага, так было: вода и ветер шумят во всех моих работах. Вода = Эротика = Мир Живых. И я в жизни-то всегда держался берегов и залезал в воду при каждой возможности и невозможности. Сейчас воды из крана в доме мне более чем достаточно. Желание гулять вдоль рек ушло. Может, и вернется? Вода не возбуждает, а холодит. Меня больше тянет в поля и в овраги”.
“Писатели не успевают думать”. Беседовал Андрей Архангельский. — “Огонек”, 2011, № 47, 28 ноября < http://www.kommersant.ru/ogoniok >.
Говорит Ирина Прохорова: “Я не понимаю этого обожествления „рынка”, очень похожего на прошлое преклонение перед мифическим „коммунизмом”, который сам придет и всех осчастливит. Не абстрактный рынок формирует нашу действительность, а определенная система ценностей общества, набор приоритетов, степень просвещенности, в конце концов. Все кричат о любви к культуре и призывают бороться за чтение. Я это глубоко приветствую. Только бороться надо тоже с умом. Во многих странах принимаются специальные законы, которые удерживают от краха культурное книгоиздание и поощряют распространение серьезных книг. А если пустить все на самотек — тогда наступает деградация культуры”.
Развитие технологий: возможности и проблемы. Лекция Рональда Бэйли. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 24 октября < http://www.polit.ru >.
Текст лекции научного обозревателя журнала Reason , эксперта по вопросам науки, биотехнологий и экономики науки Рональда Бэйли , прочитанной 21 сентября 2011 года в клубе “ПирО.Г.И. на Сретенке” в рамках проекта “Публичные лекции Полит.ру”. Лекция организована в партнерстве с InLiberty.ru и Фондом Фридриха Науманна.
“Есть ли какие-то характеристики человека, которые нельзя затрагивать? <...> Сон. Каждое живое существо спит — и нужно ли спать, это вопрос из того же разряда, что нужно ли быть мужчиной или женщиной. Следующее — это пол, а следующий пункт — быть членом нашего вида, то есть представителем вида Homo sapiens . Можно, конечно, запихнуть в эмбрион еще две дополнительные хромосомы с огромными генетическими улучшениями, и этот человек будет иметь 48 хромосом — и он не будет представителем рода человеческого в том виде, в котором он есть сейчас, и если у нас будет 48, а не 46 хромосом, то если у этих людей будут дети, то почему бы не признать их тоже людьми, хотя они, может быть, и не будут Homo sapiens ? И наконец, нормальное старение. Все живые существа умирают, должны ли умирать мы? Я бы сказал, что нет. Первая такая технология — это электронная татуировка; ее изобрел наноинженер Майкл Макалпайн из Принстонского университета. На предплечье наносится татуировка, и здесь указывается уровень глюкозы, уровень артериального давления, а в будущем там будет и другая медицинская информация, и все эти технологии можно вживлять в тело, и функции организма можно будет контролировать с использованием этих технологий. Сегодня в фармацевтике есть препараты, которые дают нам возможность долго не спать, бодрствовать, и в Соединенных Штатах уже достаточно много людей, которые это принимают при необходимости, и сейчас развивается много технологий, какие-то из них выживут, какие-то — нет”.
“Русская литература не дает расслабиться”. Беседу вела Ирина Ковалева. — “Новые Известия”, 2011, 18 ноября < http://www.newizv.ru >.
Говорит писательница и переводчица Мэри Хобсон: “Многие строчки [комедии “Горе от ума”] вошли в поговорку. Русским понятно, а как донести суть до англичан? Как, например, передать по-английски вот этот намек на Толстого-американца — „вернулся алеутом”? Или финал: „Карету мне, карету!” У нас на слово „карета” есть только пара рифм, и обе не в тему”.
“У русского слова „ум” — десятки оттенков смысла, и встречается оно в комедии сотни раз, потому что несет стержневую функцию. Это и разум, и интеллект, и сообразительность, и остроумие, и многое другое. В английском языке столь же емкого эквивалента нет. А раз нет эквивалента — приходится заменять ключевое слово десятком других в зависимости от контекста, и стержень комедии распадается! Сначала я перевела ее название так: „ Too Clever for Comfort, or the Misfortunes of a Thinking Man ” — „Слишком умный, чтобы жить спокойно, или Терзания мыслящего человека”. Вышло точно, но длинно, поэтому во второй редакции пришлось вернуться к выражению „ Woe from Wit ” („Горе от остроумия”) — под ним комедия уже переводилась раньше, английский читатель успел к нему привыкнуть”.
“Согласитесь, что „Горе от остроумия” — совсем не то же самое, что „Горе от ума”! Значение „остроумие” за словом „ wit ” закрепилось в сознании английских читателей в связи с творчеством Шеридана, Конгрива и Уайльда, которые вывели на сцену целую плеяду героев-остроумцев. В рамках этой литературной традиции под „людьми ума”, „остроумцами” стали подразумевать тех, кто стремится выделиться и отличиться, кому претит практическая деятельность, кто одержим тщеславием, нетерпим к порицанию, жаден до славы. Это франты и весельчаки, соревнующиеся в проделках, в игре утонченного интеллекта, в изобретении новомодных словечек, чтобы издеваться над тупицами. Отождествлять Чацкого с лондонским денди или уайльдовским остроумцем было бы неправильно, но именно такая ассоциация рождается у англичан, что, несомненно, обедняет характер главного героя”.
