Не понять как, но это гудение перешло в сон, и как долго она спала, Мона не знала. А потом возле койки оказался Прайор, его рука лежала у нее на плече, и он спрашивал, не хочет ли она есть.
Мона смотрела, как Прайор сбривает бороду. Он делал это над хирургической раковиной из нержавейки. Сперва подрезал бороду хромированными ножницами, потом взялся за пластмассовый одноразовый станок, который позаимствовал из коробки Джеральда. Странно было видеть, как на свет появляется его лицо. Лицо оказалось совсем не таким, как она ожидала: моложе. Но рот остался прежним.
– Мы здесь еще надолго, Прайор?
Перед тем как начать бриться, он снял рубашку. По плечам и рукам вниз до локтя сбегали вытатуированные драконы с львиными головами.
– Пусть это тебя не волнует.
– Скучно.
– Мы достанем тебе стимы.
Он брил подбородок.
– Как выглядит Балтимора?
– Отвратительно. Как и все остальное.
– А Англия?
– Отвратительно.
Он вытер лицо толстым комом синей впитывающей салфетки.
– Может, пойдем поедим крабов? Джеральд говорит, тут чудесные крабы.
– Ага, – отозвался он. – Я принесу. – И выбросил синий ком в стальную мусорную корзину.
– А как насчет того, чтобы я пошла с тобой?
– Нет. Вдруг ты попытаешься сбежать.
Рука Моны скользнула между стеной и койкой и нащупала проделанную в темперлоне ямку, куда она спрятала шокер. Свою одежду она уже успела обнаружить в белом пластиковом пакете под койкой. Каждые два часа приходил Джеральд со свежими дермами. Она сколупывала их сразу после его ухода. Мона рассчитывала, что если удастся уговорить Прайора с ней поужинать, то в ресторане она рванет когти. Но Прайор не поддавался.
В ресторане ей, возможно, удалось бы и копа вызвать, ведь теперь, как Моне казалось, она сообразила, в чем заключалась «сделка».
Снафф. Ланетта ей о таком рассказывала. Есть мужики, которые готовы платить за то, чтобы внешность девушки перекроили под кого-то, а затем убивают ее. Обязательно богатые, по-настоящему богатые. Не Прайор, конечно, а кто-то, на кого он работает. Ланетта говорила, эти мужики иногда устраивают так, чтобы девушки выглядели как, скажем, их жены. Тогда Мона в это не поверила. Ланетта любила рассказывать страшные истории просто потому, что приятно бояться, зная, что тебе самой ничего не грозит. И уж историй об извращенцах у Ланетты было полно. Она говорила, что пиджаки из них изо всех самые сумасшедшие. Естественно, крутые пиджаки, те, что в правлениях больших компаний, – они ведь не могут себе позволить сорваться на работе. Но когда не на работе, говорила Ланетта, они могут срываться, как только захотят. И что, если какой-нибудь большой пиджак наверху пожелал так сорваться на Энджи? Ладно, многие девушки из кожи вон лезут, чтобы стать на нее похожей, но результат выходит в основном жалкий. Мона не встречала еще ни одну действительно похожую на звезду настолько, чтобы одурачить кого-то, кому не все равно. Но может быть, нашелся кто-то, кто заплатил за все это, просто чтобы заполучить девушку, которая выглядела бы как Энджи. И опять же, если дело не в убийстве, зачем она ему?
Прайор застегивал голубую рубашку. Потом подошел к постели и сдернул простыню, чтобы посмотреть на ее грудь. Будто осматривал автомобиль. Мона рывком натянула простыню обратно.
– Я принесу крабов.
Он накинул пиджак и ушел. Мона слышала, как по пути он что-то сказал Джеральду.
В дверном проеме возникла голова доктора.
– Как ты, Мона?
– Есть хочу.
– Чувствуешь себя расслабленно?
– Угу…
Снова оставшись одна, она перекатилась на бок и стала изучать свое лицо – лицо Энджи, но теперь и ее тоже – в зеркальной стене. Синяки почти сошли. Джеральд прилепил ей на лицо такие штучки, похожие на миниатюрные троды, и подключил их к какой-то машине. Сказал, что так быстрее заживет.
На этот раз она не подскочила, завидев в зеркале лицо звезды. Зубы были прекрасны: такие кому угодно захочется сохранить. А что касается всего остального, Мона пока не была особо уверена, еще надо подумать.
Может, сейчас надо встать, одеться и пойти к выходу. Если Джеральд попытается ее остановить, она воспользуется шокером. Тут Мона вспомнила, как Прайор объявился в мансарде у Майкла – будто кто-то все время за ней следил, ходил за ней по пятам всю ночь. Возможно, и сейчас снаружи кто-то дежурит. В клинике Джеральда, похоже, нет окон, настоящих окон, так что выходить придется через дверь.
И ей до зарезу был нужен магик. Но если она хоть чуть-чуть дохнет, Джеральд это заметит. Мона знала, что ее косметичка здесь, в пакете под койкой. Может, думала она, если немного принять, она хоть на что-нибудь да решится. Но, с другой стороны, есть вероятность, что это будет совсем не то, что ей нужно. Не всегда и не все, что она проделывала под магиком, срабатывало. Даже если он создает ощущение, что промашки просто не может быть.
Как бы то ни было, хочется есть. Жаль, что у Джеральда тут ни музыки, ничего, так что, пожалуй, она подождет крабов…
24
В безлюдном месте[77]
И вот перед ним стоит Джентри, и в глазах у него пылает Образ, и он протягивает ему сетку тродов под безжалостным сиянием голых лампочек. И говорит он Слику, почему все должно быть так, а не иначе, почему Слик должен надеть троды и напрямую подключиться к тому, что серая хреновина вводит в мозг неподвижного тела на носилках, что бы это ни было.
Слик покачал головой, вспоминая, как набрел на Собачью Пустошь. А Джентри, приняв этот жест за отказ, стал говорить еще быстрее.
Джентри говорил, что Слик вроде бы как отключится, но совсем ненадолго, ну, может, на несколько секунд, пока он, Джентри, не зафиксирует информацию и не выстроит общий контур макроформа. Ведь Слик не знает, как это сделать, продолжал ковбой, иначе бы он, Джентри, подключился сам; да и не нужна ему информация из этого мегабиочипа, ему нужно только общее представление, ведь именно оно может привести его к Образу, к той главной цели, за которой он гонялся столь долго.
А Слик вспоминал, как пересек Пустошь пешком. Он тогда боялся, что в любой момент может вернуться синдром Корсакова и он забудет, где находится, и напьется канцерогенной воды из гнилой красной лужи, которых так много было на ржавой равнине. А в них плавают красная пена и раскинувшие крылья мертвые птицы. Дальнобойщик из Теннесси посоветовал ему идти от трассы на запад: через час, мол, будет вшивенькое двухполосное шоссе, где можно застопить машину до Кливленда. Но Слику казалось, что прошло куда больше часа, к тому же он не знал точно, в какой стороне запад. И вообще это место все сильнее его пугало – как будто здесь проходил какой-нибудь великан, наступил на воспаленный волдырь свалки, расплющил его, а шрам так и остался. Однажды Слик увидел кого-то вдали на невысокой куче металлолома и помахал. Фигура исчезла, но Слик зашагал туда, уже не сторонясь луж, а хлюпая прямо по ним, и, когда добрался до места, увидел, что это всего лишь бескрылый остов самолета, наполовину погребенный под ржавыми консервными банками. Он побрел вверх по тропинке из расплющенных банок, до квадратного отверстия, некогда бывшего аварийным выходом. Засунул голову внутрь, и на него уставились сотни маленьких головок, свисавших с вогнутого свода. Слик будто прирос к месту, прищурился, давая глазам привыкнуть к внезапной полутьме, пока увиденное не начало приобретать некий смысл. Розовые головки были оторваны от пластмассовых кукол. Их нейлоновые волосы кто-то связал в хвосты на макушке, а хвосты влепил в толстый слой черного дегтя, которым был вымазан потолок, и головы свисали, как спелые фрукты. Кроме них да нескольких полос грязного зеленого пенопласта, в салоне ничего не было. Слик точно знал: ему не хочется здесь задерживаться, чтобы выяснить, кто тут живет.
Тогда он отправился на юг и случайно наткнулся на Фабрику.
– У меня никогда не будет второго такого шанса, – говорил Джентри.
Слик смотрел в напряженное осунувшееся лицо, в расширенные от отчаяния глаза.
– Я никогда его не увижу…
Слик вспомнил, как Джентри ударил его и как он, Слик, посмотрел на гаечный ключ, который держал в руке, и почувствовал… Черри была не права насчет их обоих, тут было нечто иное, он только не знал, как это назвать. Левой рукой Слик вырвал у Джентри троды, а правой сильно толкнул его в грудь.
– Заткнись! Заткнись, черт тебя подери!
Джентри отлетел на край стального стола.
Тихонько чертыхаясь, Слик неловко натянул изящную сетку контактных дерматродов на лоб и виски.
Подключился.
Под подошвами скрипнул гравий.
Открыл глаза, посмотрел себе под ноги: посыпанная гравием дорожка при утреннем свете казалась ровной и очень чистой, гораздо чище Собачьей Пустоши. Взглянул вперед и увидел, что она делает плавный поворот, а за зелеными раскидистыми деревьями – скат черепичной крыши. Дом – огромный, почти вполовину Фабрики. Неподалеку в высокой мокрой траве стояли статуи. Отлитый из чугуна олень и мужской торс, вытесанный из белого камня, – ни рук, ни ног, ни головы. Пели птицы, это был единственный звук.
