С речного берега поднимались все новые фракийцы — каждый словно самостоятельно принимал решение, некоторые бежали к началу «большого пальца» и попадали под огонь лучников, другие очертя голову бросались в бой сразу.
Киний оторвал взгляд от кипевшего перед ним боя, чтобы посмотреть на вражескую конницу. Она застряла у брода и оказалась под смертоносным огнем лучников; пройти вперед ей мешала толпа фракийцев.
На расстоянии в ширину афинской улицы от него в переднем ряду виднелся султан Филокла, рев спартанца сотрясал воздух; Киний видел, как поднимается и опускается большое черное копье; спартанец держал его одной рукой и действовал им так, словно оно вообще ничего не весило, — вперед-назад, как машина для убийства людей.
Он стоял на краю своей грозной линии не один, но сам в несколько мгновений убил пятерых, черное копье устремлялось вперед с жестокой скупостью движений: нос — рот — мягкая плоть под подбородком, — и сразу назад; широкое лезвие ни разу не погрузилось на всю глубину. Кисть Филокла была черной, а вся остальная рука по плечо — красной, он весь был красен, оттого что кровь убитых стекала по его коже. На глазах у Киния цепь греков упрочилась, и ответом на рев Филокла стало продвижение вперед — этот натиск отбросил фракийцев, кое-кто упал на землю, но строй перешагнул через них, а сзади поднимались и опускались копья. Фаланга работала как станок, ткущий смерть.
Фракийцы дрогнули. Их убивали, невзирая на круглые щиты, энергия их наступления иссякла, их охватил страх. Они побежали к броду, натыкаясь на запоздавших и на собственную конницу.
Киний подъехал к Филоклу, который вел своих людей вперед. Они пели, и Кинию пришлось кричать изо всех сил, чтобы его услышали.
— Стой! — орал он. Ткнул Филокла тупым концом копья. — Стой!
Черное копье повернулось, и острие остановилось в доле стопы от головы Киния. Филокл с трудом узнал его. Он закричал. Его трубач протрубил сигнал, и победоносные пантикапейские воины остановились. Киний развернул коня, вонзил пятки в его бока и поскакал к Эвмену.
— Пора! — кричал он. — Вперед, через брод!
Эвмен растерялся. Очевидно, он ждал развития боя, предсказанного Кинием.
Но получалось иначе. Киний полагал, что натиск фракийцев заставит небольшой отряд Филокла отступить и появится пространство для западни. Филокл одержал победу слишком быстро.
— Вперед! — кричал Киний.
Эвмен помахал Клио.
— Сигналь наступление! — крикнул он.
Киний уехал, жалея, что с ним нет Никия. Тот промедлил — теперь захлопнуть ловушку не удастся. Слишком хорошо сражались пантикапейцы, слишком быстро отступили фракийцы. Киний помахал Никомеду. Теперь видеть становилось труднее.
Никомед двинулся к броду, но остановился раньше, чем к нему подъехал Киний.
Для обоих отрядов не хватало места. Люди Эвмена уже проносились мимо галопом и бросались в воду, поднимая столбы брызг.
— Перестроиться! — кричал Киний.
Он помахал мечом, и Никомед повел свою конницу назад, подошел туда, откуда начал. Люди Филокла отступали щитами к врагу. Отряд Герона так и не подошел: он был слишком далеко, чтобы даже увидеть бой.
Подъехал Никий.
— На час придется остановиться, — сказал он. И показал на брод. — Что это?
Киний посмотрел туда.
— Ловушка не получилась, — сказал он. — Сигналь отступление.
В броде люди Эвмена убивали бегущих фракийцев, но на противоположном берегу уже строилась вражеская конница.
Люди Эвмена возвращались, держа строй, уныние нескольких прошлых дней рассеялось, брод был завален мертвыми телами, но истинный ущерб, нанесенный врагу, оказался незначительным. Киний всматривался в темноту, стараясь понять, что происходит на противоположной стороне брода. Он чувствовал, что таксис подошел, но у него не было доказательств.
За ним на гряде загорелся костер, потом еще один.
По краю сухой почвы подошла колонна Мемнона и начала перестраиваться.
Киний смотрел на брод. Он проехал вдоль строя и хвалил воинов. Нашел время для того, чтобы переместить отряд Мемнона в самый центр, лицом к броду, причем главная фаланга пантикапейцев располагалась справа от него, а эпилекты под командованием Филокла — справа; их фланги прикрывала конница. К тому времени как построение закончилось, Киний уже не мог видеть противоположный берег. За ним по всему склону гряды горели костры.
Он снова собрал военачальников и послал Никия к деревьям, где скрывались синды, за кузнецом. Когда все собрались, он приветствовал их.
— Мы остановили врага, — сказал он. — Выиграли гонку. Едва не нанесли им тяжелый удар. Теперь надо сдерживать их, пока не подойдет царь.
Он в последний раз оглядел их лица — новые и лица старых друзей. И Филокл… он никак не мог привыкнуть к мысли о Филокле, убивающем людей.
— Вот что я придумал. Все войско отходит к гряде, встает лагерем и ужинает. Мы будем удерживать брод, меняя дозоры — всего их будет четыре, в каждом — конные и пехота. Но… — Он осмотрелся, заглянул всем в глаза, убедился, что его внимательно слушают. — Когда они придут, мы отдадим брод. Думаю, они появятся на рассвете и быстро двинут вперед весь таксис. Пусть идут. — Он показал на Темерикса, который стоял чуть в стороне. — У тебя достаточно стрел? — спросил он по-сакски.
Кузнец рассмеялся.
— Целый день мы только и делали, что вырезали стрелы.
— Удержишь храм? Всю ночь и сколько сможешь днем? — спросил Киний.
Кузнец пожал плечами.
— Я твой человек, — сказал он. — И пришел сюда умереть. Храм речного бога — подходящее место для смерти.
Киний покачал головой. Он слишком устал, чтобы спорить, убеждать, что не посылает на смерть.
— Не умирай, — сказал он. — Продержись, пока они не переберутся, потом беги к нам. — Он снова осмотрел круг. — Все остальные — постройтесь так, как вы построены сейчас, но там, на краю болота. Мы немного поднимемся по склону — вот здесь наша линия.
— Один наш фланг — река, — заметил Филокл. — Другой — воздух.
Киний покачал головой и показал на гряду. Даже в почти полной темноте видны были силуэты всадников.
— Об открытом фланге позаботятся наши друзья из кланов Травяных Кошек и Стоящих Лошадей, — сказал он. — Мы позволим Зоприону — если он здесь — перейти реку. Он выйдет прямо на наш строй — очень невыгодная позиция для начала битвы. Ему потребуется много времени, чтобы перестроиться. Дополнительное время ему потребуется, чтобы защититься от нашего нападения. Мы начнем наступать по моему приказу — и прижмем его к реке. — Он улыбнулся одними уголками губ. — Будем нажимать, пока он не переведет через реку второй таксис… а после отступим. — Он показал себе за плечо. — У нас много земли, которую можно отдать, господа, — тридцать стадиев. Держитесь вместе, сохраняйте строй и не позволяйте обратить вас в бегство. По мне, мы можем отступать весь день. Я хочу сначала нанести ему урон, а потом отступать до прихода царя. Вот и все. А вечером — хорошо поешьте и выспитесь.
Все закивали, немного посмеялись. Все повеселели.
Киний снова сел на Танатоса и бросил последний взгляд на брод. Тот терялся в темноте. Македонцы тоже развели костры.
Потом Киний поехал в лагерь.
Его баловали — синды, рабы, товарищи. Вещи его были уже уложены, ему поставили палатку — единственную у гиппеев. Отличная летняя ночь, яркий звездный полог небес. Плащ и доспехи Киния исчезли, стоило ему их сбросить, в руки ему сунули миску с мясом, сыр и хлеб. К костру подошел Филокл, он смыл с себя кровь и надел новый хитон; он принес спартанскую чашу с крепким неразбавленным вином, которую поставил на камень у руки Киния. Краем глаза Киний видел, как Арни и Ситалк вдвоем возились с Танатасом, смывали грязь с его ног, счищали пыль и пот со шкуры; жеребец стоял спокойно и терпел их внимание.
За Танатосом в темноте горели сотни огней, столбы света и дыма над дровами, старательно собранными рабами и свободными людьми, и у каждого костра всадники и гоплиты ели, и смотрели в огонь, и думали о том, что принесет им утро.
От своих отрядов к костру Киния подошли его старые друзья: Ликел, и Лаэрт, и Кен, и все остальные; они сели кружком, но оставили место и для новых товарищей. Здесь были Эвмен, и Аякс, и Никомед, и Клио; парень неуверенно задержался на краю освещенного пространства, но Кен, который учил его всю зиму, взмахом пригласил его к огню.
Какое-то время все молчали. Киний молча ел и пил вино, глядя на поднимающиеся к небу огненные столбы. Ситалк закончил обихаживать крупного жеребца, и Арни увел того к другим лошадям. Потом мальчик-гет — впрочем, теперь уже не мальчик, высокий мужчина — вернулся и сел рядом с Аяксом.
Встал Агий, откашлялся, немного помычал про себя песенку с ольвийской агоры. Потом наклонил голову, поднял — и заговорил:
