Удалов взял бутыль с газированной водой «Гуслярский источник». Отпил из горла, дал другу.
Длинноногая нимфа верещала в кустах, видно, ее щекотали.
— Ты затронул важную тему, Корнелий, — произнес задумчиво Лев Христофорович. — Я тоже об этом думал.
— Вот именно, — согласился Удалов. Пока он еще не понял, о чем говорит Минц, но привык не противиться другу, потому что со временем из рассуждений Минца вырастали великие изобретения и открытия, а Удалову было приятно чувствовать себя причастным к таким делам.
— С какого момента дитя становится полководцем, развратницей или многодетной мамашей? Когда это открывается?
— Когда?
— Когда оно начинает пользоваться речью и свободно передвигаться, — сказал Минц. — Я проводил наблюдения в яслях, детских садах и школах. Это потребовало не один месяц полевых исследований.
— Чего же мне не сказал, — упрекнул его Удалов. — Мы бы с тобой вместе полевые исследования проводили.
— Скучное для непосвященного дело, — возразил Минц. — Но со временем дало свои плоды. У меня есть несколько дискет с обобщениями.
— Публиковать будешь?
— Рано, — ответил Минц. — И, можно сказать, опасно для человечества. Если мое открытие попадет в руки нечистоплотного мошенника, а еще хуже, политика, могут произойти совершенно неисправимые катаклизмы. Дай еще «Гуслярского».
— Может, искупаемся? — спросил Удалов.
Он делал вид, что очередное открытие Минца его никоим образом не интересует. Потому что заинтересованность всегда охлаждала профессора, и он мог прекратить рассказ.
— А тебе что, неинтересно? — обиделся Минц. — Ведь это не хухры-мухры!
— Интересно, Левушка, — поспешил с ответом Удалов. — Но если не хочешь, не рассказывай.
— Почему же это я не буду рассказывать?
— А может, ты подписку дал.
— Где еще я подписку дал! — совсем уж осерчал профессор. — Кого я боюсь?
— Прокуратуру, — невинно ответил Удалов.
И тут Минц взревел так, что лежавший за деревом Никита Борисович поджал ноги.
Минц глубоко вздохнул, помолчал, переживая гневный пароксизм, а потом заговорил:
— Я задумался о том, насколько непроизводительно работает природа. Наблюдаю я ребенка, вижу — вот вам генетически обусловленный военный, офицер, а может, и генерал. Потом гляжу на малыша, лепящего пирожки из песка, — он же готовый труженик! Я вижу будущее любого малыша по его обычному поведению в детском садике.
— Ты гений, Лев Христофорович, — искренне заметил Удалов.
— Да не о гениальности речь! — возразил Минц. — А о том, какие это беды или радости может принести человечеству.
За стволом дерева Блестящий внимательно слушал. Конечно, не исключено, что старики несут чушь — на то они и старики. Но ведь дедушка Никиты Борисовича до позднего девяностолетнего возраста сохранял ясный ум и даже говорил: «Не доведет вас до светлых высот демократия. Насмотрелся я ее в годы Гражданской войны. Народу она не нужна!» С этими словами и помер, перед смертью позвав в дом жреца зороастринской религии, так как все Прохановские в Харькове исконно придерживаются зороастризма.
— А какие беды? — донесся до Никиты Борисовича голос курносенького собеседника.
— Эх, не хотел я забивать тебе голову научной чепухой, — вздохнул второй старик, тоже лысый, но толстый и нахальный. — Но придется.
Глядя в небо, он продолжал:
— Природа действует расточительно и неумно. Заданность детеныша определена. Но природа растягивает взросление человеческого существа на полтора десятка, а то и более лет. Расточительно?
— Организму сложиться надо! — сказал Удалов.
— Ошибка. На деле получается наоборот. Внешние факторы не помогают природе, а нарушают ее начинания. Ну, посмотри. Мы имеем дело с талантливым скрипачом. А у родителей нет денег ему на скрипку, к тому же его папа всю жизнь играет на гармошке. И вместо нового Ойстраха мы получаем еще одного пьяненького гармониста.
— Ну, это исключение, — возразил Корнелий. — Настоящий талант превозможет.
— Ты уверен?
— Еще как!
— И какой же талант был у тебя, Корнелий, в три года от роду?
— Нормальный талант, — не нашелся что ответить Удалов. — И если что, я его сам загубил.
— Правильно. Природа не могла угадать, что ты станешь послом доброй воли, известным в Галактике борцом за мир и, главное, самым средним из всех жителей Млечного Пути. А вообще-то говоря, я тебя проанализировал...
— Так ты любого человека можешь проанализировать?
— Задним числом.
— И без ошибки?
— Без ошибки, но с разочарованием. Природа зря отпускает людей взрослеть самостоятельно.
— Так скажи обо мне, не томи!
— В машинисты паровоза готовила тебя природа.
— Не может быть! — воскликнул Удалов и вдруг закручинился.
Минц заметил это и спросил:
— Что с тобой?
— Ты не поверишь... Я у внука паровозик украл и всю ночь с ним в коридоре играл.
— Почему не поверить? Конечно, поверю, — улыбнулся Лев Христофорович. — И я задумался, — продолжал Минц, глядя в небо, не слыша и не видя ничего вокруг. — Я задумался, нельзя ли помочь природе. Тогда люди будут счастливее. Они же будут заниматься тем делом, к которому их произвела природа.
— Не понял, — сказал Удалов и почувствовал, как ему хочется гуднуть.
— Мы должны сократить до минимума тот непроизводительный период, в ходе которого человек взрослеет, в то время как увеличиваются шансы, что он станет вовсе не тем, кем ему следовало бы стать.
Минц сорвал травинку и принялся ее грызть.
Никита Блестящий был сам слух.
— Почему надо взрослеть много лет? — задач сам себе вопрос профессор. — Надо взрослеть за три года.
— И кто же получится? Генерал мне по пояс?
— Я не так наивен, — возразил Минц. — Нам нужно, чтобы человек стал совершенно нормальным, двадцатилетним, работоспособным и даже готовым жениться.
— В пять лет жениться? Ну, тебе покажет наша милиция!
— Какая еще милиция, — заметил Минц. — Никому не нужна твоя милиция, когда все будут заниматься своим делом.
— Неужели ты уже испытал это средство? — испугался Удалов.
Беда великого ученого заключалась в том, что его изобретения и открытия далеко не всегда выполняли задуманную роль. Порой они становились катастрофически опасны для окружающих. И приходилось переизобретать изобретенное.
Удалов как представил себе шестилетних генералов, ему чуть дурно не стало.
— Все проще, — сказал профессор. — Я изготовил совершенно безвредное средство, которое ускоряет физические развитие организма. Если дать мои порошки пятилетке, то еще через три года, а то и менее, он станет взрослым и займется своим любимым делом.
— И останется внутри дурак дураком? — предположил Удалов.
— Тебе дается три года. Так вот, за эти три года научи ребенка всему необходимому. Мы с тобой такие школы ускоренного профиля организуем, японцы будут приезжать за опытом!
— Ты меня не убедил, — сказал Удалов и закрыл глаза. Солнце пекло, но милосердно.
2
Никита Борисович уже не ощущал жары и томления духа. Он почувствовал, что наткнулся на большое, настоящее дело.
Стараясь не шуметь и не привлекать к себе внимания, он немного оделся и отошел к другому дереву, под которым сидела мирная выпившая компания и говорила о футболе.
Никита Борисович незаметно присоединился к компании, а потом, познакомившись с женщиной средних лет, на которую произвел положительное впечатление, спросил у нее, показывая пальцем на двух лысых друзей, заснувших под дубом:
— Это местные?
— Как же не местные? — удивилась женщина. — Разве вы их не знаете?
— А я недавно приехал, — признался Никита Борисович. — Не успел всех узнать. Да оказался рядом с вашими земляками, и чем-то они возбудили во мне подозрение. Не жулики ли они?
Вопрос был провокационный. Разумеется, Удалов с Минцем не могли произвести впечатление жуликов. Но раздраженная женщина всегда выдает на-гора куда больше информации, чем женщина, находящаяся в состоянии покоя.
— Ах! — воскликнула женщина, которую звали Вандой Савич, и была она директором универмага на пенсии, а также женой фармацевта Савича, человека в Гусляре не последнего. С Удаловым она прожила бок о бок интересную жизнь, а к Минцу, как и все старожилы Великого Гусляра, испытывала благоговение.
— Ах! — воскликнула Ванда Савич. — Как вы посмели заподозрить Минца и Корнелия Ивановича! Вы или сумасшедший, или дурак.
— Спасибо, — вежливо ответил Никита Борисович. Он был человеком воспитанным и миловидным, женщины его любили иногда платонически, а некоторые страстно, хотя он им взаимностью не отвечал. Но успех у женщин обычно воспитывает в мужчине умение владеть собой. — Спасибо, я не дурак и не сумасшедший. Но один из ваших земляков нес какую-то псевдонаучную чушь.
