громко рассмеялся да толкнул друга в плечо, да с такой силой, что Басман на ногах и не удержался. Так и свалился на мелководье средь мягкого песка.
– От и оно, – буркнул Фёдор, отказавшись принимать протянутую руку немца.
– А неча ж тебе прибедняться! – бросил немец в своё оправдание. – Как ни позову пить али объездить лошадей, так всё ты службу служишь. Тебе-то славно ж потом с похмела являться позже прочих ко сборам, не в том обида-то моя. Отчего ж ты не зовёшь меня выпить с тобой да побрататься?
– Да я б и рад тебя пригласить на ночные-то мои попойки, да токмо латыни там уж вовсе не жалуют, – молвил Фёдор.
– Сам говоришь ведь – нигде при дворе латыни не жалуют. Али пьёшь ты прямо с ярым ненавистником чужеземельных? – спросил немец.
– Да как же винить его в том, коли войну с Жигимоном ведёт? – пробормотал Фёдор, будто бы и вовсе невзначай, а так, между делом.
Штаден опешил, услышав речь друга своего. Призадумавшись, немец складывал одно к другому, да, верно, что-то упускал из виду, и Фёдор не давал боле ни подсказки. Генрих коротко усмехнулся первой догадке своей, ибо уж слишком потешная она сложилась.
– Погоди, Тео, об чём? – вопрошал немец.
Фёдор пожал плечами да обернулся на друга своего.
– Об чём? – переспросил Басманов.
– А я-то всё гадал, кому ж ты меня предпочёл, – усмехнулся Генрих.
– Так что не серчай, – молвил Фёдор, похлопав друга по плечу.
– Да я-то, чего серчать? А тебе-то самому не боязно такою дружбой повязаться? – спросил немец.
– Ну, покуда о свойстве нашем не ведает никто при дворе, то оно-то и славно, – ответил Басманов. – Да и притом, пущай то и останется меж нами.
– От же дела… – протянул Генрих, поглаживая подбородок. – Нет, право, а тебя самого не шибко-то, вижу, волнует, с чего ж тебя избрал государь? Едва ль при дворе кто затесался, кого бы владыка меньше знал.
– Видать, о прочих эдакое знает, что не даёт светлому царю нашему ни есть, ни пить с ними за одним столом, – сказал Фёдор.
– Уж скольких я господ сменил, сколько клятв пережил, и всё одно верно, что зарёкся я брататься с владыками своими. Нету у них воли избирать себе ни врагов, ни друзей. Посему и преступно с них спрашивать. Воля твоя, Тео, – не отец я тебе и поучать ничем не стану. Да сам же говоришь, отчего же о свойстве вашем закадычном сам владыка-то чурается явно говорить?
– Отчего же? – Басманов нахмурил брови.
Коробило его от слов немца, да сердце лукавое изыскивало что-то близкое речам его.
– Неча прикидываться, за дурака меня держать, – вздохнул Генрих. – От только сам мне скажи: воспретил ли государь тебе говорить о вашем свойстве? Да хоть родному отцу.
Фёдор сглотнул, опуская взгляд на речную гладь.
– Разве это добрый знак, Тео? – спросил Генрих, опуская руку на плечо Басманова.
Ответа не было. Так и глядел Фёдор на отражение своё, призадумавшись, да чего греха таить: омрачившись.
Глава 10
Воротились с реки Фёдор с Генрихом да разошлись дорогами уже в Москве. Немец решил проведать, как новые люди управляются в его кабаке. Басманов подъехал к Кремлю, когда чувства его велели посмотреть вверх. Фёдор поднял голову и тотчас же прищурился – солнце беспощадно палило. Прикрыв лицо рукою, заметил юноша, как с крепостных стен на него взирал владыка в окружении трёх рынд. Притом сложно было приметить Иоанна, ибо нынче облачился он в чёрное одеяние и образ его тонул в густой полуденной тени, из которой лишь сталь секир отдавала глухим блеском.
Фёдор приструнил Данку, дабы та сбавила ходу, и, положив руку на сердце, отдал короткий поклон из седла. Иоанн подозвал жестом взойти к нему на стену. Поняв то повеление, Басманов поспешил. Он отдал поводья конюшему да замер на мгновение, не боле. Припомнились слова опричника, будто бы именно при конюшне пристроен ублюдок Глашкин. Оттого и пригляделся Фёдор к холопу, под стать ему летами. Чернявый, чернобровый конюх воротил взгляд от Басманова. Да всяко Фёдор нынче пошёл прочь да оставил и на сей раз конюха. Поднялся опричник по каменной лестнице, устланной коврами, а сам для себя порешил сокрыть всякую мрачную думу, какую навеял ему латин проклятый. Уже к началу лета лестница покрылась дорожною пылью. То было боле всего приметно на широких каменных ступенях, что вздымались с конюшенного двора. Фёдор поднялся на стену и скорым лёгким шагом приблизился к государю. Не успел юноша поклониться, как Иоанн уж отпустил рынд. Стража отдалилась.
– Великий государь? – молвил опричник, окинув беглым взором удаляющихся стражников.
Меж тем взор Иоанна был прикован к юноше. Белая рубаха не успела просохнуть с купанья на реке, оттого и прилипала, боле всего на груди и плечах. Влажные волосы, отяжелевши, были убраны назад, но всяко ниспадали на плечи. Притом юноша немало растрепался, покуда мчался с реки в Кремль. Вскинув бровь, Басманов всё ждал, как владыка молвит речь свою. Царь глубоко вздохнул, постукивая пальцами по посоху, затем принялся медленно идти вдоль крепостной стены. Коротким кивком он повелел опричнику идти следом.
– Батюшка твой поведал мне, мол, нынче у тебя новая охота, – молвил государь.
Фёдор удивлённо поглядел на государя. Иоанн не подал виду, с каким пылким чаянием он следил за каждым шевелением души Басманова при сих словах.
– Жениться намерился? – спросил Иоанн.
Фёдор коротко усмехнулся да присвистнул.
– Эво как… – молвил юноша. – Неужто взаправду так и сказал?
Иоанн коротко кивнул, меря взглядом Фёдора. Басманов поджал губы да пожал плечами, его взгляд несколько рассеянно скользнул по коридору, залитому густой полуденной тенью.
– То и впрямь уж странно, – усмехнулся Фёдор, почесав затылок.
– Отчего же? – спросил Иоанн, остановившись подле арки.
Москва утопала в неумолимом сиянии золотого солнца. На улицах блуждали редкие прохожие, которые отсюда, с высоких крепостных стен Кремля, казались вовсе жалкими точками. Фёдор подошёл к государю и опёрся локтями о подоконник, выглядывая вниз. Затем короткая усмешка сорвалась с его губ, и он тотчас же обернулся к Иоанну.
– Ну право, царе? – беззаботно молвил юноша, мотая головою. – Какой из меня нынче жених, в моих-то летах?
– Я в твоём возрасте уже три года как царствовал над Русью, – просто произнёс владыка да пожал плечами.
Фёдор, казалось, удивился. Лик его переменился, и былая беспечная весёлость отошла.
– И впрямь, Феденька, – молвил царь, прервав ход мыслей юноши, – ты и не помышлял доселе о женитьбе?
Фёдор закатил глаза, взмахнув чёрными как смоль ресницами, а с его уст сорвался вздох. Юноша скрестил руки на груди да
