В темноте что-то происходило: много движений и устойчивый гул. Шум войска. Киний проехал к краю воды, за ним Травяные Кошки. Ни одна стрела не свистнула из темноты. Киний слышал гул даже сквозь шум речного течения.
На темном горизонте появились две пурпурные полосы. Занимался день, и свет уже прибывал.
Он должен знать, здесь ли Зоприон. Он считал, что теперь, когда колонна строится, там хаос. И пустил коня в воду.
Один из воинов Травяных Кошек засмеялся (в его смехе смешались страх и радость), и все они бесшумно вошли в воду, под прикрытием устойчивой какофонии с того берега. На середине брода их все еще никто не заметил.
Киний почувствовал дикое возбуждение — его словно коснулась рука бога; он послал коня вперед, и в ответ жеребец, выпрыгивая из воды, как сын самого Посейдона[93], в несколько шагов перешел на галоп.
Кто-то — его гортанная македонская речь была отчетливо слышна в темноте — крикнул:
— Кто там?
— Разведчики! — отозвался Киний.
Копыта Танатоса стучали по сухой земле. Киний видел голову колонны: щиты упираются в ноги, огромные копья вертикально стоят на земле, у некоторых людей факелы. Киний испытал облегчение. Победит он или проиграет, но он был прав. Это таксис. Зоприон здесь.
Он галопом поскакал мимо фронта фаланги. На него смотрели — чуть испуганно в темноте, но без паники. Он ударил копьем того, кто походил на военачальника, и резко развернул Танатоса. Увидел, что все Травяные Кошки с криками натягивают тетивы и стреляют, натягивают и стреляют — искусно и смертоносно, — и направил коня в реку. За собой он слышал смех Травяных Кошек. Теперь темноту наполнили стрелы, они летели с обоих берегов. Киний припал к спине лошади. Что-то пролетело в нескольких вершках от его лица. Жеребец ненадолго заколебался перед крутым берегом, а мгновение спустя они уже были в безопасности. Один из саков получил стрелу в плечо, другой воин — женщина — вырезал наконечник и вытащил стрелу из раны — все это в несколько движений, не останавливая лошади.
Киний с трудом повернул Танатоса: тот неожиданно заупрямился. Киний подъехал к основанию «большого пальца», и по его призыву из темной листвы появился Темерикс.
— Держитесь, сколько сможете. Они придут через полчаса. Тогда бегите на юг, прежде чем они вас отрежут. Понял?
Темерикс опирался на топор, глаза его в темноте не были видны.
— Да, господин.
Конь Киния уже устремился дальше. А Киний через плечо бросил:
— Я не твой господин.
Он виновато подумал, что так и не устроил встречу беженцев-синдов со Страянкой.
Жеребец так тяжело поднимался на холм, что Киний спешился и проверил копыта: не застряли ли камни. Нет, копыта чистые. Но глаза у коня были дикие. Киний положил руку ему на холку.
— Сегодня, — сказал он.
Потом снова сел верхом и закончил подъем.
Он направился прямо к своему костру, у которого собралось большинство военачальников. Рассвело уже достаточно, чтобы видеть за рекой острия македонских копий.
Едва он спешился, Мемнон хлопнул его по спине.
— Ты мальчишка или стратег? Клянусь удом Ареса, это было глупо! — Он улыбнулся. — Конечно, ты остался жив, а все войско видело, что ты проделал, и теперь считает тебя богом.
Киний покраснел. Он не мог объяснить, что погнало его за реку.
Никий покачал головой.
— Я думал, что лучше обучил тебя, — сказал он.
Глаза Аякса сверкали.
Филокл только сердито глянул.
Подъехал Ателий и показал на юг и на восток.
— Кам Бакка, — сказал он. — С друзьями. — Он склонился из седла. — Травяные Кошки говорят, что ты эйрианам.
Никий коснулся амулета и отпил травяной настой.
— Травяные Кошки тоже дураки.
Кам Бакка спустилась с вершины гряды в полном облачении жрицы, в высокой золотой шапке, увенчанной изображением фантастического крылатого животного. На ней было золотое ожерелье, вся кольчуга покрыта золотом, а поверх — кипенно-белая козья шкура. Шаманка сидела на серой в яблоках кобыле, а следом двигался другой, не менее великолепный всадник, который нес высокий штандарт, украшенный бронзовыми птицами и конскими хвостами и весь увешанный колокольчиками, издававшими причудливый звон, похожий на шум морских волн.
С ней были человек пятьдесят мужчин и женщин, все наряжены так же великолепно. На головах коней уборы, которые делали их похожими на фантастических чудовищ — с рогами, с прядями волос; там, где шкура лошади не прикрыта, она ярко-красная. Гривы лошадей вымазаны грязью и стоят торчком. На большинстве коней тоже доспехи из золота и бронзы, как у воинов, так что можно было подумать, что это пришедшие из мифов грифоны или драконы.
Такого варварского зрелища Киний никогда не видел.
Но за ними показался Патрокл с последним ольвийским отрядом.
Почти перед самым появлением конницы Киний отдавал приказы, вернее, повторял их. И они тотчас исполнялись. Ликург на краю болота строил ольвийскую фалангу, а люди из главного отряда Пантикапея спускались с холма, переходили трясину и, как только оказывались на сухой почве, строились.
Справа появился Патрокл. Он из-под руки посмотрел с холма и приветствовал Киния.
— Мы вовремя, — устало сказал он.
— Опоздавший гость все равно желанный гость, — ответил Киний. Он протянул руку, и они обменялись пожатием.
— Мы пытались схватить Клеомена, — сказал Патрокл, пожимая плечами.
— Он добрался до Зоприона, — сказал Киний.
— Знаю, — ответил Патрокл. — Поэтому мы и пошли сюда.
Киний наклонился и обнял старика.
— Добро пожаловать. — Тут внутри у него все перевернулось, и он с трудом заставил себя продолжить: — Левкон мертв.
Патрокл застыл в его объятии, а когда высвободился, лицо его посерело. Но это был человек старого закала. Он выпрямился.
— Он хорошо умер? — спросил Патрокл.
— Спасая свой отряд, — ответил Киний.
Патрокл хмыкнул.
— Весь род Клита мертв. Других живых детей у него нет. Все его состояние заберет архонт.
— Не заберет, — сказал Киний. — Когда вернемся домой, вы с Эвменом сведете счеты в Ольвии.
— Сын гадюки все еще ходит по земле?
Патрокл плюнул.
— Не вини Эвмена в предательстве его отца, — сказал Киний.
Патрокл, не глядя ему в глаза, снова плюнул.
Слева подошла Кам Бакка. Лицо ее было выкрашено белой краской; эта белая маска и золото делали ее непохожей на человека.
— Я думал, ты пойдешь с царем, — сказал Киний.
— Чудовище должно быть остановлено здесь, — сказала она. — И здесь я умру. Я готова. — Нечеловеческое лицо повернулось к нему. — А ты? — спросила она.
Их глаза встретились; ее взгляд был спокойным и глубоким. От легкой улыбки краска в углу рта чуть потрескалась.
— Я вижу все до конца, — сказала она. — И все по-прежнему подвешено на острие ножа. Точнее, на острие стрелы.
— Я готов, — ответил Киний. Он был в доспехах; за два дня в седле их красота немного поблекла, но они все еще хороши. — А как царь?
— Ушел в море травы, — ответила она.
— Он успеет? — спросил Киний.
— Не ко мне, — сказала она.
Киний кивнул. Он сделал знак Ситалку, который, как и все остальные в отряде, терпеливо ждал своей очереди спуститься с гряды.
— Держись за моим плечом и неси мои копья, — сказал Киний.
Молодой гет приложил руку к груди, как грек, и взял копья Киния. Сам Киний прошел мимо военачальников туда, где раб держал Танатоса. Рослый жеребец дрожал. Киний сел на его спину, жеребец споткнулся — и упал.
Киний успел соскочить, не запутавшись в плаще.
— Какого дьявола? — спросил он. И сделал рабу знак: — Приведи мне другого коня.
Это была стрела. Забавно, но стрела синда — она вонзилась в широкую грудь жеребца так глубоко, что торчало только оперение. Бедняга. А он даже не заметил.
— Они идут, — сказал Патрокл.
Киний подъехал к краю гряды. Таксис преодолевал брод. Строй его был нарушен, потому что все старались подойти ближе к северному краю. Киний сразу понял, что это менее обученный таксис из тех двух, что он видел.
Он повернулся к своим военачальникам.
— Начинаем, — сказал он, чувствуя, как бьется сердце; все утреннее спокойствие куда-то исчезло, руки дрожали, как листва на ветру. — План вы знаете, — сказал он высоким от напряжения и страха голосом.
Филокл сдвинул шлем назад. Спартанец опять был голый, если не считать перевязи с мечом. В руке он держал черное копье. Передав копье Кам Бакке, он подошел к Кинию и обнял его.
— Иди с богами, брат, — сказал он. Потом снова взял у изваяния на коне копье и сжал ей руку. — Иди с богами, — сказал он и ей.
Люди Филокла уже построились слева от ольвийской фаланги. Филокл надвинул шлем на свои умащенные маслом, прекрасно расчесанные волосы, взмахнул копьем и понесся вниз по склону, не обращая внимания на тропу; он проскакал перед своим отрядом, прежде чем Арни успел привести Кинию нового коня. Воины взревели.
