Поначалу Зверев пытался втолковать ушибленному на голову подпольщику, дескать, ликвидация Черемушкина ничего кроме вреда не принесет. Во-первых, охранка поймет — пора искать замену, во-вторых, подпольщики лишаться возможности вбрасывать ищейкам ложную информацию, а ведь такая фальшивка помогла бы раскрыть других провокаторов и сберечь жизни его товарищей. Если же нужен жертвенный баран, то смерть провокатора должна быть представлена несчастным случаем, или происками конкурирующей конторы, например, кадетов или эсеров. Это в зависимости от политической конъектуры.
Какой-там! Двоюродный брат жены Зверева не по-детски истерил в том смысле, что над предателем должен состояться суд, на котором провокатор должен посмотреть в глаза своим товарищам.
Ха-ха-ха! Как будто это кому-то поможет, а обратного эффекта не хотите? А подумать, сколько товарищей разуверится и отвернется от вашего дела?
От мысли Зверева о подставе политических конкурентов Ивана так и вообще чуть не хватил кондратий.
Зверев Виноградова недолюбливал с момента перевода того через границу и растолковывать очевидное больше не собирался.
— Вот, что, Иван Никитич, ты обосрался с ног до головы. Первый раз, когда просил за этого недоноска, второй, когда сливал ему о нас информацию. О твоих однопартийцах я не заморачиваюсь и сопли тебе утирать не собираюсь, но запомни — не дай-то бог, если твои революционеры что-нибудь пронюхают об Игорьке, или ты перед ним проколешься. Свободен.
По форме Виноградов был поставлен перед выбором, которого в реальности не было, а резкое «свободен» хлестнуло словно плеть.
* * *
История с Черемушкиным имела еще одно продолжение. Из допроса провокатора выяснилось, что курировал его Виктор Сергеевич Шульгин. Совсем недавно переселенцы поздравляли Виктора с повышением в звании до штабс-капитана.
— Старый, обрати внимание на последовательность, — Зверев ткнул пальцем в разграфленный лист бумаги, — охранка знает о твоем разговоре с инженерами в августе 1905-го года. Это когда ты им вешал лапшу по поводу капиталиста — социалиста.
— Не вешал, так все и есть, — Федотов ревностно относился к присвоенному самому себе статусу.
— Да не вопрос, главное, что вскоре после этого мы переправили Виноградова в Женеву, о чем Черемушкин не знал и знать не мог. Зато он в курсе о возвращении «особо-опасного» и тут же донес об этом в полицию. А вот теперь начинается самое интересное. Тебе инкриминируют финансирование СПНР, что преступлением, по сути, не является, но молчат о соучастии в побеге Виноградова.
— Оба-на! — Федотов вспомнил давно забытый возглас из своего мира, — Шульгин?
— Вот! — Зверев торжественно посмотрел на Федотова. — А теперь присовокупи к этому, ведение дела против нашего Кузнеца.
— А тут что не так? — Федотов вспомнил, что позывной «Кузнец» носил Аристарх Кузнецов, встреченный Федотовым в коридоре Таганской тюрьмы.
— Расследованием его дела тоже занимался Шульгин.
— Ты хочешь сказать, что Виктор так отделал нашего бойца? — с сомнением переспросил Борис.
— Нет, конечно, при задержании Кузя «воевал» против пятерки городовых, но я о другом. Адвоката мы наняли толкового, и исход дела был предрешен, но я запомнил его слова: «С таким дознанием и адвоката не надо, а ведь поначалу дело казалось проигрышным».
— Получается, Виктор так подал информацию о побеге Виноградова, что ее не приняли всерьез? — задумчиво уточнил Федотов. — Знаешь, а ведь это на Шульгина похоже.
— Эт, точно. А теперь вспомни наш давнишний с Виктором разговор, когда мы посоветовали ему не бросать службу. У него тогда был кризис. Так вот, чуть позже я ему дал понять, типа, не спеши бегать к начальству, жизнь она такая полосатая, что не сразу разберешь, где правда, а где кривда. Похоже, наш жандарм внял.
— Еще бы ему не внять. Вспомни, сколько ты с ним работал.
Общение с Шульгиным назвать работой было бы неверно, но заключив негласное соглашение, темы поднимались совсем не простые. Поначалу разговор шел вяло, больше намеками, но молодость сделала свое дело, и вскоре сверстники отчаянно выясняли, что есть истина в подлунном мире.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Яростный сторонник монархии схлестнулся с человеком иной эпохи, и случайный свидетель мог бы услышать такие перлы:
«Во-первых, как перед боем очисть разум, во-вторых, почувствуй себя над схваткой. В противном случае пролетишь, как фанера над Парижем.
…
— Они ненавидят Россию.
— Согласен. Отдельные экземпляры те еще отморозки, таких надо мочить в сортире, но драка идет не против монархии, а за эффективную систему управления страной.
……
— Виктор, ты же знаешь мое отношение — пока на троне „Петр Первый“ лучше монархии только диктатура, но что делать, когда наследник посредственность? Табакеркой по голове?
…
— И когда, по-твоему, можно ждать начала конца?
— Я не Бог, но монархии уже посыпались, империи, надо полагать, на очереди, поэтому окажись над схваткой.
— Ты повторяешься.
— И буду повторяться — окажись над схваткой и постигни мудрость, иначе проиграешь главный бой в жизни».
Шульгин отстаивал свои идеалы, Зверев не разубеждал, но помогал справиться с душевной болью.
Как тут было не оказаться под влиянием зверевских взглядов? Тем более, что сам Дмитрий все больше проникался мистическим величием монархии, и Шульгин это чувствовал. Нет, Димитрий не стал монархистом, но только здесь он впервые осознавал, как много скрывалось за скупыми фразами лектора о религиозно-мистическом мироощущении. Одновременно Зверев стал догадываться, почему в сорок втором его дед погиб с именем Сталина, а отец гордился принадлежностью к компартии.
О вербовке Шульгина даже не заикались — менять агента влияния на обыкновенного осведомителя было непростительной глупостью, а вот грамотно использовать и уберечь к началу событий не помешало. Этот порыв заставил Федотова вспомнить фрагмент из мемуаров Деникина в котором Антон Иванович сетовал на приписанных к штабам жандармов. Формально эти люди занимались разведкой и носили общевойсковую форму, но фактически выполняли функции особых отделов в армии СССР.
Естественно, тут же родилась идея о «перепрофилировании» Шульгина в военные контрразведчики. Зверев поддержал, но Федотова уколол:
— Старый, а раньше об этом вспомнить не мог?
— Самому надо было книги читать, неуч. Кстати, куда торопишься, до первой мировой вроде бы целых пять лет.
— Не поверишь — в новом фильме он у меня в консультантах по военной контрразведке.
— Видать, такая у мужика судьба, заодно и подучишь.
— Эт, точно. Кстати, Степаныч, не забудь, у нас завтра встреча с Коноваловым.
* * *
— Примерно таким мне представляется политический расклад России. У вас есть возражения? — прежде чем начать разговор о СПНР, Зверев передал эстафету Коновалову.
Беседа в кабинете известного предпринимателя России длилась уже час. А началось все с салона баронессы Икскуль, в котором три года тому назад Зверева познакомил с Коноваловым литератор Андреевский. С той поры Дмитрию запомнились высокий рост, слегка одутловатое лицо и взгляд человека, испортившего зрение чтением. Вторая встреча произошла в московской торгово-промышленной палате, где Зверев оформлял свой первый клуб любителей пострелять. Тогда же выяснилось, что Коновалов-музыкант брал уроки игры на фортепиано у самого Сергея Рахманинова. С той поры эпизодические встречи оканчивались обещаниями как-нибудь пообщаться. Конец этой бодяге положил сам Александр Иванович, почувствовавший, что с предпринимателями, заработавшими миллионы всего за четыре года, непременно стоит познакомиться поближе. И ведь познакомился, и даже вложился наравне с братьями Рябушинскими в акционерное общество «Электросталь». На все проекты у переселенцев реально не хватало средств, а без металлов с жестко заданными характеристиками о моторах и оружии можно было только мечтать.
С этого времени встречи стали носить более-менее упорядоченный характер. Коновалов оказался сторонником патерналистской политики по отношению к рабочим. Еще в 1900 году он ввёл на своих фабриках девятичасовой рабочий день. Запретил труд малолетних и добился строительства школы и бесплатных яслей на 190 мест.
