— Пропустите, — приказал своим людям офицер, отходя в сторону.
Солдат, который вмешался в разговор, в недоумении задержался на тропе и прежде, чем последовать за командиром, обратился к Ларри:
— Я тоже искал вас. Ну и досталось же нам! Как будто у нас без того забот не хватало! Обещаю вам, что если вдруг… — начал было он, едва сдерживая злость.
Видя, что Ларри пожал плечами, солдат сделал непристойный жест рукой и отступил в тень вслед за командиром, словно испугавшись собственной дерзости. Ларри в ярости бросился на своего соотечественника и вырвал у него коробку с сухим пайком. Тот заартачился и попытался вернуть свое добро, но наткнулся на тонкое и острое лезвие кинжала. Несколько секунд мужчины пристально смотрели друг на друга, а потом солдат исчез в ночи.
— Нет, это не он, он уехал в Оксфорд, — услышал Ларри, занимая свое место у бочки.
Это был голос Биркинсейла. Он смутно помнил этого офицера, у того всегда был такой поучающий вид. Он постарался унять сердцебиение, а когда англичане удалились, залился тихим смехом облегчения. В нескольких шагах от него Феличе стал на колени у оси, словно умоляя ее не скрипеть так громко.
— Вот оно что, — произнес вполголоса Пьетро. — Я думал, ты мафиозо, а ты, оказывается, английский солдат!
— Мы никому не скажем, но ты отдашь нам половину пайка, — подхватил Феличе угрожающим тоном.
Ларри отступил на шаг.
— Еще одно слово, и я уйду один, а вы выпутывайтесь сами.
— Прекратите, вам что, делать больше нечего? — проворчал «скотовод», оборачиваясь к ним.
Проплывавшие мимо луны облака отбрасывали на западный фасад аббатства причудливые тени, и казалось, что монастырь покачивается на своем скалистом фундаменте.
«Это от усталости», — подумал Ларри.
Едва они с грохотом вкатили цистерну в ворота аббатства, как тут же началась свалка. Феличе принялся наводить порядок.
— В очередь! — кричал он отчаянным голосом. — Вы не у фонтана в Неаполе! Вы в святом месте! Один человек и одна емкость на семью!
Рассветало. Из темноты выступали аркады монастыря, гармоничная стройность которых никак не вязалась с волнующейся и орущей толпой. Ларри подумал, что так, наверное, было и в Средние века, когда монахи раздавали паломникам хлеб и маслины. Он прочел об этом в «Житии святого Бенедикта», которое отыскал в заброшенном доме в Галуччо, где ему довелось ночевать. Почувствовав, что силы его на пределе, Ларри отошел в сторонку, подальше от толпы, осаждавшей цистерну, и присел на ступеньку, прислонившись к колонне и закутавшись в тяжелый плащ, купленный у какого-то пастуха перед переходом через линию фронта. Убедившись, что поблизости никого нет, он открыл коробку с пайком и аккуратно разложил на плитах двора ее содержимое, которое собирался разделить на три дня. Надо же, для того, чтобы завладеть этим (в пайке было арахисовое масло, клубничный джем и банка говядины с бобами, которую хорошо было бы подогреть), ему пришлось пустить в ход кинжал. В сущности, это было не так уж и трудно. Он на секунду прикрыл глаза. Приглушенный шум толпы беженцев казался далеким, почти нереальным, и внезапно он почувствовал, что его раздирает голод. «А что, если я съем все сразу, набью брюхо до отказа, — сказал он себе, открывая банку говядины прикрепленным к ней ключом. — Вот уже три недели я не ел как следует. У меня, конечно, оставалась кое-какая сумма от продажи автомобиля (помимо тех денег, что я отдал Домитилле), но проводник из Роккамонфины запросил за переход фронта восемь тысяч лир, и у меня хватило денег только на то, чтобы иногда покупать немного хлеба и топленого свиного сала. Странно, что я встретил этих парней из сассекского полка. Мне казалось, что с полуторамесячной бородой и в пастушьем плаще с капюшоном меня никто не узнает, даже майор Хокинс, даже Пол. Я почти не помню того, кто так внимательно меня рассматривал. Все это запросто могло кончиться очень плохо, а я не только выпутался, но и завладел пайком».
— Дай мне тоже, — услышал он умоляющий тонкий голос.
Ларри поднял голову. К нему беззвучно подошла женщина. Ее лицо, обрамленное застиранным платком, было не лишено какого-то равнодушного и усталого соблазна, словно она вынырнула из сумерек только для того, чтобы околдовывать монахов, терзаемых предрассветными демонами. Прежде чем он смог ей помешать, она нагнулась над немудреной снедью, пожирая ее блестящими от вожделения глазами.
— Дай мне что-нибудь, обо мне некому заботиться, — настаивала она.
— Ты смотришь на эту еду так, словно это витрина довоенной кондитерской! Ты что, не видишь, что я сам умираю с голоду и что это солдатский паек? Ты не видишь, что я так же изможден, как паломники, приходившие сюда в Средние века? Тебе известно, что я отнял эту коробку с кинжалом в руке?
Она закрыла глаза, и на лице ее появилось такое же выражение, какое бывает на картинах у скорбящей Богоматери.
— У меня больше нет сил попрошайничать, но я сумею тебя отблагодарить. Если ты дашь мне немного еды, я сделаю тебе все, что ты захочешь.
Ларри возмущенно взмахнул рукой.
— Как ты можешь предлагать мне такое в святом месте, как только что сказал Феличе?! Вы что, все ведете себя как шлюхи?
— А разве у нас есть выбор?.. Знаешь, когда-то я была красивой женщиной и могла бы с высоко поднятой головой ходить в кафе и кондитерские… Ну, дай же мне…
— Ладно, выбирай, но поторопись, я не могу оставлять это у всех на виду, сама понимаешь.
Она внимательно рассматривала этикетки, словно прикидывая энергетическую ценность каждого продукта.
— Пожалуй, я, как и ты, возьму бобы, — сказала она, повеселев. — Конечно, лучше было бы их подогреть, но они сытные сами по себе, а в соусе плавают приличные куски мяса.
Даже не попытавшись поискать вилку, она жадно отправила в рот часть содержимого банки и, прикрыв глаза, словно вспоминая давно забытые ощущения, начала медленно жевать. Позабыв о собственном голоде, он завороженно смотрел, как она ела.
— Ты тоже ешь, — сказала она, встретившись с ним взглядом.
— Ты слишком любезна.
Последовав ее примеру, он отправил остатки консервов прямо в рот и протянул женщине кусок фруктового пирога:
— Десерт.
По ее лицу промелькнуло некое подобие улыбки, и она мгновенно расправилась со сладким.
— Теперь моя очередь ублажать тебя. Сядь поудобнее, — сказала она.
— Что?
— Расстегнись.
Он пожал плечами:
— Ты не мыла голову с самого начала войны, по подбородку у тебя течет соус, поверь, это совсем не аппетитно.
Она удивленно посмотрела на него.
— Какой ты капризный, Джо, — сказала она. — Многие, очень многие остались довольны.
