непопулярно, что на его
защиту никто не идет. Поэтому Москва и Петербург отданы на растерзание оголтелой орде, закупленной, одурманенной водкой, лестью и обещаниями такого [1924] райского благополучия, какого нет нигде на земном шаре…
Газета «Труд» (508) (с[оциал]-р[еволюционеры]) хнычет, что, вот мол, какие большевики
нехорошие! «Комитет Общественной безопасности» (есть и такой!) ведет в Думе [1925] все время с
ними переговоры о «перемирии», перемирие это втечение четырех дней уже несколько раз
торжественно заключалось, Дума и Комитет идут на всевозможные уступки большевикам, а
большевики их все время обманывают. То же и «Викжель» (509). (Исполнительный Ком[итет]
железнодорожных служащих! От одних этих «прозвищ» голова мутится). Так вот этот «Викжель» не
пропускает к нам войска. Какой бы это был фарс, еслиб не трагедия задыхающейся страны…
[***]
Такой грохот, что стекла дрожат. Пишу у себя в спальне. В кабинете у меня сидят О[нисим]
Б[орисович,] М[и]х[аил,] Эви (510), их противная мне «приятельница» С-ч (511), милые [1926] Гр-ы, Наденька (512), M[ademois]elle Bouvet (513), Малянтович… Я пошла туда и вернулась. О[нисим]
Б[орисович] тоже пришел ко мне, лег на кушетку и стал, по своему обыкновению, меня утешать и
уверять, что все «образуется»…
[***]
Четверг, 2 ноября, 12 ч[аса] ночи
...Сегодня самый кошмарный день. Непрекращающаяся пальба. Каждый удар пушек отдает в
сердце. Сил больше нет. Какой ужас! Господи, да что же это такое! Вот сейчас опять… Еще, еще, еще!.. Слава Богу, что дети не понимают. Таня шалит, бегает, капризничает, а Леля совсем
равнодушна…
[***]
Пятница, 3 ноября, 10 ч[асов] утра
…Утром, часов в 8 было слышно три орудийных удара. Потом, все стихло. Сейчас пришла наверх
наша повариха Юлия Ивановна и с улыбкой на своем каменном латышском лице, объявила, что мир
заключен, что большевики «одержали верх» – и «все хорошо!»…
На что лучше!.. [1927] Русские люди (тоже ведь интеллигенция!), расстреливавшие [1928] Кремль… [1929]
[***]
Вторник, 7 ноября
…Все эти дни была в таком состоянии, что не могла записывать. Пока шла стрельба – я еще
держалась, но после «победы», когда стали выясняться постыдные
подробности шестисуточного сражения горсти юнкеров с большевистской ордой [1930] возглавляемой
немецкими артиллеристами – я совсем рухнула. Нигде еще не была. Но все наши и те, кто [к] нам
приходят, говорят, что на Москву тяжко смотреть. Кремль, Благовещенский собор (514), колокольня
Успенского собора, Чудов монастырь (515), Николаевский дворец (516), Спасские ворота, Никольские
ворота – страшно изуродованы, а местами разрушены. Окружной суд (517) разбит, мебель переломана, шкафы с делами разгромлены, дела разорваны и уничтожены. Тоже самое в Городской Думе. На
Поварской (518), Никитской (519), Тверской (520), в Кудрине (521), на Пречистенке, Моховой (522) –
уничтожены, сожжены и разнесены целые дома. Это, так сказать, архитектурные лавры победителей.
А «моральные» еще краше. Масса убитых. Глашатаи новой жизни расстреляли [1931] Кадетский
корпус, т[о] е[сть] детей. В доме Котова (523), сын хозяйки, ученик школы живописи, зажег
электрическую лампочку. В дом ворвались большевики и убили мальчика на глазах у [1932] матери
под предлогом, что из этого дома «сигнализировали». Телефонная станция, кот[орую] защищали
юнкера, разрушена, телефонистки ранены, есть убитые. Убит в градоначальстве (524) бывший
помощник О[нисима] Б[орисовича] присяжный поверенный Бессмертный (525). Труп его найден в
одном белье, бывшие при нем деньги исчезли вместе с одеждой. И так без конца…
В квартиру Брусилова (526) влетела граната, осколком которой генерала ранило в голову. Когда
его, на носилках, несли в лечебницу, мимо проходила толпа солдат, только что громивших Москву.
Увидав носилки, они невольно вытянулись во фронт. Шедшие по улице люди крикнули: – Шапки
долой!.. И громилы сняли шапки…
[***]
…Юнкера дрались, как герои, но офицеров среди них почти не было и отсутствие опытного
руководителя их очень угнетало. Когда, неожиданно, к ним вдруг явился офицер, которого никто не
знал, они ему обрадовались, как отцу родному. Офицер (мне называли его фамилию, но я забыла, кажется Прокофьев (527)) оказался умный, образованный, смелый, благородный, настоящий командир. Но Рябцев и тут всем мешал, вообще, держал себя, как предатель. А Руднев –
городской голова! – хныкал, что он, как социалист, не может истреблять «пролетариат». Юнкера
сдались, когда у них осталось по 5 патронов.
[***]
…В Петербурге большевики уж перегрызлись. У нас они держатся победоносно. Но жизнь города
замерла и не им ее оживить. «Буржуазные» газеты не выходят, а «социалистические» уже поносят
друг друга в свойственном каждой «фракции» стиле. Невежество большевиков равно их безумию, бесстыдству и кровожадности. Работать с ними никто не будет.
Во всякой другой стране их «авантюра» кончилась бы очень быстро. Ну а у нас – трудно
предсказывать у нас ведь на все «особенная стать». Слухов множество. Говорят, что Бьюкенен не
принял Троцкого, говорят, будто наши союзники заключили с немцами перемирие на два месяца, говорят, что Керенский «утек» на автомобиле американского посольства. Многое «говорят»…
[***]
…Московский митрополит Тихон (528) выбран Всероссийским патриархом. Церковный
собор (529) происходил в «стрелебные» дни… Это [1933] событие в нашем нынешнем мраке –
кажется, единственный символ, что Россия еще жива.
[***]
Четверг, 9 ноября
…Москва в панике. Банки закрыты. Боятся, что Ленинская «гвардия» ворвется и начнет грабить.
В Петербурге «министр» финансов (530) (фамилия его еще до нас не дошла), во главе
большевистского полка с броневиком – пошел на государственный банк (531). Надо [1934] отдать
большевикам [1935] справедливость, что [1936] они [1937] предупредили администрацию банка, что
если банк не будет открыт через 10 минут и им не выдадут 10 миллионов – они войдут в банк силой.
Но произошло нечто неожиданное. Чиновники не струсили и отказали по обоим «пунктам» –
и [1938] красный министр – т[о] е[сть] народный комиссар – отбыл с[о] своим броневиком восвояси.
Но… это было третьего дня. А вчера и сегодня может быть уже все «наоборот».
[***]
…Москва терроризирована. Подвоза нет. Голод и нашествие солдат с развалившегося фронта дело не
дней, а [1939] может быть часов. Помощи ни откуда. Ожидания Каледина и других генералов [1940] –
бабьи сказки, порожденные горячечной [1941] жаждой [1942] спасения. Эсеровская болтовня в
разогнанной большевиками Городской Думе – возбуждает только презрение. Фактически – мы во
власти разнузданной орды, на которую идет саранча с фронта. Иностранцы из Москвы разъезжаются.
«Союзники» на нас плюнули. Вильгельм на все декреты Ленина и Троцкого [1943] о мире без анексий
и контрибуций – молчит…
[***]
…Россия на дне. Скоро мы, как голодные волки изгрызем
