пригодных лагерях упал практически до нулевой отметки. В этой связи было бы крайне полезно изучить лагерные болезни и меры, предпринятые к их излечению в условиях многотысячных лагерей как британской, так и советской системы[544].
Наконец, подавляющее большинство британских лагерей появилось в результате колониальных успехов империи, в то время как в метрополии таковых – не считая работных домов и немногочисленных трудовых колоний (а также лагерей для интернированных во время мировых войн) – никогда не было[545]. Зачастую власти с куда большей охотой санкционировали применение грубой силы где-то на окраинах империи, чем в метрополии, поскольку насильственными методами намного легче и удобнее осуществлять надзор и контроль над огромными безличными массами местного населения колоний. Кроме того, лагеря оказались наиболее действенным инструментом подавления и собирания кочевых (а значит, таящих в себе угрозу) племен в одном строго определенном поселении; причем «собирание» понималось часто в духе обезличенной метафоры загона диких зверей на охоте. Вместе с тем британское общество было куда глубже интегрировано с государством, отчего общественный контроль напрямую зависел – по словам Мишеля Фуко – от «либерального правленитета»[546]: то есть коллективного внутреннего переживания и проживания нормы, прививания много более утонченного вкуса к праву, чем способны привить ограничения, наложенные сугубо извне [Foucault 1991; Фуко 2011]. Поскольку основообразующую функцию в британском обществе Нового времени выполняли тюрьмы и работные дома, они и выступали концептуальными прообразами колониальных лагерей. Но опять же: власть в метрополии весьма редко проявлялась в форме принудительных внесудебных массовых ссылок.
В свете того, что завоевания в заморских краях интересовали империю куда больше, чем территориальные приобретения на европейском континенте, британский колониальный опыт представляется весьма примечательным. Будучи островным государством, Британия придерживалась вполне четких различений на территорию «метрополии» и остальной «империи», несмотря на то что далекие колониальные дела влияли на культуру метрополии, подчас даже провоцируя в ней неосознанные глубинные изменения. Владычествуя над громаднейшей империей в истории человечества, Британия без труда транслировала в колонии отработанные прежде в метрополии принудительные и карательные практики. Однако же после Первой мировой войны лишенные былого влияния в Африке и Азии Советский Союз и Германия обратились с колонизаторскими амбициями внутрь самой Европы, в результате чего границы метрополий и колоний быстро утратили прежнюю четкость, затерявшись на бескрайних пространствах евразийской советской империи и немецкого остланда. Без сомнения, весь мир наблюдал биение британского «сердца тьмы»[547], однако по большей части оно оставалось в заморских владениях империи.
Многие считают главным достижением Британии всеобъемлющий либерализм, который, однако, никоим образом не стал панацеей от новейших вирусов: открытие британских лагерей сопровождалось в высшей степени агрессивной риторикой о расовых различиях, угрозах обществу, метафорами заразности и прочими аргументами, призванными массово «расчеловечить» отправляемых в лагерь туземцев. Несмотря на то что идея о правах личности была немногим старше лагерей, ей противопоставлялись «чрезвычайное положение» и законы чрезвычайной ситуации, санкционировавшие массовое интернирование групп населения, сочтенных потенциально опасными, по административному распоряжению вне каких-либо судебных процедур. Параллельно с постепенно узаконенным статусом лагеря вскоре получили и методологическое подкрепление: нарождающаяся наука социология значительно облегчала коллективную классификацию людей в качестве угрозы на основании их принадлежности к определенной группе.
Как и советские, британские лагеря не возникли сами по себе, но явились результатом развития уже существующих системных структур и практик. Его сравнительный и межкультурный анализ помогает установить общие его предпосылки, определившие затем и дальнейшее развитие лагерных систем в разных странах. На службе у революционного авторитаризма или же у «либеральной» Империи, лагеря все равно опирались на логистические модели и дисциплинарные практики, основы которых были заложены в предшествующем XIX столетии. Военно-промышленная машина обогатила пенитенциарную систему опытом по части снабжения и размещения людских масс; фабрики, работные дома и тюрьмы стали опытными лабораториями, оттачивавшими новую идеологию трудового исправления, вокруг которой затем формировалась как лагерная система, так и в целом новое общество массового типа. Эксплуатация рабочей силы, научный расизм и вынужденный контакт с радикально чуждым населением – все это вылилось в формирование представлений о низших и худших людях, причем легко допускалось ужесточение методик их контролирования.
Британские и советские лагеря обернулись страшными, невыразимыми страданиями, однако, по иронии, в основе обеих систем лежал единый пафос Просвещения: в образованных современными державами политических обществах нового типа – основанных на принципе равных возможностей и направленных (помимо территориальных) также на владение и народными ресурсами – различия неизбежно подлежали либо ассимиляции, либо уничтожению, либо же территориальному перемещению. Так, несмотря на заявления об исправлении или предоставлении помощи, лагеря, очевидно, часто применялись для концентрации групп всевозможных низших классов. Посулив задержанному «опеку с целью защиты», на деле его изолировали как разносчика опасной инфекции, дабы пресечь ее дальнейшее распространение по всему телу общества, принудительно оставляя задержанного лицом к лицу с системой. Таковы были в целом внешние мотивы и внутренние культурные предпосылки к развитию британских лагерей; вместе с тем они во многом заложили фундамент советских и многих других лагерных режимов.
Архивы
BL – British Library.
LSE – London School of Economics.
MSA – Maharashtra State Archives.
NAI – National Archives of India.
NASA – National Archives of South Africa.
TNA – The National Archives of Great Britain.
WL – Women’s Library, London.
Библиография
Агамбен 2011 – Агамбен Дж. Homo Sacer: чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011.
Арендт 1996 – Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М.: ЦентрКом, 1996.
Бауман 2010 – Бауман З. Актуальность Холокоста. М.: Европа, 2010.
Фанон 2003 – Фанон Ф. Весь мир голодных и рабов [отрывки] // Антология современного анархизма и левого радикализма. М.: Ультра, Культура, 2003. С. 15–78.
Фуко 2011 – Фуко М. Безопасность, территория, население. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1977–1978 учебном году / Пер. с фр. Н. В. Суслова, А. В. Шестакова, В. Ю. Быстрова. СПб.: Наука, 2011.
Шмитт 2007 – Шмитт К. Теория партизана: Промежуточное замечание к понятию политического / Пер. Ю. Ю. Коринца. М.: Праксис, 2007.
Agamben 1998 – Agamben G. Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life. Stanford, CA: Stanford UP, 1998.
Agamben 2005 – Agamben G. States of Exception. Chicago: University of Chicago Press, 2005.
Anderson 2007 – Anderson C. Sepoys, Servants, and Settlers: Convict Transportation in the Indian Ocean, 1787–1945 // Cultures of Confinement: A History of the Prison in Africa, Asia, and Latin America / Ed. Frank Dikotter and Ian Brown. Ithaca, NY: Cornell UP, 2007. P. 185–220.
Anderson 2003 – Anderson C. The Politics of Convict Space: Indian Penal Settlements and the Andaman Islands // Isolation: Places and Practices of Exclusion / Ed. Alison Bashford and Carolyn Strange. New York: Routledge, 2003. P. 40–55.
Anderson 2018 –
