Минул какой-нибудь час, и теплоход крепко встал на кильблоках в осушенном доке, совсем как на операционном столе. Еще несколько часов, и борта оделись лесами. В воздухе стоял неумолчный стук пневматических молотков и треск электросварочных аппаратов. Когда настал черед днища, которое очень нуждалось в ремонте, в борта судна уперлись огромные балки, из-под днища вынули кильблоки, и судно оказалось как бы висящим в воздухе – точно человек, стоящий на ходулях.
На следующий день мы с инженером-американцем спустились в док осматривать днище. Это было очень печальное зрелище: наполовину оторванные и завернутые в разные стороны, наваренные сверху железные листы. Практически ремонта, сделанного в Совгавани, как не бывало. Днище было в таком же дырявом состоянии, как после аварии.
Американец прошел вдоль всего днища, осмотрел пробоины, потрогал для чего-то торчавшие заусеницы. Потом стал смотреть на меня.
– Картина для вас ясна, мистер? – спросил я.
– Картина ясна. Одного не могу понять: как вы дотянули из Владивостока до Америки и привезли еще какой-то груз? Вы должны были утонуть в Беринговом море… Скажите, какова была погода в Тихом? В январе он не любит шутить с моряками.
– Ветер ураганной силы и зыбь девять баллов.
– Такое может случаться только с большевиками, да и то один раз в сто лет. Странно, как выдержал корпус?!
– Ленинградцы строят крепкие суда.
– Я вас вдвойне поздравляю с прибытием в США. Считаю, что вы родились во второй раз… Пятьдесят листов, а то и больше на днище надо сменить и флорных столько же. Ну, теперь пойдем поговорим о ремонте.
Начались жаркие дни. Американцы не тянули с ремонтом.
На нашем теплоходе главным лицом, отвечающим за все дела по палубной части, оказался мастер. Он пришел с небольшой записной книжкой. Не только никаких ремонтных ведомостей, но даже портфеля у него не было. Он обошел судно вместе со старшим помощником и сделал отметки в своей книжице. Одновременно он ставил разноцветными мелками свои отметки на всем, что подлежало ремонту. Примерно так же обстояли дела и в машине у стармеха Виктора Ивановича Копанева.
Утром на палубе нашего теплохода появились рабочие с жестяными саквояжиками в руках, в этих ящичках они принесли завтрак и быстро разошлись по своим местам.
На судне параллельно велось несколько видов работ, и все с таким расчетом, чтобы закончились они в одно время и затяжка не сказалась на сроках ремонта всего корабля.
Хочется отметить, что большинство американских рабочих, из тех, кого я встречал, относились к своему труду добросовестно и работали с прославленной американской деловитостью. Американцы очень близко принимали к сердцу события, развертывающиеся на мировых фронтах, и с особым вниманием относились к нам, советским морякам.
* * *
Спал я плохо. Всю ночь снилось разорванное камнями днище нашего теплохода. Я просыпался и подолгу лежал с открытыми глазами.
Вспомнил, как мы вместе со старпомом Никифоровым в совгаванском доке осматривали искалеченное брюхо теплохода.
– Не так страшно, Константин Сергеевич, – повторил он несколько раз, – не так страшно. Я думал куда страшнее.
– Да уж куда страшнее, треть днища потревожена, – сказал я, освещая сильным электрофонарем черные провалы и торчащие железные заусеницы.
Мне вспомнилась вся совгаванская история. Обидно. Я включил свет и прошел в кабинет. Вынул папку с телеграммами, актами водолазных осмотров, заключений специалистов, относящихся к ремонту нашего теплохода. Долго перебирал все бумаги.
Когда прошли годы, я стал думать, что суровый рейс помог мне сделаться капитаном: это была хорошая выучка. После я никогда не шел на сделки с совестью и если считал необходимым для благополучного плавания сделать то или другое, то добивался этого всеми силами.
Конечно, на все случаи морской практики трудно сразу набраться ума, однако, думал я, если страдать, то уж лучше от своей собственной глупости, нежели от чужой.
Старинная мудрость говорит: море не может научить плохому.
Море волнует и манит миллионы людей. Море воспитывает сильных и бесстрашных. Оно поглотило немало надежд, но оно само – надежда. Даже когда океан гневается, он дает возможность человеку испытать свои силы…
В 10 часов утра на борт пришли американские инженеры. Они сообщили, что наш теплоход одновременно с ремонтом будет переоборудоваться под перевозку паровозов.
– Мы хотим погрузить на ваш теплоход, капитан, в трюмы и на палубу, восемнадцать больших паровозов вместе с тендерами, – сказал высокий рыжий американец. – Как вы полагаете, будет ли это возможно?
– Надо подумать, дайте ваши расчеты.
– Конечно, – рыжий американец вынул из портфеля кипу бумаг и передал мне. – Мы думаем основательно расширить люки номер два и четыре, – добавил он, помолчав, пока я бегло рассматривал чертежи и расчеты. – Вам здесь на неделю работы, капитан, чтобы только разобраться, что к чему.
Разговор продолжался три часа, и я понял, что все расчеты в основном сделаны. Конечно, я понимал значение паровозов для моей страны, разоренной фашистами. Война продолжается, наша армия неудержимо идет вперед. Сколько грузов каждый день надо отправить вслед за движущимся людским потоком!
Наш теплоход подходит для перевозки паровозов.
Всю ночь мы вместе со старшим помощником Василевским разбирались в чертежах и расчетах, оставленных американцами. Они оказались благоразумными людьми и все предусмотрели.
Будто не так уж сложно погрузить на большегрузное судно 18 паровозов и тендеров, ведь они весили всего 1800 тонн. Однако разместить их оказалось непростым делом. Прежде всего для погрузки паровозов в трюмы необходимо расширить люки, а эта сложная операция ослабляла корпус. Поэтому основная задача проектировщиков состояла в том, чтобы укрепить слабые места корпуса, не уменьшая грузовместимости трюмов.
Эту задачу американцы решили неплохо, и корпус теплохода, как нам показалось с Петром Николаевичем, должен быть крепче прежнего.
Для перевозки десяти паровозов и тендеров на палубе инженеры предложили построить специальные рамы, накладывающиеся сверху на уровне люка. Эти крепчайшие рамы из двухтавровых балок будут сидеть на столбах, вделанных в главную палубу. Таким образом, нашему теплоходу предстоит не только залечить свои раны, но и качественно переродиться. После ремонта и переоборудования его специальность будет не только «лесовоз», но и «паровозовоз»43.
Американцы в содружестве с советским инженером В. И. Негановым, несомненно, вложили немало труда в проект переделки нашего теплохода и других однотипных судов под перевозку паровозов. Однако первым, кто проделал подобную работу, был академик Алексей Николаевич Крылов.
