— Все идите к мосту, — сказала она. — Вместе с зареченскими провожать будем.
Тараса теперь называли не по имени, а по фамилии. И председатель сельского Совета товарищ Осокин сказал:
— К мосту, товарищ Тайманов, идите пешком. — Подводу я туда пришлю.
Вместе с молодежью провожали комсомольца Оля, Антонина Павловна и Арланов. Зареченские вышли со знаменем, на котором давно еще сам Тарас вывел разведенным мелом: «Российский Коммунистический Союз Молодежи». Арланов сказал несколько слов.
— Товарищ Тайманов — наш первый комсомолец. Со всего района — из четырех волостей — избрано пять делегатов, самые достойные люди. Для нашей ячейки это боль-шая честь. В районе чулзирминская ячейка — на хорошем счету. А в ячейке самым достойным оказался Тарас Тайманов.
Тарас, словно желая несколько охладить чрезмерно горячие слова оратора, разъяснил:
— Меня избрали не как самого достойного, а оттого, что от Чулзирмы тоже нужен человек.
— Тем более! Так что не роняй нашего имени. И не только по уезду или по губернии, а в мировом масштабе! — крикнул приехавший на подводе Тимрук.
Оля долго смотрела вслед телеге, а Тарас махал друзьям на прощанье рукой.
Разошлись комсомольцы, Арланов и Тоня вернулись в школу. Оля не торопясь пошла домой.
«Большая сила комсомол, — думала Оля, — Румаш давно чуял это. Еще до Октября ратовал за объединение молодежи. Сказать по правде, мы тогда были как комсомол по возрасту. Теперь вот подросли другие. Опоры нового моста. Румаш как-то сказал: «Возведем новый мост и будем его сваями». То-то, видно, вышла из строя одна свая. Однако из-за одной мост не обрушился. Вон сколько их, опор для нового моста. И Тарас тоже хочет стать опорой, сваей или хотя бы каким-нибудь клинышком…»
К Оле подошел Тимрук.
— Ну, Ольга Николаевна, хватит тебе сидеть дома, горевать да забавляться малышом, — сказал он. — У маленького Румаша есть бабушка. Пришло время участвовать в общественной работе. Селения теперь снова разделили. То есть сельские Советы разделены, а партийная ячейка по-прежнему одна. Тебя в твое отсутствие заочно избрали секретарем. В Заречье организована коммуна. Кандидата более подходящего, чем ты, нет! Ты хорошо знаешь жизнь обоих сел, на обоих языках разговаривать можешь…
— Говорить-то могу, смогу ли работать?!
— Когда выдвигали в Совет меня — не спрашивали. При желании человек все сумеет.
Оля, включившись в большое дело, все меньше вспоминала свое горе. Рана мало-помалу затягивалась.
Тарас тоже, как отец и брат, уехал в город, по в Чулзирму не вернулся.
Через три недели Оля получила от него письмо уже из Самары.
«Прости меня, Оля, тебе я не сказал, что уезжал из дома с готовым решением. Боялся, что станете отговаривать, задерживать. Большая часть комсомольцев, прибывших на конференцию, записалась в Красную Армию. Я вместо со всеми. Назвался шестнадцатилетним, поверили. В Самаре меня направили на учебу в чувашскую политшколу. Начальником школы — Трофим Петров, Тражук пичче. Здесь многие помнят моего атте и пичче. Показалось, будто в родное село вернулся».
Оля загрустила:
«Эх, Тараска, Тараска! Вот и ты оставил меня. Увижу ли я тебя когда-нибудь?»
В Чулзирме при выборах самостоятельного сельсовета вспомнили о Кирилэ.
— Да будет ли от меня какая польза? — пытался он возражать. — Надо избрать людей, умеющих выступать, все объяснить. В позапрошлом году даже каратели меня обошли. Не смог я сказать ни слова ни за Советы, ни против.
— Ты, видно, Кирилэ пичче, жалеешь, что нагайка тебе не досталась? — крикнул кто-то.
— Вспомнил, что было. Забыть пора.
— Сейчас в Совете нам нужны не умеющие говорить, а умеющие работать, — Тимрук не принял шуток. — Тебя, Кирилл Иваныч, назначим комиссаром посевных работ. Этой весной проведем их всем селом, артелями, как в вашем конце. Ни сажени пустующей, незасеянной земли не оставим.
— Этак ты нас не в коммуну ли хочешь тащить, Владимир Наумыч? — забеспокоились старики.
Попросил слова Арланов:
— В коммуну никто обманом или силой объединять вас не думает. На селе много безлошадных мужиков, у многих нет ни бороны, ни плуга. А сеялки только у тех, кто побогаче. Прежде бедняк, если вспахал свой надел лошадью богача, в течение всего лета отдавал долг. Сейчас и лошади и сеялки богачей будут работать для всего села. Заставим. Своевременное окончание весенних полевых работ — это не только наша забота, крестьянская, это — забота всего государства. Сельский Совет в этом году весенний сев решил провести организованно, всем селом. Иными словами, сеять в этом году будем артелью. Опыт такой работы в селе был. Так работала артель Кирилла Иваныча.
Слова Арланова в тот же день облетели все село, бедняков обрадовали, кулаков напугали.
Мирской Тимук ничего не боялся. «Сеялку выделю, одну лошадь дам, — прикидывал он в уме. — Посеять-то посеют, а при уборке солдаток все равно заставлю на своем поле поработать».
Задумкой своей Мирской Тимук, как всегда, ни с кем не поделился.
Кирилэ со времени избрания его в Совет частенько бывал в доме младшей сестры. Но не к Лизук, а к Оле, как к секретарю ячейки, заходит он и Тимрук. И сегодня Тимрук с Кирилэ сидят, ждут, пока Оля накормит Румаша.
Лизук, занятая хлопотами о маленьком внуке, снует мимо: то туда, то сюда.
— То-то же замана, Кирилл Иваныч. И Лизук вон, даже на старости лет, живет солдаткой, — заметил Тимрук.
— И о Захаре своем теперь она совсем забыла, — улыбнулся Кирилэ. — Умирает за дитя эта Лизук. Во время японской войны вдовой осталась без ребенка. Не жили дети и от Захара. Всю жизнь чужих воспитывала. Теперь, если ее кинь, не вернется в Заречье, забавы для Лизук хватит на всю жизнь.
— Ольгу Николаевну не отпустим, — твердо сказал Тимрук, словно надо было убеждать Кирилэ.
Оля вышла к ним, когда Румаш заснул.
Кирилэ, сидевший напротив света, не выдержал весеннего яркого солнца, бившего в глаза, и передвинулся в тень.
«Ради солнышка Захар и поставил дом на пригорке, а самому греться под его лучами не приходится», — невесело подумал он.
Неожиданно за дверью громко крикнула Лизук:
— Оля, скорее! Румаш проснулся и смеется, смеется!
Оля побежала на зов свекрови. До сих пор видела только, как улыбается сынок во сне.
Маленький Румаш выпростал из пеленок руки и, жмурясь от солнца, дрыгал голыми ножками. Вот правый угол маленьких губ дрогнул. Скривив ротик, как отец, будто радуясь людям и свету, маленький Румаш широко улыбнулся.
Тимрук и Кирилэ, вошедшие следом, застыли у кроватки.
— Румаш смеется, замана! — сказал Тимрук, легонько щекоча малыша по пятке, — Русский ты или чуваш, по ты — гражданин Советской Республики!
Маленький Румаш что-то проворковал и высоко задрал правую ручку.
— Смотрите-ка, это он за Советскую власть голосует. Узнал председателя сельского Совета, замана!
— Ну, хватит, хватит. Выходите-ка отсюда! — заволновалась Лизук и, словно наседка над цыплятами, распростерлась над колыбелью. — Сглазите еще мне ребенка.
— Этого ребенка не сглазишь. Это — первое дитя коммуны, — торжественно провозгласил Замана-Тимрук.
В. ИВАНОВ-ПАЙМЕН
МОСТ
Перевод с чувашского В. Михайловой
«Современник»
Москва
1970
С (Чув)
И20
Иванов-Паймен В. З.
М20 Мост. Роман. Пер. с чув. В. Михайловой. М., «Современник», 1976.
432 с. с. ил.
Основные события романа происходят в годы гражданской войны в двух селах — чувашском Чулзирме и русском Заречье. В борьбе за Советскую власть и русские и чуваши постигают истину настоящей дружбы, и мост, который разделял их села и служил мостом раздора и распрей, становится символом братского единения людей разных национальностей.
Роман В. Иванова-Паймена удостоен Государственной премии Чувашской АССР им Константина Иванова.
И 70303—228 183—76
М106(03)—76
С(Чув)
©Издательство «Современник», 1976 г.
Влас Захарович Иванов-Паймен
МОСТ
Роман
Редактор H. Попов
Художник В. Катанов
Художественный редактор Б. Mокин
Технический редактор В. Никифорова
Корректор О. Голева
Сдано в набор 10/VI-1976 г. Подписано к печати 6/Х-1976 г. А14374. Формат изд. 84×1081/32. Бумага тип. № 1. Печ л. 13,5. Усл. печ. л. 22,68. Уч. — изд. л. 23.76. Тираж 100 000 экз. Заказ № 1290. Цена 98 коп.
Издательство «Современник» Государственного комитета Совета Министров РСФСР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли и Союза писателей РСФСР 121351, Москва. Г-351, Ярцевская, 4.
