чего же ты фыркаешь, позволь узнать? — обратился к нему Холмс.
— Бородатые мужчины! Вы совсем, что ли, того? Это же «Видение пророка Иезекииля»! — И, шмыгнув носом, добавил: — Федор Бруни написал.
Дознаватель довольно хмыкнул: знай, дескать, наших, и мальчишка, почувствовав в нем союзника, сразу приосанился. Он был бы похож на ангела, если бы не дерзкий взгляд зеленых глаз. На носу остались черные отпечатки его измазанных копотью пальцев. Такие же пятна темнели на белоснежном воротничке рубашки и манжетах.
Холмс невозмутимо спросил:
— Откуда ты знаешь про Иезекииля, Федя? Родители рассказали?
— А вы откуда знаете, как меня зовут? И про родителей? — Мальчик вытаращил зеленые глаза.
— Сегодня среда, день репетиции детского церковного хора. Значит, ты церковный певец, который здесь иногда выступает. Это раз.
— Надо говорить певчий, — надулся Федя. — И не выступать, а участвовать в богослужении.
— Других детей отсюда вывели. Но ты почему-то торчишь здесь и, главное, — тебе позволяют здесь торчать. Значит, твой отец работает в храме. Экскурсовод? Возможно. Хотя я больше склоняюсь к тому, что он священник, судя по тому, как уверенно ты чувствовал себя в алтаре. Это два.
— Священник, ага — торопливо кивнул мальчик, — но про имя-то откуда…
— Браслет надо прятать лучше, — хмыкнул Холмс. — Отец вряд ли одобрит.
В самом деле, из-под кипенно-белой манжеты виднелся оранжевый каучуковый браслет с черными буквами «ФЕДОР». Мальчишка быстро натянул на него рукав рубашки, подумал пару секунд, и широко улыбнулся:
— А-а-а-а! Так это вы просто браслет заметили! Я-то думал!
— Влетит тебе за то, что в алтарь самовольно вошел, — заметил дознаватель. — Нельзя же.
— Да ладно. — Федя беспечно махнул рукой. — Все равно тут всё освещать после пожара. А браслет я уже неделю ношу, отец и не замечает. Он весь в работе с утра до ночи, не до меня ему. Хочет, чтобы я, как он, священником был. А я гонщиком быть мечтаю. А что это у вас? У вас что, «ламборгини», да? — быстро перевел он разговор, кивнув на карман дознавателя. Тот не сразу понял, о чем говорит Федя, а наконец сообразив, смутился: из кармана его джинсов свисал брелок с золотым быком на черном фоне.
— Да друзья подарили хохмы ради, — пробормотал он отчего-то извиняющимся тоном. — Я, Федя, езжу на отечественной маши…
Но договорить не успел. Мальчик посмотрел на него то ли с сомнением, то ли с жалостью, словно тот потерял последние деньги:
— Зачем? Итальянские машины самые лучшие! — убежденно затараторил он. — Я бы на вашем месте «ламборгини» обязательно купил. Ну или, на худой конец, «мазерати».
Ладогин внимательно разглядывал свои ладони.
— Да, друг мой, — хохотнул Шерлок. — Я вижу, ты не много знаешь о том, как живут честные дознаватели в вашей стране.
— Да? — вскинулся Федя. — Зато я кое-что другое знаю. Поджигатель — из наших. Из тех, кто тут работает. Я это сразу понял. Посмотрите, загорелось там, где колонны заслоняют камеру. Значит, в курсе был, как тут все устроено. Я отцу сразу сказал, а он и слушать не хочет.
Кажется, Холмс тоже не воспринял его слова всерьез.
— Спасибо, конечно, за догадку, — улыбнулся он, — но три сыщика на квадратный метр — это уже чересчур.
— Если я вам больше не нужен, позвольте откланяться, — прервал его дознаватель и повернулся к мальчику.
— Вот, держи. — Он вложил ему в ладонь брелок с золотым быком. Тот быстро сжал пальцы, будто боялся, что дознаватель передумает и отберет такую ценность. — Дарю. Только ты это… Не забывай о своей мечте. Будь тем, кем хочешь ты, а не твой отец. — И он широким уверенным шагом направился к выходу.
4
— Как оперативно найдены подозреваемые. Вот что значит стратегически важный для города объект, — рассуждал Ватсон по дороге в любимый «Стейк-Хаус» на углу набережной Мойки и Гороховой улицы. Перед выходом им — а вернее Шерлоку — позвонил Волков. И хотя информация определенно предназначалась им обоим, Холмс не спешил пересказывать телефонный диалог. Ватсону приходилось задавать наводящие вопросы.
— Волков говорил, кто эти люди? — спросил он после паузы, поняв, что сам Шерлок диалог не поддержит.
— Два уволенных сотрудника музея и какой-то агрессивный активист из протестующих против перехода музея к РПЦ. На него упало подозрение, так как на одном из митингов он стоял с плакатом: «Лучше спалить, чем отдать попам!» Соответствующие службы сочли, что это достаточно веская причина для предъявления подозрения. Все трое крайне любопытны. Впрочем, сейчас ты в этом убедишься сам.
— Сейчас? Мы же идем обедать.
— Ошибаешься, мой друг, мы идем беседовать с подозреваемыми. Волков по моей просьбе назначил им три встречи в ресторане через каждые полчаса. Так что на первую лучше не опаздывать, чтобы они не столкнулись нос к носу. У двух из них неважные отношения.
— Волков тоже участвует в расследовании? — За бравым тоном Ватсон попытался скрыть разочарование: от того, что Волков выполнил функцию ассистента сыщика и от того, что, кажется, остается без обеда.
— Курирует от своего ведомства. Он и согласовал наше участие в качестве консультантов. Следствие возглавляет его хороший знакомый.
Первым в «Стейк-Хаус» пришел высокий бородач. Он неуверенно и неуклюже пробрался к столику, где поджидали его Холмс с Ватсоном, и грузно опустился на жалобно скрипнувший под ним деревянный стул.
— Вы Александр Травкин. Верно? — спросил Холмс, сверившись с планшетом.
— Верно, — пробасил Травкин.
При своем исполинском росте статностью Травкин не отличался и выглядел рыхлым, дебелым. Непонятно было, как на его лице умещалось столько растительности: брови плавно переходили в бакенбарды, а те, в свою очередь, — в свалявшуюся бороду.
— Что-нибудь закажете? — любезно предложил Шерлок.
— Пиво бы. В горле пересохло.
— Ок. — Холмс подозвал официанта и сделал заказ. — Итак, что вы думаете о случившимся?
— Диверсия. Истинно говорю вам. Я тут совершенно ни при чем. А то, что Генка на меня настучал, так это он специально все и подстроил!
— Кто же устроил эту диверсию? И кто такой Генка? — поинтересовался Холмс.
Официант принес большой бокал пива. Травкин сделал мощный глоток, и жидкости в бокале осталось на донышке.
— Знамо кто! — вторым глотком покончив с пивом, грозно ответил Травкин. — Генка Белов, чтоб ему пусто было, паразиту. Он сам картину и поджег, чтобы тень на меня бросить. Кругом зависть и чернота в душах! — И он неожиданно с размаху стукнул себя кулачищем в грудь с глухим звуком. Ватсон вздрогнул.
— Так, понятно, Генка — это Геннадий Белов. — Холмс заглянул в блокнот и удостоверился, что это имя второго подозреваемого. — Может, вы знаете, зачем он это сделал?
— Вот бестолковый ты! Говорю
