они все –
т[о] е[сть] министры – жертвы трагического положения, исторической [1890] стихии, из которой
никакого логического выхода не было. Когда начался мятеж, министры оказались в разных местах.
Малянтович [1891], Терещенко, Карташев, Коновалов и еще кто-то из социалистов были застигнуты в
Зимнем дворце и там заперлись [1892], уверенные, что их скоро освободят «верные» части войск. Во
дворце их сначала охранял какой-то отряд и юнкера. Потом они «соскучились», ушли и на смену им
пришел женский батальон (495), убежавший, как только показались большевики. Прокопович (496), по
телефону, просил их не терять мужества, продержаться [1893] еще час, что он идет к ним на выручку.
Но час проходил за часом, а на «выручку» никто не являлся. Министры – Терещенко, Карташев, еще
кто-то из социалистов – стали понимать, что дело принимает скверный оборот. Наконец, появились
большевики во главе с каким-то Антоновым (497) […], в кот[ором] Малянтович узнал своего бывшего
подзащитного (498) и повлекли их в темную ночь, по улицам на которых [1894] с разных концов
раздавались [1895] выстрелы – в Петропавловскую крепость… На [1896] мосту они наткнулись
на [1897] пулемет и все – министры и их поводыри легли в грязь… Допрос министров
происходил [1898] в каком-то коридоре [1899] Петропавловки [1900] при свечах [1901] среди
натолкавшегося туда сброда… Окрики Антонова, прекрасные, изящные ответы Карташева, гоготанье
и угрозы «волонтеров» стекшихся на [1902] это невиданное [1903] зрелище [1904] – вся эта смесь
ужаса, нелепости, глупости, фанфаронства, распущенности, простоты и чисто-русской
интеллигентской беспомощности – в рассказе Малянтовича производит удручающее впечатление. Не
могу последовательно записывать. Невыносимая пальба. Когда же конец?.. Ведь это же невыносимо…
[***]
Вечером
…Сегодня все телефоны молчат. Одни пушки бухают… Мы не решаемся зажечь лампы.
А Малянтович все говорит как человек, который не может не говорить. Он то вскакивает, то ходит по
комнате, судорожно разводит руками, изображает в лицах все этапы своего сиденья в Зимнем дворце и
в Петропавловской крепости. Видно, что он весь внутри изодран своим месячным «министерством» и
видно, что его гложет мысль, что т[ак] к[ак] он был последний министр юстиции [1905] злополучного
Врем[енного] Правит[ельства] то его больше всех закидают, будут закидывать грязью…
Я его спросила: – Что же может нас спасти П[авел] Н[иколаевич?]
Он весь съежился и произнес свистящим шепотом: – Генерал и кнут…
[***]
Среда, 1 ноября, 5 ч[асов] дня
Всю ночь шла пальба – и сегодня весь день этот нестерпимый, неумолкающий грохот. То залпы
пушек, то треск шрапнели, то одиночный выстрел, то вдруг – днем и ночью – начинается
бессмысленная пальба вдоль переулка. На двор к нам залетают пули. Михайло (499), наш дворник, их
подбирает и приносит в кухню. Для нашей прислуги – я заметила – происходящее
представляет [1906] что-то вроде несомненно опасного и тем не менее захватывающего, интересного развлечения. Несмотря на строгий запрет, постоянно кто-нибудь выбегает на двор
посмотреть в [1907] отверстия железных ворот – что делается на улице, пробираются, прижимаясь к
стенам в лавочку, все время «ужахаются», но любопытство побеждает страх. Набравшись
впечатлений, они возвращаются домой – и [1908] рассказывают [1909], что они видели и то, что они
видеть никак не могли. Чувствуется и другое, что [1910] все происходящее «безобразие» (это среди
нашей прислуги самое ходячее слово) гораздо страшнее для господ, чем для них. Может быть, это
подозрительность моих [1911] слишком поднятых нервов, но… на этих почтительных, казалось таких
знакомых [1912] лицах, – в [1913] этих непроницаемых глазах, – я читаю какое-то затаенное
злорадство…
[***]
Вечером
…Пятый день расстреливают Москву. Говорят, что на Никитском бульваре (500) и в разных частях
города горят дома… Малянтович ночевал у О[нисима] Б[орисовича] в кабинете и до сих пор не может
добраться домой, хоть и живет в пяти минутах от нас – в Лопухинском пер[еулке] (501) (через
Пречистенку не пропускают). Нынче, к завтраку, пришел С. А. Котляревский (502). С трудом, по
«стенкам» к нам добрался. Внешний вид у него совсем как у «бывшего» человека. Худой, растрепанный, весь мятый, словно он неделю не раздевался и не мылся, на шее какой-то жеваный
шарфик, в каком-то желтом пальто (для комического актера прямо клад!) И во [1914] всем этом своем
«a[c]-coutrement» [1915] С[ергей] А[ндреевич] такой милый, такой очаровательный, такой божий человек.
Весь день «снует», чтобы повидать друзей, был третьего дня даже в Думе, но тоже – ничего не
знает и тоже мечтает о «генерале», который в один момент все устроит. Одно несомненно: сила в
руках большевиков. Говорят, что руководят их орудиями немецкие офицеры. Это [1916] очень похоже
на правду, ибо где же наши эмигранты и марксисты могли научиться
такому [1917] обращению [1918] с тяжелой артиллерией… Мы держимся только силами
Александровского военного училища. Алексеевское училище (503), говорят, уже истреблено.
Несчастные юнкера!.. Казаки держатся «нейтрально», т[о] е[сть] двусмысленно, ждут: чья возьмет…
Сегодня дошла до нас газета [1919] – отвратный «Социал-демократ» (печать [1920] «Русских
Введомостей», это означает, что «апаши» захватили типографию).
Что ни слово то ложь и самая наглая демагогия. Обещают, напр[имер] телефонисткам и «прочим
бедным трудящимся» что как только они, большевики, расправятся с «буржуями», телефонистки и все
«трудящиеся» получат бесплатные квартиры в хоромах теперешних «домовладельцев», которые
получают деньги с квартирантов, а сами «ничего не делают». Весь листок наполнен такой же пошлой
дребеденью. Не могу понять на кого эти люди могут действовать? А может быть, они умнее нас и
лучше понимают – как [1921] и чем можно воздействовать на первобытную психологию «масс»?..
Может быть нам, страдавшим за [«]Униженных и оскорбленных» (504) в самом деле пора в
архив?..
[***]
…Котляревский рассказывал, что он был у Гагариных (505) (на Новинском бульваре (506)), когда туда
явились большевики для обыска [1922]. Обыск производили грубо, но по словам С[ергея]
А[ндреевича] все-таки «ничего» – могло быть хуже. Злые лица были только у большевиков, а у какого-то солдата лицо было даже «приятное». Искали оружия. В гостях у Гагариных был какой-то граф и
офицер. Послышались замечания: «– Ишь, все князья да графы!.. Они [1923] привыкли пить народную
кровь…» Офицера арестовали. Обещали выпустить и конечно обманули…
[***]
Ночью
Самое ужасное, это конечно отсутствие всякой информации. «Социал-Дем[ократ]» пишет, что
Керенский со своим «войском» разбит в Царском Селе. А Малянтович рассказывает, что, когда он, 29-го уезжал из Петрограда, от Керенского вернулся его секретарь Станкевич (507), и с отчаянием
говорил, что у Керенского совсем нет войска. Временное Правительство так
