Передвижение 10-тысячной армии Мак-Магона, малопригодной для рискованного перехода через Арденны, не обеспеченной провиантом и снаряжением, деморализованной предыдущими поражениями, происходило крайне медленно, с вынужденными отклонениями на запад в поисках продовольствия. 27 августа, когда Шалонская армия, утратив имевшееся у нее некоторое преимущество во времени над продвигавшимися к Мецу немецкими войсками, снова вышла на магистральную дорогу, Мак-Магону стало известно, что немцы успели преградить ему путь к Мецу. В ночь на 28 августа он начал отход назад к Мезьеру, чтобы не оказаться запертым в узком коридоре между рекой Мез (Маас) и бельгийской границей, и 28 августа прибыл в Мезьер, но в тот же день снова переменил решение и возобновил прерванное им движение на восток, к Мецу, несмотря на то, что позиция его армии в результате проволочки с отходом к Мезьеру еще более ухудшилась: немцы за это время продвинулись к Мецу.
И на этот раз, как это неоднократно имело место в ходе войны, именно политические соображения побудили Мак-Магона предпринять авантюристическое движение навстречу Базену, в пагубности которого он еще накануне был так убежден. Полученная 28 августа новая депеша от Паликао, датированная 27 августа, гласила: «Если вы покинете Базена, в Париже произойдет революция». В прибывшей вслед за ней другой депеше от 28 августа военный министр сообщал, что в подкрепление Шалонской армии из Парижа направляется 13-й корпус генерала Винуа[588].
Обстановка в Париже действительно достигла такого напряжения, что орлеанисты неоднократно обращались в эти дни к идее создания коалиционного буржуазного правительства. 26 августа к Тьеру явилась делегация от крупных парижских буржуа, вручившая ему адрес с выражением своей преданности и готовности поддержать реставрацию Орлеанов[589]. Идея создания коалиционного правительства привлекала и генерала Трошю, считавшего, как и Тьер, целесообразным временное сотрудничество с депутатами республиканской оппозиции, при содействии которых можно было рассчитывать предотвратить революцию. Тьер с одобрением отметил в 20-х числах августа в беседе с орлеанистом Д'Оссонвилем, что «Трошю слегка обхаживает парламентскую левую»][590].
В этих условиях правительство Паликао прилагало все усилия, чтобы продолжать скрывать от широких масс народа поражения 16 и 18 августа. В то время когда европейская печать была полна сообщений о постигшей Францию крупнейшей военной неудаче, французская пресса изобиловала лживыми сведениями о победном для французов исходе сражений 16 и 18 августа, перемежавшимися со столь же лживыми заявлениями о боевой готовности Шалонской армии и об ожидающем ее успехе на подступах к Мецу. В законодательном корпусе военный министр официально подтверждал эти россказни, вводя в заблуждение широкие слои населения, легковерно позволявшие преступному правительству обманывать себя. «Значительность одержанного успеха представляется неоспоримой после того, как она подтверждена генералом Паликао», — писал в эти дни швейцарский официоз[591].
Энгельс еще 8 августа, после первых поражений французской армии, писал: «Французская армия утратила всякую инициативу… Если она должна в своих передвижениях руководствоваться не тем, что делается в неприятельском лагере, а тем, что происходит или может произойти в Париже, то она уже наполовину разбита»[592]. Весь последующий ход войны служил наглядным подтверждением этого положения. Энгельс, считавший план Мак-Магона после его выступления из Реймса безумным, высказал уверенность, хотя он и не был осведомлен о закулисной борьбе в правительственных кругах Франции, что действия Мак-Магона вызваны именно политическими соображениями. «Вот Вторая империя во всей своей красе, — писал он еще 26 августа. — Сделать вид, что ничего не произошло, скрыть поражение — это самое главное. Наполеон все поставил на одну карту и проиграл; а теперь Мак-Магон, когда его шансы на выигрыш составляют один против десяти, снова собирается играть va banque. Чем скорее Франция избавится от таких людей, тем лучше для нее. В этом ее единственная надежда»[593].
30 августа немцы, продвинувшиеся к реке Мез и захватившие переправу через нее, атаковали Мак-Магона и разбили его. Французские войска были отброшены назад, к окрестностям Седана. А 1 сентября на рассвете после необходимых предварительных передвижений прусское командование перешло в наступление, бросив свои войска против зажатой в узком пространстве между рекой Мез и бельгийской границей французской армии.
Сражение 1 сентября 1870 г. — крупнейшее артиллерийское сражение XIX в.[594] — в подробностях описано в исторической литературе. Известей катастрофический для Франции исход этого сражения, несмотря на отвагу и самоотверженность французских солдат, оказавшихся перед численно превосходящими силами противника, располагавшего превосходной артиллерией и большими позиционными преимуществами. 3 тыс. убитых, 14 тыс. раненых, 3 тыс. разоруженных на бельгийской территории, 83 тыс. взятых в плен французских солдат, офицеров, генералов вместе с Наполеоном III, крупные военные трофеи, доставшиеся немцам, — таков итог военной катастрофы Второй империи у Седана. 2 сентября, после того как накануне, в день сражения, по распоряжению императора был выброшен белый флаг, генерал Вимпфен и генерал Мольтке подписали акт о капитуляции французской армии.
«Здание увенчано». Капитуляция Седана. Карикатура О. Домье«Французская катастрофа 1870 г. не имеет параллелей в истории нового времени! — писал Маркс. — Она показала, что официальная Франция, Франция Луи Бонапарта, Франция правящих классов и их государственных паразитов — гниющий труп»[595].
Революция 4 сентября
«Жизнь целого народа в некотором роде остановилась; ничто, кроме войны и военных действий, не интересовало больше граждан», — сообщал современник описываемых событий о тревожных днях, следовавших за выступлением из Реймса Мак-Магона на помощь армии Базена. В Париже, по словам того же очевидца, «народ неустанно выстаивал толпами на бульварах, перед Бурбонским дворцом, всюду, где он рассчитывал узнать что-нибудь о драме, разыгравшейся в Арденнах»[596].
Однако правительство малодушно скрывало от страны постигшую ее военную катастрофу. 3 сентября, через два дня после капитуляции французской армии, в Париже ничего еще не было известно о положении на фронте. В законодательном корпусе, за ходом заседания которого население взволнованно следило, военный министр в информации о военном положении ни словом не обмолвился о разгроме под Седаном. Слушавшие его депутаты, в том числе депутаты левой фракции, ничем не обнаружили своей осведомленности об истинном положении. Они старались выиграть таким образом время, чтобы до официального объявления о катастрофе принять меры к предотвращению революции.
К началу заседания законодательного корпуса левые депутаты уже предприняли меры в этом направлении. Они предложили орлеанисту Тьеру возглавить коалиционное правительство с генералом Трошю в качестве военного министра. Тьер отказался: будучи сторонником немедленного заключения мира, он предпочитал, чтобы этот кабальный для Франции мир был заключен без его официального участия, правительством, которое уже одним этим актом обрекло бы себя на недолговечность. Сам же он рассчитывал, не входя в состав нового правительства, оказывать на него давление к выгоде орлеанистов.
Левые депутаты между тем продолжали действовать. На втором заседании законодательного корпуса они предложили кандидатуру генерала Трошю на пост военного диктатору Франции. «Перед этим дорогим, любимым именем должны отступить все другие имена»[597], — взывал к депутатам Жюль Фавр. Бонапартистское большинство отклонило предложение левой фракции. Окончательное решение вопроса о власти было перенесено на следующее заседание, назначенное на 4 сентября в 3 часа дня.
Левые депутаты продолжали закулисные переговоры. Они выдвинули третий проект передачи власти: на этот раз триумвирату из двух бонапартистов (Шнейдер, Паликао) и одного орлеаниста (Трошю). «Такой сволочной компании еще свет не видывал»[598], — писал на другой день по этому поводу Энгельс.
Ход событий, однако, расстроил хитросплетения буржуазных политиков, старавшихся любой ценой предотвратить революцию. Уже вечером 3 сентября, едва появилось наконец сообщение о военной катастрофе у Седана — в нем вдвое преуменьшались размеры понесенных французской армией потерь, — весь Париж поднялся. «С Бельвилля, Менильмонтана, Монмартра многолюдными колоннами спускаются рабочие, — узнаем мы от республиканца Ранка, очевидца событий этого дня. — Во всем Париже звучит один клич. Рабочие, буржуа, студенты, национальные гвардейцы, солдаты, мобильные гвардейцы приветствуют низложение Бонапарта. Это — голос народа, голос нации»[599].
