— Рай, когда ты ребенок, эти слова используются как манипуляция… как способ причинить тебе боль… — он борется с собой, и я так отчаянно хочу потянуться к нему и обнять. Держать в объятиях и помочь пройти через это, чтобы, возможно, я смогла лучше понять его — понять яд, который, по его словам, выжигает его душу — но воздерживаюсь. Он смотрит на меня и пытается улыбнуться, но терпит неудачу, и я ненавижу, что этот разговор лишил его этой великолепной улыбки. — …сейчас я углубился слишком далеко, и, вероятно, это больше, чем я когда-либо смогу объяснить тебе. — Он делает длинный, дрожащий выдох. — Этот разговор — сейчас я рассказал больше, чем когда-либо… так что я тут пытаюсь, хорошо? — Его глаза умоляют меня сквозь тьму, и я просто киваю ему, чтобы он продолжал. — Ты сказала мне эти слова… и я сразу же превратился в маленького мальчика, умирающего — жаждущего умереть — снова и снова испытывающего внутреннюю боль. А когда мне так больно, я обычно отправляюсь к женщинам. За удовольствием, чтобы похоронить боль… — моя свободная рука сгребает в кулак простыню за маленького мальчика, который испытал так много боли, что скорее умер бы, и мужчину рядом со мной, которого я люблю, и который все еще так мучается из-за этого и из-за того, что я боюсь, будет следующим произнесено его устами. Его признание.
— Обычно, — шепчет он, — но в этот раз, после тебя, это нисколько меня не привлекало. Когда эта мысль пришла мне в голову, я увидел твое лицо. Вспомнил твой смех, по которому скучал. Я жаждал вкусить именно тебя. И больше никого. — Он перекатывается на спину, все еще держа свои пальцы переплетенными с моими, мое сердце сжимается от его слов. — Вместо этого, я стал пить. Много. — Он тихо посмеивается. — За день до того… как все случилось… ко мне пришла Кью и прочитала нотацию. Она сказала привести себя в порядок. Сказал найти друзей, кроме Джима и Джека, с которыми можно потусоваться. Час спустя объявился Бэкс. Знаю, она ему звонила. Он не спрашивал, что случилось — вот такой он хороший — но знал, что мне нужна кампания.
— Он взял меня на серфинг на пару часов. Сказал, что мне нужно проветрить мозги от любого дерьма, каким бы оно ни было. Должно быть он догадался, что это как-то связано с тобой, но не стал выпытывать. После того, как мы немного покатались на серфах, я сказал ему, что нам нужно сходить куда-нибудь, завалиться в пару баров, выпить чего-нибудь, что заставит меня онеметь. — Он нежно потирает большим пальцем наши сомкнутые руки, и я поворачиваюсь на бок, так что теперь я смотрю на него, уставившегося в потолок. — Мы так и сделали, и по ходу дела позвонила Тони и попросила меня подписать кое-какие документы, так как я не был в офисе в течение нескольких дней. Я сказал ей, где мы находимся, и она приехала. Я подписал документы, и следующее, что понял — прошло пару часов, и мы все трое были в хлам. Не поверишь, но это в буквальном смысле было так. Мы находились ближе к дому на Пэлисейдс, поэтому я попросил Сэмми отвезти нас туда и решил, что мы заберем свои машины утром.
Мы вошли в дверь, и я понял, что не был там с той ночи с тобой. Грейс, конечно, там побывала — футболка, брошенная мной на диван, прежде чем мы… — он замолкает, вспоминая. — Она была аккуратно сложена на спинке дивана, чтобы я мог ее увидеть, как только войду в дом. Мое первое напоминание. Когда я вошел на кухню, сахарная вата лежала в контейнере на столе. Я не мог убежать от тебя — даже пьяный, не мог. Поэтому я выпил еще. Тони и Бэккет последовали моему примеру. Тони было неудобно в своей одежде, поэтому я захватил для нее футболку, чтобы ей было более комфортно. Мы все сидели в гостиной. Продолжая пить. Я пробовал все что-угодно, лишь бы онеметь, так сильно ты была мне нужна. Я не помню точной последовательности событий, но в какой-то момент я потянулся за пивом, и Тони поцеловала меня…
Эти слова повисают в темной комнате, камнем ложась мне на грудь. Стискиваю зубы при мысли об этом, хотя и ценю его честность. Начинаю думать, что, возможно, мне не нужно выслушивать историю целиком. Что в этом случае правда может оказаться не лучшей стратегией.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты поцеловал ее в ответ? — вопрос слетает с губ, прежде чем я успеваю остановиться. Чувствую, как его пальцы на мгновение сжимаются вокруг моих, и знаю ответ. Терзаю зубами нижнюю губу, так как боюсь услышать подтверждение из его уст.
Он снова вздыхает, и в тишине комнаты я слышу, как он громко сглатывает.
— Да… — он прочищает горло. — Вначале. — Затем он замолкает на несколько мгновений. — Да, я поцеловал Тони в ответ, Райли. Мне было так больно, и выпивка больше не помогала ее заглушить… поэтому, когда она поцеловала меня, я попытался воспользоваться своим старым запасным вариантом. — С шумом втягиваю воздух и пытаюсь вырвать руку, но его хватка крепка. Он не позволяет мне отстраниться от него. — Но впервые в жизни я не смог этого сделать. Он снова поворачивается на бок, и, хотя темнота комнаты не позволяет нам полностью видеть друг друга, я знаю, что он смотрит мне в глаза. Он протягивает свободную руку, чтобы провести пальцами по моей щеке. — Это была не ты, — мягко говорит он. — Ты разрушила мои случайные связи, Райли.
Шмыгаю носом из-за слез, обжигающих горло, и я не уверена, являются ли они результатом того, что он пытался начать что-то с ней, или из-за той причины, почему не смог.
— Я сказала, что люблю тебя, Колтон, а ты сбежал. По сути, в объятия другой женщины, — обвиняю я. — Женщины, которая причинила мне не меньше беспокойства и запугивала по поводу тебя.
— Знаю…
— Что, если ты сделаешь это снова, Колтон? Что, если в следующий раз, испугавшись, ты, черт побери, сделаешь то же самое? — тишина опускается между нами, сомнениями проникая в мою голову. — Я не могу… — шепчу я, будто говорить обычным голосом — слишком для слов, которые собираюсь произнести. — Не думаю, что смогу это сделать, Колтон. Не думаю, что смогу позволить себе снова поверить…
Внезапно Колтон сдвигается на кровати и садится, хватая меня за руки, когда я поворачиваюсь обратно на спину.
— Прошу, Райли… не решай пока… просто выслушай остальное, хорошо? — слышу отчаяние в его голосе, и это меня расстраивает, потому что я точно знаю, что он чувствует, я сама говорила подобным тоном.
Когда сказала, что люблю его.
Мы сидим, он держит мои руки в своих — это наша единственная связь, несмотря на чувство, что для меня он словно воздух, которым я могу дышать. Ощущаю, как от него исходит напряжение, когда он пытается выразить мысли, роящиеся в его голове.
— Как мне это объяснить? — задает он вопрос в пустоту номера, громко вздохнув, прежде чем начать. — Когда ты участвуешь в гонке, то едешь так быстро, что все за пределами твоей машины — обочина, толпа, небо — все превращается в огромное, размытое пятно. Конкретно ничего невозможно различить. В машине есть только я, а все, что за пределами моего маленького пузыря становится частью пятна. — Он останавливается на мгновение, сжимая мои руки, чтобы остановить нервную дрожь, перестраиваясь, чтобы попытаться объяснить лучше. — Это похоже на то, когда ты ребенком катаешься на карусели… все в поле твоего зрения становится сплошным размытым изображением. Понимаешь, о чем я?
Не могу обрести голос, чтобы ответить ему. Его беспокойство проникает и в меня.
— Да, — удается выдавить мне.
— Я слишком долго прожил в этом тумане, Райли. Никакой ясности. Я никогда не останавливался достаточно надолго, чтобы обратить внимание на детали, потому что если я это сделаю, то все — мое прошлое, мои ошибки, мои эмоции, мои демоны — догонят меня. Искалечат. Жить в этом тумане всегда легче, чем остановиться, потому что если я остановлюсь, то, возможно, мне придется что-то почувствовать. Мне придется открыться тому, от чего я всегда защищался. От вещей, укоренившихся во мне, от дерьма, которое случилось со мной в детстве. Дерьма, которое я не хочу вспоминать, но постоянно вспоминаю. — Он отпускает мою руку и трет лицо. Звук от прикосновения его руки к щетине — приятный звук для меня, успокаивающий.
