– Передайте привет стармеху.
– Как там Сережа Лукьянчиков поживает? Пусть ждет меня в гости.
Оказывается, наше судно встало у причала между двумя советскими пароходами. На корму судна, стоявшего рядом с нами, высыпали моряки. Они выкликали имена знакомых, и те немедленно поднимались на палубу, чтобы обменяться с друзьями приветствиями и новостями. Приятели-моряки, работающие на разных торговых судах, редко встречаются в порту: морская жизнь вечно кидает их в разные стороны, в самые отдаленные уголки земного шара. И если уж доведется приятелям встретиться где-нибудь за океаном, то для них это немалое событие.
По трапу поднялись представители портовых властей. Впереди – таможенный чиновник. Он облачен в синюю форму, напоминающую нашу военно-морскую.
Со всеми необходимыми формальностями было покончено в какие-нибудь 20—30 минут, и американцы отправились осматривать советский теплоход. Обычное удивление американцев вызвали женщины, работающие на теплоходе, – медик, повар, пекарь, буфетчица, уборщица.
Расторопной и милой нашей буфетчице Варваре Андреевне, радушно принявшей гостей, американцы наговорили кучу комплиментов. И все же недоверчиво допытывали нас:
– Женщины на судне? Их не укачивает? Работают хорошо? И несчастий не бывает?
Десятки вопросов, на взгляд советских людей иногда даже странных, следовали один за другим. По старинному поверью моряков, всякая женщина, попав на торговое или военное судно, приносила ему несчастье в море…
– Да, – отвечали мы не без гордости, – они работают неплохо. И несчастья у нас случаются не чаще, чем на иных судах.
Сойти на берег после нескольких десятков суток пути, после штормов, невзгод – это то, чего с нетерпением ждет каждый моряк. Порт Такома, где мы стояли буквально несколько часов, в счет не шел.
В каютах моряки с особой тщательностью выбривают щеки и подбородки – готовятся к берегу. Мотористы беспощадно трут руки жесткой щеткой, стараясь отчистить их от машинной смазки. Из рундуков вынимаются выглаженные и вычищенные костюмы.
Но вот кончается подготовка к берегу, и моряки группами спускаются по трапу. Их сразу окружают американские портовые рабочие. Начинаются дружеские похлопывания по плечу, сыплются взаимные вопросы.
Ошеломляющее впечатление оставляет картина порта. Здесь все находится в неустанном движении. Над портом стоит многоголосый шум: стук паровых лебедок смешивается с гудками буксиров и с криками грузчиков. И под этот своеобразный аккомпанемент тысячи громадных ящиков, тюков, железных труб мелькают в воздухе, покачиваясь на крепких стропах, чтобы через минуту исчезнуть в черных проемах трюмов.
Словно огромные руки, шевелятся стрелы на торговых судах. Бесконечной цепью тянутся вдоль обоих берегов реки ряды кораблей. Черные отражения мачт и стрел колышатся на водной глади. На причалах тесно от множества платформ и автомобилей с грузами. Тут же лепятся один к другому склады. И в этом на первый взгляд случайном нагромождении огромных ящиков, груд металла, автомобилей, тюков, мешков безостановочно снуют юркие электрокары и маневренные паровозы. Последние нещадно звенят на ходу сигнальными колоколами: в Америке у паровозов имеются кроме гудков колокола, которыми и пользуются обычно машинисты.
Когда солнце спускается за рекой, порт заливается светом мощных прожекторов и работа продолжается полным ходом.
Сюда, в Портленд, порт далеко не самый крупный в США, стекались грузы с разных концов страны. Огромные ящики, теснившиеся в складах, пестрели красными, черными, зелеными надписями, сообщающими название того или иного отправного пункта. Нередко встречаешь знакомые адреса.
В порту строго следят за порядком. На красном плакате на фоне огромной папиросы – здания, пароходы и люди, объятые пламенем. Надпись коротка и выразительна: «Курение – это диверсия».
…Вечереет. Лучи солнца скользят по реке, и она, желтовато-мутная днем, становится розовой. На фоне угасающего дня многочисленные мосты, смело переброшенные через реку, кажутся черными и тонкими, точно нарисованные углем. По середине реки тащится маленький колесный буксир. У него не два лопастных колеса, как у наших волжских пароходов, а всего одно широкое колесо, оно расположено на корме. Буксирный пароходик уткнулся своим туповатым носом в корму огромной баржи и толкает ее вперед.
Медленно движется огромный океанский корабль. Он приближается к мосту. Кажется, еще мгновение, и мачта парохода заденет мост, сломается, произойдет несчастье. Но нет, середина моста вдруг поднимается, как поднимались в старину мосты рыцарских замков, и пароход благополучно продолжает свой путь.
Невольно наше внимание привлекают звуки бодрого военного марша. Мы видим: толпа людей стоит на причале у борта новенького, видно только сошедшего со стапелей верфи, корабля. Он причудливо разукрашен в белый, черный, зеленый цвета – камуфлирован. По трапу на судно взбираются десятки людей: старики в черных костюмах и в котелках, люди средних лет в неизменных соломенных шляпах и с галстуками бабочкой, девушки в нарядных платьях, немолодые женщины, дети…
– Что тут происходит? – обратились мы с вопросом к одному американцу.
– Это военный транспорт, он идет в свой первый рейс, к театру военных действий, И вот старики пришли посмотреть корабль, на котором придется плавать и воевать их мальчикам.
Вскоре все родственники спустились с судна на причал. Еще сильнее стали дуть в свои кларнеты и тромбоны музыканты. И под приветственные возгласы людей на берегу пароход медленно отвалил от причала. Долго еще махали шляпами старики и посылали воздушные поцелуи девушки…
Док, в котором встало наше судно для ремонта, оказался деревянным. Конструкция его была до удивления примитивна. Это был огромных размеров затопленный деревянный ящик с толстенным двойным днищем. Когда судно входило в док, вода из ящика откачивалась, он всплывал, и корабль оказывался прочно стоящим на кильблоках, укрепленных на дне дока. Несмотря на простоту своего устройства, док мог принимать суда довольно внушительных размеров. В соседнем «ящике» стоял в ремонте авианосец – высокий, с гордо очерченными линиями, он сверкал светлыми тонами свежевыкрашенных бортов.
…Раздалась команда докового мастера. С шумом начала откачиваться вода из «ящика». Все больше высовывались из воды деревянные его стенки, док поднимался. Американские рабочие не теряли времени даром: по мере того как из-под судна уходила вода и обнажались его борта, рабочие счищали с них ракушки и прочие наросты. Словно шрамы боевого солдата или ссадины на броне танка, эти ракушки и наросты свидетельствовали о том, что судно долго бороздило воды морей и океанов.
